Комментарии
Шрифт:
На выставке Клоссовски я был, на той же самой, что и ты. Она началась здесь в Людвиге и поехала в Париж. В таком же порядке будет показана ретроспектива Балтуса в октябре. Конечно, Пьера надо читать – как писатель и философ он поглубже, чем в образе графика или перформансиста. Хотя и философия его интересна не в мере поправок к классическим авторам, а общим художественным поиском. О подобиях, сходствах и симулякрах «Купание Дианы» одна из самых провокационных работ. Дыбский после посещения выставки сказал, что его «пронял» эротической ток, я смотрел уже глазами читателя «Дианы» и «Бафомета». Мне важна была именно литературная составляющая его т.н. живописи, точнее, цветной графики, к которой он в конце пришёл. Везде у него вариации на литературу, на его любимого Сада, например. На собственные интерпретации мифов.
А ощущение, что он со своими дилетантскими вещами это часть большого шоу, действительно есть. Волна французских гениев включает имя Клоссовски
Споры о природе Фаворского света, о Преображении и имеславии времён Григория Паламы, исихасты и синэргетика, о которой говорит Флоренский, объясняя воздействие слова, – вот что мне сейчас приятно читать и о чём хорошо думать. Хочу поехать на Афон. Есть и другие подобные места в Греции.
Пт, 22.06.2007 21:40:05 you wrote:
А сегодня мотался в полицию. Украли мою веломашину. Ей было 7 лет, австрийский MB, КТМ. Стоимость ея невообразима, потому что этот байк поставил меня однажды на ноги. А цена – 1600 Дойче марок, сейчас это 800 ойро. Байк был заперт прямо в подвале дома моих родителей. На белой стене подъезда я написал красной краской по-немецки – «воры». Конечно, угонщика не найдут, а я бы ему реально переломал бы кости.
Прислали антологию-журнал Landfall 213 из страны киви (Новая Зеландия)… Но хочется почему-то не литературы, а путешествий.
Я тут трудился «к сроку», deadline. Отдал материал – беседа о новой антропологии с Д.А. Приговым… Расшифровка записи 1997 г. Я старался очень точно всё передать, несколько раз переспрашивал близких в моментах трудной различимости голоса – и Катю 14 , конечно, которая тоже «списывала» часть записи. Даже к вечным «как бы» относился терпимо, чтобы сохранить близость к устной речи (не в жертву ясности). Д.А. говорил ведь всегда довольно гладко, ощущение (обманчивое), что после множества «кухонных» репетиций в разных спальных районах Москвы.
14
Жена Парщикова журналистка Екатерина Дробязко.
Он вообще-то был настроен на семинарское общение – как БЫТ. Кампусная жизнь и обсуждение, не академическая рутина, а такой, знаешь, постоянный art department в творческой деревне, где все всё читают, где есть постоянный приток знаменитостей по разным маргинальным вопросам, где вообще что-то выносящееся в «центр» сразу претендует на власть и подпадает под соответствующее аналитическое разоблачение, под осмеяние «теневых» лидеров. В России, где такая атмосфера труднодоступна или возможна спорадически, ему жилось напряжённей, чем подходило к его здоровью – так мне кажется. Он «сгорел», как упрощённо говорят в народе, от перенапряжении. Жизнь кампусная, семинарская, номадная, с писанием заявок на небольшие гранты, доступность библиотек, тёплый климат, пешие прогулки, беседы со звёздами равной и неравной величины, внимание коллег и поглощённость своей задачей – это органика для Д.А.
Однажды он сказал, что мне, по возрасту, можно ещё принять два-три решения о жизнеустройстве, а ему разве что одно, и то сомнительно. «Да, а Вы знаете, сколько мне лет?», – он спросил. Д.А. выглядел сильно моложе своей цифры.
Я тоже не знаю как произносить точно Балтус. Наверно, все фонетические разночтения возможны. В Москве я тебе покажу о нём книгу/альбом, если она ещё там, где я её оставлял. Ну, он воспитанник Рильке из-за своей матери (Элизабет Доротеи Спиро, псевдоним – Баладина) и Андре Жида. Как раз он был известен гораздо более своего брата Пьера Клоссовски, но известен – ты прав – как-то тихо. Жид направил юношу во Флоренцию и Ареццо, чтобы тот копировал Пьеро делла Франческу и Мазаччо. Потрясно – это не копии, а вариации. Балтус в моде, конечно… Набоковские педофилические мотивы тоже придали Балтусу свой колорит.
