Комплекс андрогина

— Ну, и как прошло? — спросила я спустя некоторое время, садясь рядом с ним на койку.

— Отвратительно, — сказал он, отставляя кружку на стол и снова укутываясь в полотенце. — Но главное, что уже прошло. Можно забыть.

— Я вижу, как ты забываешь, — покивала я, намекая на состояние, в котором он явился домой. — Что пил?

— Шампанское.

— Хм, не пробовала, — призналась я. — На что похоже?

— На несладкую алкогольную газировку, — сказал Элис, потирая висок и пытаясь проморгаться. Полотенце соскользнуло с его плеч, и он перестал напоминать младенца. — Но, кажется, я переборщил.

— Это слабо сказано, — подтвердила я. — Правда, тебя довольно быстро отпустило. Видимо, особенность напитка. Ладно, давай, я причешу тебя, высушу, и будем спать. К утру как раз придешь в норму.

Элис кивнул, но вместо того, чтобы сесть передо мной на пол, как он обычно делает, или хотя бы повернуться спиной, он просто упал на бок. Голова легла точно на мои колени, прижавшись к ним щекой, одна рука свесилась до пола, вторая обогнула мою спину, обнимая меня.

— Если усну — разбуди, — пробормотал он. Я фыркнула. Хоть бы подождал, пока я расческу возьму: вон она, на столе, и я до нее совсем чуть-чуть не дотягиваюсь.

Пока я тянула пальцы, дверь каюты открылась, и в ней показался Ян:

— Ребят, у вас дверь открыта, вы еще не…

— Ян, подай, пожалуйста, расческу, — попросила я, все еще пытаясь до нее дотянуться. Даже язык высунула от усердия. Но мне никто не ответил. Озадаченная, я повернула голову к Яну. Тот стоял, глядя на Элиса, едва прикрытого полотенцем, и мои голые колени, к которым тот прижимался. Надувался, надувался, пытаясь что-то сказать, и, наконец, выдал:

— Так вы мне все-таки лгали!

Элис поморщился от его крика и открыл глаза.

— Вы с самого начала мне лгали, — обвинительно ткнул в нас пальцем Ян. — Вы спите вместе. Зачем ты мне соврал, Эл? Я столько лет любил тебя, я тебе верил! Черт возьми, да я на тебя такую кучу денег угрохал! Ты хоть представляешь, во сколько мне обходились твои «маленькие радости»? Элис говорит: «Я люблю классику», и я покупаю билеты в театр. Элис говорит: «Кола — это офигенно!», и я трачу последнюю стипендию и получаю выговор за то, что вернулся после комендантского часа, добывая ее! А ты знаешь, сколько раз я из-за тебя дрался, чтобы всякие уроды не донимали тебя? Меня даже «бешеным сигмой» прозвали. И это не говоря уже о том, что я делаю все, что ты попросишь. Я с детства был твоим личным рабом, а ты этого даже не замечал, думая, что так и надо! Я потратил на тебя все, что у меня было, а все ради чего? Ради одного-единственного поцелуя, который мне и то достался совершенно случайно!

— Подожди Ян, — холодно сказала ему я. — Ты сам все это предлагал ему. Элис тебе ничего не обещал. Если б ты предупредил его, ради чего стараешься…

— Он бы меня сразу прогнал! — визгливо перебил меня Ян.

— Разумеется, — уже рыча сквозь зубы, ответила я, прижимая к коленям голову Элиса, попытавшегося встать: вдруг он собрался идти и успокаивать этого урода? — Никто. Повторяю: никто не обязан любить взамен на чьи-то подачки. Любовь нельзя взрастить за деньги. Она либо есть, либо ее нет. Она либо взаимна, либо нет. И Эл тебе ничего не должен, запомни это раз и навсегда.

— Я… я… я этого так не оставлю, — пригрозил он, обращаясь то ли ко мне, то ли к Элису. Потом развернулся, вышел и захлопнул дверь. Раздался мелодичный сигнал о срабатывании замка и герметизации помещения.

— Эл, — тихо позвала я, не зная, как он на все это отреагировал.

