Коммунист во Христе

Не одно поколение Галибихиных покоится на своем большесельском погосте. Пращуры Галибихины костьми легли на Татаровом бугре, как и Соколовы, и Корины. Души всех их упокоились в сырой матерной земле. И вот теперь взывают нас высвобо-диться от затаившейся в ней нечисти. Провиденное тому время как раз и подошло… Отцу и матери Глеба Федосеевича выпало лютое лихо. Стынет их прах в неопамятованной мо-гиле. Галибихины и раньше не все жили одним домом и кормились своей кузницей и землей. Но в покой вечный из родиќмого дома уходили.

Яков Филиппович подсел ближе к Дмитрию Даниловичу, когда он отбросил папи-росу. От курильщиков отходил, как от смрадного дымного костра без тепла. Но табакуров, как он говорил, и охочих до зеленого змия словом хульным не бранил. Знал, в неуверо-ванной и неуваженной душе, пороки и от резонного твоего слова не изойдут разом без своей воли. А воля, она в неволе без дела своего. Поглядел на поле от берега Шелекши и коринских дубков, и спросил пахаря, думая с ним одну вечную думу:

— Сколько же ты, Данилыч, собираешься тут взять?..

— Да что загадывать, — ответил Дмитрий Данилович. — Коли потравит погода, так поле и не обидит.

Яков Филиппович многозначительно, с пониманием кивнул. О больших урожаях уже и не загадывали, как бывало до войны, при Даниле Игнатьче. А теперь не то что раз-говоров, и мыслей о том у самих пахарей нет. Они норму выполняют, а не об урожае пе-кутся.

— Оно и лучше надеяться на себя без выхваста, — рассудил Старик Соколов в похва-лу хозяину поля.

Раздумья и пахаря, и Коммуниста во Христе разрушила Татьяна Носкова высказом ходячих разговоров этого дня:

— Вот бы тебя, дядя Яков, и стать лесником. А то Саша Жохов послеќднюю сосну и елку из-под носу увезет. Из чего тогда дома-то строќить… — Черные зрачки глаз Татьяны лукаво сверкнули, губы вольно улыбались. — А всего бы надежней совсем без лесника, то-гда и воровать некому будет. Бабы критикой свой лес и охраняли бы, никого туда не пус-кая. Раньше всякое начальство баб боялось, а тут их совсем обессилили. Со своим бормо-тухиным сладу не стало.

Яков Филиппович откликнулся трубным невеселых хохотком: "Хе-хе-хе". Куда де-нешься от житейских дум. Благодушным помыслом от них не убеќрежешься. Они тебя лю-тыми воспоминаниями и донимают.

— Оно и верно, у вашей сестры с языка порой и милостивое слово споќлзет. — О лес-нике и у него дума держалась, кому бы им быть?..

Насчет себя согласился — не гож. А Саша Жохов — беда для леса. Да и кто ныне на своем-то месте, все при должностях. Леса у должности и нет. Настоящего леса, какой еще вчерась у них был — больше ста лет жди. А раз так — каков лес, таков и лесник.

Татьяна, то ли для задора, то ли от заглушенной в себе тоски, чтобы уж покончить с этим разговор, будто о пропаже несысканной, вслух поќ жалела:

— Некому у нас в лесники… Разве Дмитрию Даниловичу… как бы вот Красный бор, Устье, у нас не украли.

Так и встали за сеялки. Колхозный лесник ныне вроде сторожа при пустом амбаре. Кому столько на дело нет, того и суют туда. Но вот, сказав о Красном боре, Устье, Татья-на разбередила и Дмитрия Данилоќвича, и Старика Соколова.

В следующий перекур, Яков Филиппович испытующе поглядел на Дмитрия Дани-ловича. И расставляя слова, словно камушки по порядку с гоќрки скатывая, промолвил.

— А ведь и верно… Дело баба узрела о красном-то боре. — Помедлил как бы доду-мывая свою мирскую думу: — Вы Корины сызмальства о дереќве в лесу, как о животине в стаде, пеклись. И близкое будет далеким, коли о нем теперь вот заботы не знать.