Мой первый забугорный байк украли в Стэнфорде, это промышленность – красть байки. Как в Амстердаме. Второй, Marine, привезённый из Штатов в Европу и тотчас здесь несправедливо раскритикованный веломеханиками, я продал в Базеле. А потом долго не ездил, потому что и денег не было на приличную машину (из хороших композитов) и я вдобавок под занавес шмякнулся, въехав колесом в канавку трамвайной рельсы – надолго отпала охота к двухколёсному передвижению. С тех пор пересекаю рельсы перпендикулярно, хотя и шины у меня толстенные. А последний, австрийский
КТМ – был великолепен, и увели его из подъезда моих родителей, пристёгнутого цепью к батарее в подвале! Можешь представить? Я весь подъезд исписал словами «здесь воруют велосипеды. Воры!» Надписи кто-то умудрился стереть (не мои родители)…
Да, начиная с т.н. «абстрактного экспрессионизма» (теоретик
Клемент Гринберг) Штаты стали отделяться от Европы, становиться автономными. Попарт оказался совершенно «почвенным» искусством – я это понял, когда приехал в Калифорнию. Раньше не понимал, считал авангардистскими приёмами, а тут оказалось – родное, естественное, другого и быть не может. Решающее знание в этом понимании мне принёс Вас. Пал. Аксёнов, который взял меня на прогулку в County Museum в LA. Мы попали на славистскую конференцию, которую организовывала Ольга Матич (бывш. жена Жолковского), и нам было дико скучно. Аксёнов, который меня уже знал к тому времени, предложил поесть суши, а потом пошляться по музеям, и мы выбрали гигантский County (местный т.е., окружной, «графский»). Вас. Пал. оказался великолепным знатоком американского арта и несколько часов комментировал одного или другого художника. Потом мне рассказывала уже о ньюйоркской школе Маржори Перлоф, которая писала первую книгу о Ф.О’Харе (он был другом центровых NYC художников). Джаспер Джонс висел у неё в доме, в лестничном коридоре. Хорошо, что ты это видел. Европа не так фонтанирует, но её нельзя назвать бедной идеями, пока по Кёльну ходит Зигмар Полке, например. Европа более безразлична к шумихе…Я ещё «разгружаюсь» после прекрасной Москвы. Сейчас это самый загадочный мега-город Европы. Бесспорно, что Россия, проигравшая, слава Богу, холодную войну, сейчас выигрывает энергетическую.
Вообще я сделал 2 вывода. В теперешней Москве можно затусоваться до самозабвения и не понять, был ли у тебя дар Божий. И контроль недостижим в этом городе. Разве что можно контролировать то одну, то другую часть (район, улицу, станцию), и можно на самом деле говорить всё, что угодно, а пространство и устройство Москвы перемелет и растворит Кремль и не-Кремль, все структуры и приказы. Это почти анархия. С анархией несколько структур пробуют бороться, но поскольку это делается архаичными силовыми приёмами, город выскальзывает и не даётся, а поглощает и поглощает. Чем больше людей ассоциирует себя с деньгами, тем больше они и живут по законам денег, а не идеологов. И то и другое требует траты гемоглобина, как мы знаем не только из книг…
О нашей литературе я высокого мнения. Но с другой стороны нет ни одного поэта как, например, Меи-Меи Бессенбрюге (американка) или прозаиков как Зебальд. Российская литература не заменяет никак остальную, вот в чём дело. Поэтому возможен и нужен диалог. Кроме того на Западе сохраняется интеллигенция (Пинтер, Хомски), а у нас реакции на политику ослаблены и едва слышны в нескольких журналах. Но те, кого мы знаем, это настоящие люди, не потерявшие чувства целого.
Ну, казачество есть и во мне, хотя образ Чехова как писателя или Набокова с Пастернаком симпатичнее (при том, что как художник мне только Пастернак был интересен из перечисленных). На Западе ещё присутствует в сознании Бабель, в университетах – Ерофеев с Петушками. Кажется, это всё. Остальное – факультативные спецкурсы.
Жаль, жаль я пропустил в Москве, наверное, самое оригинальное— это постановку Стоппарда «Берег Утопии», идущую 9 часов в РАМТе. Можно ещё посмотреть только в NYC, но далеко лететь. А в Париже сейчас ретроспективы Джакометти, Курбе и Эдварда Стейхина (фотограф). На наших сайтах говорят почему-то о популярности выставки соцарта (где похозяйничала цензура, о чём ты говорил в ОГИ). Интерес имеется, но не великий.
Вообще история Erased уходит к 1953 году, когда юный Раушенберг припёрся к уже знаменитому Де Кунингу просить в подарок работу, какую не жалко, с целью стереть часть изображения. Стёр и выставил. Говорили, что даже продал, но это было сплетни. Это известный случай, один из мифов абстрактного экспрессионизма. Разработка этого мифа у Жоры оригинальна. Дело в том, что безлюдные миры абстрактной живописи, в отличие от фигуративной, не имеют памяти, т.е. активно не обращаются к ней. Узнавание, которое нам необходимо для «прочитывания» фигуратива всегда «распознавание», например: когда на картине Пармиджанино Мария передаёт ребёнка волхву, то мы узнаём персонажей, следим за жестом, за траекторией фигур, выполняющих действие. Нельзя сказать, что абстракция совсем не адресуется к памяти, и там есть способы её задействования, но это уже манипуляции с формами, а ассоциативная память присутствует всегда, конечно (пятна Роршеха или если абстракция динамична в меру своей «графичности»). Жора, введя «стирание», вернул абстракции память, свойственную восприятию фигуративных картин. Такой получился апофатический жест: образ через отрицание. А «стёртые» площади картины, художник вырезал в виде отдельных фигур и завесил ими лестничный пролёт до пятого этажа. Это именно фигуративы, призраки, зубчатые какие-то тела неизвестного алфавита между зубьями ступеней – режущий пронзительный звук. Забавно получилось. А Жорин сын Илья сделал фотографию – на огромном полотне, одном из тех, что сейчас висят вдоль стены, он расположил десяток обн. девушек и заснял сверху, так что они там как мухи на ленте. Снимок есть в газете-каталоге.