Комната №11

Конечно, однокомнатная квартира не решала всех проблем, но лучше было жить в одной постели с женой, чем спать в одной комнате с отцом, который не пользуется дезодорантом.

Тем более, что погуляв с Наташей некоторое время, я все-таки добрался до ее тела.

И теперь, встречаясь на квартире покойной бабки, мы занимались тем суррогатом секса, который на западе принят в детском саду. Наташа не позволяла над собой большего, но получала от варианта удовольствие.

Я терпел, убеждал себя в том, что после женитьбы у нас все станет по-другому.

Но мне было не семьдесят лет, терпение оказалось небеспредельным.

В преднамеренном монашестве около Наташи я прожил целый год. Он дался нелегко.

Я продержался даже в самое тяжелое время: вытерпел весну, когда сокурсницы – равно как и прочие женщины – сняли шерсть и облачились в капрон. Вид первых ног на заснеженных улицах бил кулаком и отзывался в теле, но я это пережил.

Лишь когда настал по-летнему жаркий май и девицы разделись догола, я понял, что лишаю себя нынешней жизни ради призрачной будущей.

Вспомнив былое, я нашел в университете Андрея – с которым тоже целый год не общался – и спросил, не женился ли он.

Приятель остался холостым, квартира не перестала быть вертепом, но я колебался, разрешил себе поблажку в самый последний момент.

Не признаваясь, я надеялся, что появлюсь слишком поздно, все девицы будут разобраны и мне придется уехать, не солоно хлебавши.

Но я нашел Веру и эпизод вернул силы.

Точнее, отрезвил в понятиях.

Я понял, что жизнь не поддается регулировке. И что Наташа Наташей, но потерянное в чувственном плане не восполнится никогда.

Я решил, что поступил правильно.

Хотя, возможно, это было не так.

Вера на насытила меня, лишь разожгла аппетит.

Сейчас она уехала в общежитие пить чай с деревенской сестрой, а я чувствовал, что до потери пульса хочу женщину.

За год я растерял своих интимных подружек, а на проститутку – не грязную шлюху, а приличную девушку – у меня не было денег, жизнь шла на грани возможностей.

На бензин мне кое-как хватало, а на платную любовь – нет.

Пока я сидел и думал о жизни, пропел домофон, на крыльце Андреевского подъезда появилась староста Таня.

По собранному, приличному виду никто бы не догадался, откуда она идет.

– Ты меня подвезешь? – спросила она, увидев меня. – Устала как не знаю кто.

– Не могу, – с оттенком злорадства соврал я. – Машина не заводится.

Подвезти Таню я мог запросто, но мне не хотелось тратить на нее ни времени, ни сил.

То, что было когда-то, кануло в прошлое, повторения не предвиделось, а благотворительствовать я не любил.

Состроив снисходительную гримасу, Таня пожала плечами и молча зацокала прочь.

Зад ее, обтянутый дорогими джинсами, был гораздо меньше Вериного.

Я достал телефон и открыл книгу контактов.

Нужный номер находился далеко, из-за редкого обращения быстрый набор не был настроен.

Я не помнил, когда в последний раз его вызывал.

Эльза была бывшей одногруппницей, близкой подругой сестры и – по совместительству – моей первой женщиной.

Как возник последний факт, я затруднялся сказать.

Хотя помнил все так, будто не прошло восьми лет.

Посторонний человек вряд ли понял бы, почему Эльза оказалась первой, с которой я проявил настойчивость.

Сестрина подружка – в тот момент второкурсница медуниверситета – выбивалась из разряда девиц, которые вызывали у меня нескромные побуждения.

Она была маленькой и легкой, как куколка, с тонкими руками и ногами и крошечной грудью – больше походила на мальчишку в платье, чем на девушку.

Рядом с сестрой – высокой и статной, и, как тогда говорилось, грудастой – Эльза казалась младшим братцем, хотя была ее ровесницей.

В тот день стояло лето, я вышел на каникулы, у сестры шла особо горячая сессия.

Она поехала в институт по неотложным делам, я собрался идти по своим, но в дверях остановил ее звонок.

Лучшая подруга, которую я до того видел несколько раз, хотела забрать какой-то конспект, который требовался немедленно.

Родители, ясное дело, были на работе, сестра приказала мне остаться дома, чтобы впустить Эльзу и дать ей найти все, что нужно.

Радости от непредвиденной задержки я не испытал, но сестре в те годы не перечил.

Эльза меня не привлекала ни капли, что женского в ней было по нулям. Однако я всегда славился вежливостью и помог ей в поисках.

Родители витали в блаженном благодушии, не доходили до мысли, что дети необратимо выросли и негоже спать в одном помещении созревающему подростку с девятнадцатилетней сформировавшейся девушкой.

Статус кво, установленный давным-давно, застопорился во времени и почти не менялся.

Мы с сестрой жили в одной комнате.

Отец года два назад символически разъединил наши кровати старой мебельной «стенкой» – ко мне тылом, к сестре нишами. На большее его не хватило, хотя комната была громадной, а широкое окно позволяло поставить настоящую перегородку и получить две одинаково светлые половины.

Наш никчемный родитель всегда ограничивался полумерами, о чем говорил совокупный результат его жизни.

Конечно, раздевались мы не на глазах друг у друга, но граница территорий была формальной и мало что меняла.

Спальня оставалась общей и я, имея куда бОльшую склонность к порядку, знал лучше сестры, что где у нее лежит.

Когда мы с Эльзой, невольно соприкасаясь и руками и прочим частями тел, принялись перерывать сестрин книжно-тетрадочный развал, я понял, что ошибся насчет отсутствия женского.

В духоте квартиры от нее так сильно пахло женщиной, что было впору умереть.

Впрочем, я ошибся в воспоминаниях.

Запах женщины в тот день не был мне известен, от сестры ничем таким никогда не веяло.

Но еще ничего не зная, я понял, что и зачем делается на свете.

Дальше возник провал действительности.

Вроде бы мы искали конспект, потом радовались, что нашли, и смеялись.

Но затем что-то перещелкнуло и оказалось, что Эльзино летнее платье – синее с белыми сердечками – висит на спинке стула, а на нем лежат белые трусики и маленький белый лифчик.