Комиссар Его Величества

Я отошел в дальний угол вагона, и Николай, немного помедлив, последовал за мной. Я достал из кармана второе письмо и протянул императору. Николай вопросительно взглянул на меня, развернул конверт и удивленно поднял брови.

– Это ведь подпись моего кузена, комиссар?

Я ответил по-английски, зная, что этим языком Николай владеет в совершенстве:

– Это всего лишь письмо, которое Гиббс, гувернер ваших детей, написал одной женщине в Англию.

– Я вижу это. Но почему тут стоит подпись моего кузена Георга?

– Чтобы вы поверили мне, государь.

– Не понимаю.

– Государь, я не советский комиссар.

– А кто же вы тогда? И вообще, что происходит? – На лице Николая отразилось беспокойство. – Куда мы едем?

– Меня зовут Дайкстон, государь. Я офицер Королевского флота, посланный в Россию вашим венценосным кузеном, чтобы обеспечить безопасный переезд царской фамилии в Англию.

– Слава Богу, – произнес Николай. – А ведь мне говорили, что в Британию мне путь закрыт.

– Только никому не говорите, – попросил я. – Мне предстоит и дальше играть свою роль.

Я оставил императора и вернулся в спальный вагон, собираясь переодеться. Однако не успел я войти в купе, как меня ждал весьма неприятный сюрприз.

Рузский сидел на постели – небритый, с папиросой во рту и налитыми кровью глазами, однако на лице его блуждала всегдашняя ухмылка. Но меня поразил вовсе не его внешний вид – к нему-то я уже успел привыкнуть. Дело в том, что Рузский скрипуче рассмеялся и сказал:

– Ты самозванец? Яковлев! Теперь я точно это знаю.

Я бросил на него высокомерный взгляд, отчего он расхохотался еще пуще.

– Разве вам не говорили, чтобы вы вошли в контакт с неким человеком? – спросил он.

– Меня прислали сюда за Романовыми, и вам это известно, – отрезал я.

Рузский нетерпеливо отмахнулся.

– Нет-нет, я имею в виду инструкции, полученные вами в Лондоне.

У меня отвисла челюсть, а Рузский так и покатился со смеху.

– Ну как, удивил я вас?

– Кто вы?

Рузский насмешливо отсалютовал:

– Анри Бронар, к вашим услугам.

– Анри? Вы что, француз?

– Так точно, мсье.

– Что же вы здесь делаете, посреди Сибири?

– О, я выполняю различные задания. Сейчас, например, я намерен оказать вам помощь, ибо вы в ней будете нуждаться.

Я захлопал глазами:

– Ничего не понимаю. Вы же член Уральского Совета?

Рузский усмехнулся, и эта усмешка была еще хуже, чем отвратительная ухмылка, к которой я уже успел привыкнуть. В чертах лица этого человека читалась надменность, а также явное удовольствие от притворства, которым он столь искусно владел.

– Это было нетрудно. Надо быть лишь самым крикливым из всех.

– Но вы ведь отправили посыльного в Екатеринбург!

– Это пришло в голову не мне, а я лишь настоял на том, чтобы посыльный поехал на вашей лошади. Остальным это очень понравилось.

– Послушайте, Рузский, Бронар или как вас там, вы идиот! – вскипел я. – Вы разворошили весь муравейник!

– Какая разница – ведь мы едем в Омск, не правда ли? Ну как, подписал он?

Я снова потерял дар речи, а Бронар еще раз надменно усмехнулся.

– Так подписал он ваш документ или нет?

– На кого вы работаете? – вскинулся я.

Бронар потер пальцем кончик носа и ответил:

– Ни на кого. А точнее, на Анри Бронара. Так что, Николай подписал?

Я оставил его вопрос без ответа и вышел из купе. Он крикнул мне вслед:

– Главное – добейтесь его подписи!

Около полудня поезд вдруг замедлил ход и остановился, заскрежетав тормозами. Что-то стряслось. Я открыл окно, высунулся наружу и увидел, что у паровоза толпятся какие-то люди. Спрыгнув на насыпь, я побежал вперед.

Это были железнодорожные рабочие, человек восемь – десять.

– Что случилось? – спросил я у машиниста.

– Спросите у них, – ответил он, – говорят, дальше нельзя.

Я повторил свои вопрос, обращаясь к рабочим.

Железнодорожный путь был перегорожен наскоро сооруженной баррикадой из камней и бревен. Я в недоумении уставился на этот завал, чем немало развеселил рабочих. Определив по виду того, кто казался среди них за старшего, я сунул ему под нос свой мандат.

– А вы кто такие? – спросил я.

Он назвался, но я уже не помню, как его звали. В конце концов это не важно, важно то, что сделал этот человек! Он был руководителем Омского союза железнодорожников – нервный, изможденный мужчина с фанатично горящими глазами.

Он медленно прочитал мой мандат, потом нахмурился и взглянул на меня.

– Извините, товарищ, но поезд дальше не пойдет.

– Почему? Вы же видите, что мандат подписан Центральным Исполнительным Комитетом, лично товарищем Свердловым. Это распоряжение из самой Москвы!

Рабочий перебил меня. Он весь трясся.

– Мы должны уважать всехнаших товарищей. Вы тут приезжаете со своими приказами. Мы привыкли, что все нами командуют. А товарищи из Уральского Совета не приказывают нам, а просят. Не большие шишки из Москвы, а наши братья пролетарии. Пожалуйста, просят они нас, не пропускайте этот поезд. Такая вот у них просьба. «Пожалуйста» – понятно? А ваша бумага угрожает нам расстрелом. Москва всегда ведет себя подобным образом. Товарищ комиссар, мы теперь живем в новом мире, где рабочие стоят друг за друга.

Я холодно окинул его взглядом.

– Значит, вы задерживаете поезд. И что дальше? Мы будем торчать тут среди снегов до скончания века?

– Нет, товарищ. Вы возвращаетесь назад, в Тюмень, а потом следуете до Екатеринбурга.

– Если я это сделаю, приказ Центрального Исполнительного Комитета будет нарушен и меня расстреляют.

Рабочий сказал, что его это очень беспокоит, но явно солгал. Я не мог ничего поделать ни с ним, ни с его людьми, а ведь у них не было никаких полномочий – просто кучка железнодорожников. В Омске наверняка есть люди, более разумные, чем екатеринбуржцы – те омичи, кого я видел в Тобольске, давали основание надеяться на это.

– Вы не возражаете, если я один съезжу в город? – спросил я.

– Сколько угодно.

Я отсоединил паровоз, и железнодорожники убрали свою баррикаду, чтобы локомотив мог проследовать до Омска. Стоя на подножке, я добрался до города и разыскал там трех членов местного Совета, включая секретаря. Битых два часа я спорил, угрожал, умолял, размахивая мандатом. Они стояли насмерть. Ни малейшей враждебности члены Совета не проявляли, во всяком случае ко мне. Зато их отношение к императорской фамилии не оставляло ни малейших сомнений. Членам Совета было наплевать на царя. Они считали, что Николай Кровавый сам навлек на себя свои несчастья. Позиция омичей была проста: если Екатеринбургский Совет настолько заинтересован в этом вопросе, что обратился в Омск с настоятельной просьбой, надо пойти навстречу екатеринбургским товарищам, иначе вся пролетарская солидарность гроша ломаного не стоит.