Комната
Шрифт:
— А где твоя Ма?
— Она вот здесь, внизу, спит.
Настоящая Ма смеется и сморкается в платок. Это напоминает мне о том, что тоже надо выбить нос — из него все время течет.
— А тот человек, которого ты называешь Старый Ник, он тоже здесь?
— Да, он сидит в этом углу, в своей клетке. — Я рисую Старого Ника и очень толстые решетки, он их грызет. Решеток — десять, это самое сильное число, даже ангел не сможет взорвать их своей газовой горелкой. Ма говорит,
— Я знаю одного маленького мальчика, когда он нервничает, то без конца пересчитывает одни и те же вещи и не может остановиться.
— А какие вещи он считает? — спрашиваю я.
— Линии на тротуарах, пуговицы — и все остальное в этом роде.
Я думаю, что лучше бы этот мальчик считал свои зубы, потому что они всегда под рукой, если, конечно, не выпали.
— Вы все время говорите о страхе расставания, — говорит Ма доктору Клею, — но ведь мы с Джеком не собираемся расставаться.
— Но вы же теперь не одни в этом мире, правда?
Ма жует губу. Они говорят о социальной интеграции и самобичевании.
— Самое лучшее, что вы сделали, — это то, что постарались как можно раньше вытащить его из этой комнаты, — говорит доктор. — Пятилетние дети еще очень пластичны.
Но я ведь сделан не из пластика, я — настоящий мальчик.
— …он еще слишком мал и, скорее всего, сумеет все забыть, — продолжает доктор, — и это будет для него огромным благом.
Я думаю, что «благо» — это «спасибо» по-испански.
Мне хочется еще поиграть с куклой с высунутым языком, но наше время вышло, и доктору Клею надо идти играть с миссис Гарбер. Он говорит, что я могу оставить себе эту куклу до завтра, но она все равно принадлежит ему.
— Почему?
— Ну, потому что в этом мире все кому-нибудь принадлежит.
Как и мои шесть новых игрушек, пять новых книг и еще зуб, потому что, я думаю, Ма он больше не нужен.
— За исключением, конечно, вещей, которые принадлежат всем, — говорит доктор Клей, — вроде рек и гор.
— И улиц?
— Ты прав, мы пользуемся улицами сообща.
— Я бежал по улице.
— Да, когда совершал свой побег.
— Потому что мы не принадлежали Старому Нику.
— Ты прав. — Доктор Клей улыбается. — А ты знаешь, кому принадлежишь ты?
— Да.
— Самому себе.
Тут он не прав, я принадлежу Ма.
Мы открываем для себя все новые и новые комнаты в клинике. Здесь есть комната с гигантским телевизором, и, узнав об этом, я прыгаю от радости, надеясь увидеть Дору и Губку Боба, я уже тысячу лет их не видел, но по телевизору показывают гольф, который смотрят три старика, я не знаю, как их зовут.
В коридоре я вспоминаю слова доктора и спрашиваю:
— А что такое благо?
— А?
— Доктор Клей сказал, что я сделан из пластика и скоро все забуду.
— А, — отвечает Ма. — Он думает, что ты больше никогда не будешь вспоминать нашу комнату.
— Нет, буду. — Я с удивлением смотрю на нее. — А что, я должен ее забыть?
— Не знаю.
Она теперь все время говорит «не знаю». Ма ушла далеко вперед, она уже у самой лестницы. Мне приходится бежать, чтобы догнать ее.
После обеда Ма говорит, что нам надо снова идти гулять.
— Если мы будем все время сидеть в комнате, то для чего тогда был нужен наш Великий побег? — Ее голос становится скрипучим, и она уже завязывает шнурки.
Я надеваю шапку, очки, ботинки, мажу лицо липкой смесью и уже чувствую себя уставшим.
Норин ждет нас у аквариума с рыбками. Ма разрешает мне пять раз покрутиться в двери. Наконец мы выходим на улицу.
Солнце светит так ярко, что я чуть было не кричу. Потом мои очки темнеют, и я ничего не вижу. Из-за того, что из носа у меня течет, воздух пахнет как-то странно, а шея напряжена.
— Представь себе, что ты видишь все это по телевизору, — говорит мне на ухо Норин.
— А?
— Ну, хотя бы попытайся. — И она начинает говорить голосом диктора: — «Мы видим мальчика по имени Джек, который вышел погулять со своей Ма и подругой Норин».
Я смотрю на нее.
— А что это на лице у Джека? — спрашивает Норин.
— Крутые красные очки.
— Смотрите, вот они пересекают стоянку для машин в теплый апрельский день.
На стоянке четыре машины — красная, зеленая, черная и золотисто-коричневая. Этот цвет называется «жженая сиена», а в коробке у доктора Клея есть такой мелок. Внутри машины похожи на маленькие дома с сиденьями. Над зеркалом в красной машине болтается медвежонок. Я глажу нос этой машины, он гладкий и холодный, как кубик льда.
— Не трогай, — говорит Ма, — может сработать сигнализация.
Я этого не знал и поскорее убираю руки.