Коммунист во Христе

Кузнецово возникло на казенном вырубе. Когда-то в березовой курќтине среди ель-ника обжигали уголь. После выруб перешел к моховцам. Его раскорчевывали исподволь. Кориным досталась полоса напротив раќзмашистых елей. Они и подбирались к этим елям раз за разом. Кто-то и дотягивался до них, а кто-то и нет. И вышли концы поля "пилой" из-за неровности вырубов.

Оглядевшись, Дмитрий Данилович рассчитал, что пахоту лучше начинать от своих бывших елей. Снял прилаженный за кабиной мотоцикл. Отвинтил отвалы от плугов, при-цепил бороны и выравниватель — обрезок рельсы.

Без отвалов пахалось легко. Дыбилась гребнями земля, рассыпалась. На непро-орышах выворачивались глыбы, но они тут же разбивались боронами. Понял, отчего у Саши Жохова оставались огрехи. Не хватало терпения и сноровки сладить с трактором.

Увлекся, поглядывая, как бурлит под плугами пашня. На развороте заметил елоч-ку, чудом не смятую. Остановился, подошел к ней. "Погибќнешь ведь'', - сказал ей. Что-то накатило умиленное, крестьянское. Возникла жалость, словно к осиротевшему зверьку. Взял заступ, укрепленный сбоку за кабиной, и с комом земли перенес деревце в безопас-ное место. "Ну вот, тут и будешь расти", — приветил елочку.

Справа густилась купа молодого сосняка. Кое-где нежные верхушки ощипаны ло-сями. Но это — жизнь. А вот пройдет лет десять, и если не уберечь, весь этот соснячек на-прочь сгубят безразличные топор и пила. Сосняк как бы отражал свет и сам светился. А ели свет вбирали в себя и все вокруг темнили. В каждом дереве свои загадки и сбои тай-ны.

Дмитрий Данилович нехотя закончил работу. Сумерки уже припадали к земле, крались из леса. Косые тени от старых елей перехлестывали поле. Линии борозд начина-ли сливаться в темно-синюю сплошь. Поставил тракќ тор в лесочек, подошел к мотоциклу.

Ехал по песчаной насыпи болотняком с приятным ощущением усталости. Дума-лось вольно. Жили вот пытливые и смелые сеятели, возделыватели хлебной пашни-нивы. Только человек большого трудолюбия и беззаветной веры в вечность жизни, мог начать новину. Домотканая рубаха на нем не просыхала. Лошадку свою он больше жалел, чем себя. Без нее ему беда. Не от жадности тщился, а от долга перед землей. Ей без доб-рых рук пахаря одна доля — изнывать от зуда, терпеть на себе назойливую поросль. А ему хотелось видеть свою ниву облагороженной кормилицей, красивой и доброй. Этого и сама земля хотела. А такому трудолюбу завидовало безмозглое зимогорье. И как вот могло случиться, что это зимогорье взяло верх над трудолюбом?.. Какой нечистый им в этом помог. Не Господь же Бог.

Мотоцикл с треском проскочил болотняк. Открылся простор Данилова поля. Река отражала легкие облака и светила Черемуховой круче за Шелекшей. Казалось чудом, что от кручи шло, лилось божественное сияќние на всю ширь нового поля.

Дмитрий Данилович приглушил мотор мотоцикла. Нажал на гудок: моќжет Яков Филиппович еще на берегу… Ответа не услышал. И все же решил промахнуть вниз, к дуб-кам… Старика Соколоќва на плесе не было. На тор стороне виднелся плотик, прижатый к беќрегу. На нем он и перебрался через плесо.

Послезавтра похороны Глеба Федосеевича — деда Галибихина. Дмитрий Данилович дорогой обдумывал, как ему лучше распределить время. С утќра до обеда закончит вспаш-ку Кузнецова, и заедет еще раз поклонитьќся праху усопшего страдальца, кончившего свой земной путь угнетенным. Это судьба целых поколений, лопавших под темное иго демиур-генизма. Все чаще в мысли врывалось такое моховское прозвание устаноќвления нынеш-ней их жизни. И оно казалось уже самым верным и точным. И даже научным, по высказам городских гостей и художника. Лучше-то — кто придумает, с тем же "измом" — демиургизм — демонизм. Страшно осознавать, что может надолго затянуться это вампирское иго изма.

Дома встретил корреспондента Андрея Великанова. Иван пригласил его к себе. Сидели под березами, с ними была и Светлана. Великанов о чем-то увлеченно рассказы-вал. Похоже отвечал на выспросы Светланы, и сам ее расспрашивал.

За чаем разговорились о Глебе Федосеевиче. Порассуждали о колхозных делах. Как без этого — Великанов затем и приехал. Дмитрий Даниќлович попросил Андрея (так, по имени называл его Иван) написать о Тарапуне, Леониде Алексеиче. А о Даниловом поле, о севе льна, вовќсе не упоминать, чтобы не навредить делу.

Не стало деда Галибихина, а жизнь длиться. И он как бы зримо приќсутствует среди знавших его. Все идет от Начала, как и предусмотреќно самим Началом. И в каждом это единое тачало продолжается. Хоть какими кривулями не колеси по целине, а от наторен-ной Началом дороќги никуда не отойти. Начало — это тяга Земли и Провидение Неба. Все и в каждом держится в своей определенности. Конец — тоже Начало — точка на замкнутом круге, к которой приходят, и от которой отходят. О том и пофилософствовали Светлана, Андрей, Иван и вольным слушатеќле их рассуждений — Дмитрий Данилович.

3

У Дмитрия Даниловича планы складывались так: сам он приступает к севу в Куз-нецове, а Лестеньков готовит Патрикийку. Затем сеялки поќдаются Лестенькову, а Дмит-рии Данилыч переходит на прикатку.

Сеяльщиками в Кузнецово опять отрядили Старика Соколова, и втоќрым — плотника Захара. Но с Яковом Филипповичем приехала Татьяна. Захар, вроде бы с утра, после вче-рашнего опамятования Глеба Федосеевича, не пришел еще в себя.

— Соскучилась, Данилыч, по вольной работе, — сказала Татьяна с какой-то затаенной грустью. Глаза их встретились и Дмитрий Данилович смутился. Упрекнул себя в прегре-шении, что вот приятны ему слова и голос Татьяны. Отошел к Лестенькову, подъехавше-му на тракторе.

Старик Соколов говорил Лестенькову:

— Тебе бы, парень, на Даниловом поле денек за сеялками постоять. Утробой и по-чувствовать, где тряско, где вязко. Как по столу там едешь, а у других — то Колеса сеялки на хоботах виснут, то сами хоботы до земли не достают. Вот и жди тут урожая.

Татьяна как бы заступилась за Толюшку. Он-то поля не портит, за что парня ко-рить.

— То-то и оно, что пахарь пахарю рознь, т договорил Яков Филиппоќвич. — Не в укор ему говориться, а для резону.

Лестеньков от Кузнецова поля уехал в Патрикийку. Яков Филиппович поглядел ему во след, вроде бы чего-то жданного от него не услышал. Подошел к сеялкам, порадо-вался и попечалился вслух, что вот еще одна весна минует. Крестьянская жизнь так и от-меривается: окончил страду — ожидай новую. Попереживал о чем-то извечном и тут же-отвлекся от забот о деле:

— Попрошу вот Марфеньку печку пожарче истопить. Всласть и попарюсь а то про-сиверило в поле-то на юру, — сказал, как бы уже испытывая отдохновение от трудов, за-вершаемых по весне.