Кому светит Большая Медведица

До утра Наташа не сомкнула глаз. Перед ней на туалетном столике лежал старый, засмотренный номер газеты. Статья «Трагедия на учебном аэродроме» была напечатана на первой полосе. Наташа давно выучила её наизусть, но глаза продолжали механически блуждать по строчкам. Завтрак принесли в номер; Наташа так и не притронулась к нему. Когда ей доложили о прибытии Дементьева, она словно очнулась и принялась торопливо собираться.

Она спустилась в холл, где он ожидал, и ничто, кроме чуть воспаленных уголков глаз, не говорило о бессонной ночи, проведенной в стенах этого здания. Дементьев был поражен той выдержкой и смирением, с которыми она появилась перед его глазами, и хотя не мог знать, кто эта таинственная незнакомка и что связывало её с погибшим лётчиком-испытателем, он чувствовал, как горе словно обволокло эту хрупкую женщину чёрным покрывалом.

До кладбища они ехали молча, каждый погружённый в свои мысли. Когда они поставили машину возле ворот, Дементьев вызвался проводить, но Наташа решительно отказалась.

– Вы мне только скажите, я найду сама.

– До конца, предпоследний поворот направо, Вы сразу увидите новую аллею – его могила первая, - он помедлил, намереваясь, очевидно, ещё раз предложить свою помощь, но взглянул в лицо женщины и поспешил отойти.

Наташа медленно шла вдоль ухоженных могил, с каким-то странным интересом разглядывая их. Неужели здесь, среди этих холмов, усыпанных венками, лежит Димка, отец её дочери? В жизни ей всего лишь один раз пришлось побывать на кладбище – когда умер отец, но тогда она испытывала совсем другие ощущения. Несмотря на все их разногласия и ссоры, было тяжело и больно потерять отца, но она приняла его смерть в своем сознании, как неизбежное. А сейчас это странное любопытство, с которым она рассматривала могилы, возбуждало в ней страх, приходящий на смену неверию.

Она подошла к его могиле, обнесённой железной оградой. Гранитный памятник одиноко и величественно возвышался над запорошенным свежим снегом холмом. Фотография в чёрной рамке. Нужно было найти в себе мужество, чтобы поднять глаза и встретиться с Ним взглядом. Наташа боялась прочитать в нём укор, осуждение, печаль разлуки, но больше всего боялась она получить подтверждение, как будто и в самом деле он мог сказать ей глазами: «Правда, родная, меня больше нет».

Несколько минут она боролась с противоречивыми чувствами и, наконец, приказала себе: «Сейчас или никогда!»

Дима смотрел на неё с нескрываемой нежностью. Он улыбался и ямочки проступили на его щеках, а в русой чёлке по-прежнему играли тысячи солнечных зайчиков. И в эту минуту словно что-то оборвалось в Наташе, и когда она поняла, что ниточки, связывавшей их друг с другом, отныне не существует, она бессильно уронила голову на руки и заплакала. Мир вокруг в одно мгновение обрёл страшные черты реальности и она полетела куда-то в пропасть; ей самой казалось, в ад. Чьи-то сильные руки подхватили её и бережно посадили на скамейку возле ограды. Сквозь пелену, упавшую ей на глаза, она услышала встревоженный голос Дементьева:

– Я боюсь за Вас. Вам лучше уехать, я отвезу Вас в гостиницу.

Но она, справившись с приступом слабости, твёрдо отказалась. И попросила его отвезти её не в гостиницу, а в квартиру, где Дима проводил недолгие дни своей новой жизни.

Она не знала, что зайти в его пустую, осиротевшую квартиру будет ещё тяжелее. Оставив за порогом своего обеспокоенного спутника, она прошла в единственную комнату, которую начальство выделило Диме до получения благоустроенного жилья.

Мебель с жалостью смотрела на непрошенного гостя, пока Наташа в растерянности оглядывалась, пытаясь собраться с мыслями. Здесь царил беспорядок. Никому не нужные вещи – одежда, бельё, полотенце – были разбросаны на стульях, небрежно висели в шкафу. Не было только парадного кителя – Дементьев сказал, что Дима похоронен в нём.

