Комплекс Мадонны
Шрифт:
— Собираюсь, — ответил Алекс.
— В таком случае обвинению хотелось бы узнать: какое это имеет отношение к делу — подобные вопросы?
— Защита собирается установить цепочку причин, которая, как мы уверены, покажет, почему и как обвиняемый был вынужден организовать ограбление.
Барбара сидела в гостиной одна. Она не стала возиться с ужином, и, хотя ей хотелось выпить, она сдерживалась, чтобы остаться трезвой: думать. В воздухе витал полузабытый мускусный запах увядших цветов засохших букетов, и Барбару охватила апатия, чувство безразличия, которое ей предстояло перебороть. Таблетки лежали
После долгих часов блуждания в потемках, в течение которых вся ее жизнь, расщепленная на отдельные переживания, на встреченных людей, торжественно прошла перед глазами, словно на параде, Барбара укрепилась в мысли, что то, что она собиралась совершить, было делом правым, и вопрос стоял только в ее духовной готовности. Будет ли лучше для Тедди, если… Сделает ли это его счастливым, или же им обоим требовались напряжение, конфликт, противоборство, которые навеки должны было оставаться в их отношениях, подобно ребенку, застрявшему в ужасающих схватках и отказывающемуся рождаться, а они не понимали этого? Возможно, ее сопротивление и являлось топливом и движущей силой его жизни.
Оторвав себя от дивана, Барбара направилась к каминной полке. Лаура улыбалась ей — жительница неизведанной планеты, движущейся где-то в звездном пространстве застывшего космоса и остановившегося времени. Это видение, этот свет… ноумен [41] высшего знания? Стоят ли на первом месте интересы людей или это сама жизнь?
Взяв флакон с таблетками, Барбара прижала его к себе, словно обнимая друга.
Люди познаются лишь в моменты падения, когда с них сбрасываются их общественные маски. Разбираясь в неудачах, приходится возделывать богатый чернозем, одинаковый для всех. Успех — это сокровенное и личное, и если его разделяют, то разделяют лишь триумф. Толпа поклоняется не самому Христу, а его отсутствию.
41
Ноумен — в философии Канта — непознаваемая «вещь в себе».
Доктора Фрера беспокоили не столько сами вопросы, сколько то, что эти вопросы вообще задавались.
— А теперь, доктор, — говорил Алекс, дотошный инквизитор, — давайте вспомним о телефонном звонке мисс Хикман, который и привел к тому, что у обвинения появились эти вещественные доказательства. Вы можете передать нам содержание разговора?
— Ну, мисс Хикман — и я это прекрасно помню…
— Я только об этом и прошу.
— Она была очень подавлена… плакала. Говорила бессвязно, и у меня сложилось впечатление, что мистер Франклин угрожает ей.
— Она сказала: «У Тедди пистолет или нож, и он собирается убить меня»?
— Нет, нет, сэр.
— Он ударил ее? Она говорила вам, что он ударил ее?
— Нет, не говорила.
— Она упоминала какие-то угрозы, сделанные им?
— Никаких.
— Однако у вас сложилось впечатление, как вы выразились, что ей угрожают?
— Сложилось.
— Почему у вас сложилось это впечатление?
— Ну, она была в панике, ей казалось, что ее преследуют.
— Но ведь преследование — это не обязательно опасность,
правда?— Да.
— Женщина преследует мужчину, мужчина преследует женщину. Мы сами все время подвергаемся подобным опасностям. Мисс Хикман никогда не проявляла у вас в кабинете признаков мании преследования?
— Проявляла.
— Но, насколько я понял, это преследование было другим?
— По моему заключению, это преследование было другим.
— Вы не могли бы привести нам пример симптомов, которые вы наблюдали в своем кабинете?
В зале заседания зазвенел голос, властный и отчетливый, как звон колокола.
— Достаточно, Алекс, — сказал Тедди, словно произнося команду. — Я не хочу, чтобы начали разбирать симптомы Барбары.
— Мистер Хаммонд, ваш подзащитный нарушает порядок, — сказал судья. — Подсудимый не имеет права выкрикивать!
Алекс подошел к скамье подсудимых, и пока двое мужчин тихо спорили, в зале стояла тишина.
— Доктор Фрер, по указаниям моего подзащитного я буду избегать вопросов относительно здоровья мисс Хикман. Леди присутствует в зале суда?
Ответа не прозвучало.
— Хорошо, в таком случае я опущу их. Когда мисс Хикман сказала вам, что магнитофонные записи и истории болезней находятся в руках мистера Франклина, что вы сказали?
— Я сказал, что позвоню в полицию.
— Какова была ее реакция?
— Она стала умолять меня не делать этого.
— Она использовала слова «это конфиденциально»?
— Возможно.
— У меня есть ее показания под присягой, что она произнесла их.
— Хорошо, она их произнесла.
— А разве это не являлось бы частью конфиденциальных отношений, существующих между больным и врачом?
— По моему мнению, нет.
— Это ясно. Значит, вы решили, что мисс Хикман говорила с вами не доверительно?
— Да нет, разумеется, доверительно.
— Значит, вы нарушили ее доверие.
— Я должен был следовать зову совести. Произошло убийство, и мой долг, как добропорядочного гражданина, состоял в том, чтобы предупредить полицию.
— Понятно. Я пытаюсь определить, кто решает, когда можно нарушить доверие. Вы решили не сообщать мистеру Франклину о ходе лечения мисс Хикман, потому что, насколько я понял, это нарушило бы доверительные отношения между врачом и больным, но в этом случае вы почувствовали, что должны звонить в полицию.
— Таково было мое решение.
— Вы слышали о том, что убийцы исповедуются священнику?
— Да, я слышал о подобных случаях.
— Законы, управляющие священником, запрещают ему обращаться в полицию. Вы знаете об этом?
— Да, я что-то знаю.
— Священник может советовать, упрашивать, подталкивать убийцу явиться в полицию, но он не доносит — не имеет права донести — сам.
— Я знаю это.
— Не устанавливаются ли подобные отношения веры и доверительности между больным и врачом?
— Устанавливаются.
— А вы нарушили их. Это все, доктор Фрер. Вы свободны, — отрезал Алекс.
Тедди оглядывал зал, ища Барбару. Он привлек внимание своего сына и Элейн и губами показал ее имя, но они уверенно покачали головами, показывая, что Барбары здесь нет, и его охватил такой страх, глубины которого он даже не мог начать исследовать.
На пятый день ее отсутствия, после того как обвинение закончилось и защита начала вызывать своих свидетелей, Тедди во время короткого перерыва разыскал своего сына.