Дмитрий Данилович не отозвался. Не то у него на душе. За лес только глухая боль. Чтобы Устью пропасть, и мысли такой не держал. Красный бор под особой охраной.

— Татьяна присела на мостик сеялки, а они с Яковом Филипповичем проќшли на лу-жок. Старик Соколов растянулся на траве, а пахарь, насидевќшись за трактором, решил по-ходить. Татьяна смотрела на него, ровно звала подойти. И этим смущала.

Время близилось к обеду. Прошли еще несколько заходов и Дмитрий Данилович сказал сеяльщикам, чтобы ехали с машиной, привезшей семена. Сам решил обернуться с боронами по загону от Гороховки. Почва успела просохнуть. Татьяна уехала, а Старик Соколов остался.

— Прокачусь коли с тобой, Данилыч, на мотоцикле, — сказал он. — И посижу на бе-режку, волей подышу, вон как от Кручи черемуховым духом веет. Год жди такой благо-дати. Пропущенное сегодняшнее — завтра твоим уже не будет.

3

Что-то заставило глянуть в сторону болотняка, когда отцепил бороны. На верхней дороге от Гороховки показался с брезентовым верхом "Уазик". Проехал краем поля и свернул к Шелекше. По окраске — не председательский, поновей. Благодушное настрое-ние спало. Горяшин. Но с кем вот он?.. Скорее всего, с Александрой. Колотин давеча ус-мехнуќлся, что Николай Петрович опять прячется от гостей. Уж если решил председатель скрыться, так и не пытайся его разыскать.

К Дмитрию Даниловичу подошел Яков Филиппович, тоже приглядываясь. Чуть миновав место бывшего Татарова бугра, "Уазик" остаќновился. Приоткрылась дверца ма-шины, мелькнуло что-то цветное, похоже косынка на голове. Так оно и есть — Александра. Ну это моя союзќница, мелькнула мысль. Пожалел, что закончил боронование, а то бы не влез из кабины трактора. Сев — минута дорога.

"Уазик" встал возле зазеленевших дубков. С Горяшиным и Александќрой был кто-то третий. Вылез из машины вслед за ними.

Александра приветливо махнула рукой стоявшим возле трактора. В жеќсте ее была вроде как усмешка: "вот и мы". Дмитрий Данилыч со Стариќком Соколовым вышли на прибрежный лужок. Горяшин ринулся им навстќречу. В голубой рубашке, темно-серых брюках, черных ботинках, похоќдил скорее на городского гостя, захотевшего взглянуть, как пашется

поле. Откинул на ходу с высокого лба прядь русых волос. Был энергиќчен, словно стре-мился к кому-то на помощь.

Незнакомый человек, разговаривая с Александрой, вышагивал нетороќпливо. Моло-дой, в светлой легкой куртке, летней кепке, держался справа от Александры, чуть поот-ставая. На груди висел раскрытый Фотоаппаќрат, сбоку сумка, которую он прижимал лок-тем. "Похоже, корреспондент — подумалось Дмитрию Даниловичу, — вот уж некстати". Старик Соколов стоял безмолвно, привычно взирая на начальство.

Горяшин, подойдя, поздоровался за руку с Дмитрием Даниловичем. Поќмедлив, будто узнавая, сделал насколько шагов к Старику Соколову, которого уж никак не ожидал тут увидеть. Подал и ему руку. "Староќверская борода, словно истукан на месте застыл. И шагу навстречу не сделал. Руку подал, словно из рукавицы при морозе ей вынул. И как в усмешку сделал староверский поклон миролюбиво". Эти мысли как бы саќми собой обо-значились на лице Горяшина. Выделялся тонкий нос, чуть кривились упрямые, резко очерченные губы. Взгляд уходил в сторону. Райкомовскому заву, похоже, навек врезалось в память, как этот Коммунист во Христе, когда ездили в Гари смотреть сосняк, разговари-вал с Суховым. Будто дядей родным ему приходился. И опять он на дороге. Это настрое-ние Горяшина каќкой-то догадкой промелькнуло в мыслях и самого Старика Соколова, и Дмитрия Даниловича, да и Александры. Об этом они опосля и обмолќвились друг с друж-кой.