— Не говори ничего, пожалуйста, — сказал он, поднимаясь и самостоятельно принимаясь по старой привычке выдирать себе волосы. Я все-таки отобрала у него расческу, причесала его и высушила. Элис нашел в себе силы сходить и надеть чистые вещи, и мы завалились спать.

***

Проснулась я сама, без будильника. Глянула на вотч, похолодела и начала тормошить Элиса:

— Эл! Элис, просыпайся! Тебе во сколько занятия? Ты будильник вообще заводил?

— Чего ты шумишь? Который час? — зашевелился Эл. Кликнул по вотчу, хмуро прищурился и вдруг подскочил на кровати, чуть не въехав головой в полку. — Девять утра! Я проспал!

И он со стоном рухнул обратно.

— Так вставай быстрее, одевайся и вали в свою академию, — попыталась я растолкать его.

— А смысл? — простонал Элис. — Уже давно урок идет. Мне так и так светит выговор.

— И что бывает, когда выговор делают? — поинтересовалась я, искренне переживая о его судьбе.

— Смотря какой по счету. У меня это будет уже третий. Первый получил за мат на строевой подготовке: просто запнулся и палец ушиб. Второй — за пощечину преподавателю. После третьего меня отправят на общественные работы: туалеты мыть.

— Ну да, противная работка, — согласилась я.

— Хрен с ней, с работой, — отмахнулся Элис. — Самое страшное не в самой работе, а в том, что она у всех на виду проходит — в наказание. Представляешь, какие толпы будут собираться, чтобы посмотреть, как я мою писсуары? Пипец просто.

Он приподнялся и перевернулся, но только затем, чтобы рухнуть обратно лицом в подушку и издать в нее душераздирающее рычание. Я погладила его по спине.

— А нельзя как-нибудь оправдать твое отсутствие? — предложила я. — Давай скажем, что тебе было плохо.

— Освободить от занятий по состоянию здоровья может только дежурный медик, — глухо ответил в подушку Эл.

— Человек же не всегда может сразу к врачу обратиться, — заметила я. — Давай скажем, что тебя тошнило все утро, и ты не мог выйти из каюты.

— Ты думаешь, он мне поверит? — повернулся Элис.

— Ну, как я видела в столовой, у тебя неплохо получается дурить людям головы, — пожала плечами я. — Немножко косметики, чтобы подчеркнуть болезненность, чуть-чуть притворных и при этом соблазнительных страданий — и твой медбрат растает как миленький.

Элис задумался, а потом скривился и заявил:

— Да ну, не прокатит. Это издалека можно людей обманывать, а вблизи всегда видно, врет человек или нет. Он же меня осматривать будет, забыла?

— Фигня. Я из тебя сейчас такую конфетку сделаю — каждый будет подходить и спрашивать, не плохо ли тебе, — оживилась я, перелезла через этого злостного нарушителя дисциплины и пошла копаться в сумке. Пока извлекала на свет свой скудный набор косметики, Элис попытался свалить в ванную:

— Только не вздумай опять голову мыть — времени нет совсем, и я ее тебе вчера уже помыла, — предупредила я его. Элис что-то возмущенно буркнул в ответ. Тоже мне, адепт чистоты.

Когда он вернулся, я уже была во всеоружии. Для начала я замазала тональником все, что подозрительно напоминало здоровый румянец. Потом слегка растерла под глазами свой любимый черно-фиолетовый карандаш. Потом добавила пару темных пятен, делая лицо осунувшимся. Труднее всего было устроить ему покрасневшие глаза: на предложение заложить в них по соринке Элис ответил категорическим отказом. Так что пришлось поблуждать под ресницами красным карандашом для губ. Элису это очень не понравилось, он дергался и пытался моргать. В результате я несколько раз случайно ткнула ему в оба глаза, и они приобрели искомую естественную красноту и легкую припухлость от слез. Последним пунктом я слегка забелила ему губы тональником. Отошла, полюбовалась — красота! В смысле, страх божий. Я даже решила немного убавить яркость грима под глазами, потому что Эл выглядел, как настоящий вампир.