На стене, на уровне Наташиного взгляда, висели две фотографии. Жена и дочь погибшего лётчика. Два осиротевших человека. Наташа схватилась за спинку стула, боясь снова потерять сознание, и ее пальцы смяли тонкую ткань рубашки. Она медленно поднесла её к лицу, вспоминая, как они вместе выбирали ее в магазине, прижала к щекам. Она ещё хранила запах его тела, и было странно знать, что самого человека нет, а запах остался. Боже, каким родным был этот запах! И, ощутив через него прикосновение Димкиных рук и губ, Наташа уже не смогла помешать рвущемуся наружу горю. Впервые в жизни несчастье потрясло её на столько, что в эти минуты для неё не существовало ни детей, ни Руслана. Слезы скатывались на рубашку, пропитывая её насквозь, но не принося с собой облегчения, и лишь когда приступы рыданий истощили физически, она решилась открыть ящик стола. Первое, что бросилось в глаза, был альбом с фотографиями Стеши. Здесь же, рядом, лежала бумажка с самарским адресом и надписью: «Мой друг Олежка».

В руках Наташи оказалась толстая тетрадка в коленкоровом переплёте. Она осторожно расправила её уголки и открыла первую страницу.

«1 сентября, пятница.

В нашей параллели появилось двое новеньких. Одного, Руслана, записали в 8 «В», а Дима – мое любимое имя! – будет учиться в нашем классе.

Как хорошо иметь дневник, которому я могу доверять! Лишь ему я расскажу о том, что мне ужасно понравился Дима».

Наташа захлопнула тетрадь и прочитала надпись: «Дневник, который я посвятила своему любимому Димочке Рыбакову». Она вспомнила то первое сентября и улыбнулась сквозь слёзы и призму прожитых лет своим милым детским мыслям. Сколько же времени прошло с тех пор? Больше двадцати лет. И вот она снова держит дневник в руках, а Димы уже нет.

Робкий стук в дверь напомнил о том, что ей пора ехать. Она достала из сумочки пакет и положила в него альбом, сунула между страниц дневника листок с самарским адресом, и взяла тетрадь в руки. Вспомнила о фотографиях на стене и сняла их. Последний раз оглянулась на пороге, оставляя здесь своё прошлое. Ключи она отдала Дементьеву.

– Что будет с вещами? И с квартирой?

– Она не принадлежала ему, это государственное имущество, - необычайно сухо ответил Дементьев, и Наташа больше не задавала вопросов.

На аэродроме он подал ей руку на прощание и она с силой сжала её, прошептав одно-единственное «спасибо».

– Нет, это Вы примите мою благодарность, - с чувством произнёс он, - я так рад за Диму, ведь у него есть Вы – единственный человек, который вспомнил о нём. Спасибо.

Наташа тепло улыбнулась ему и поднялась по лестнице в салон самолета. Ещё долго смотрела она сквозь иллюминатор на фигуру мужчины, пока слепящая белизна густых облаков не поглотила учебный аэродром. Где-то там, в Южно-Сахалинске, остались лежать на могиле лётчика свежие розы, память о любви и благодарность за подаренное счастье.

Глава 30.

«Признание Аники»

Всё своё свободное время Аника проводила если не с Тимуром, то на съёмочной площадке одной из питерских киностудий. Она твёрдо решила на будущий год поступать в академию искусств, по окончании которой собиралась посвятить свою жизнь режиссуре; ну, а пока ей частенько приходилось играть роль девочки на побегушках – в её услугах время от времени нуждались гримёры, костюмеры, осветители, операторы, словом, весь технический персонал картины. Но Аника гордилась своей работой. Во-первых, она нашла её сама, не прибегая к помощи отца, в то время как тот мог бы устроить её под крылышко опытного режиссёра или, на худой конец, в административную группу; а, во-вторых, ей не платили за эту работу денег, то есть всё, что она делала, она делала на чистом энтузиазме. В будущем она, конечно, намеревалась зарабатывать деньги, а сейчас была рада той возможности, что позволяла видеть процесс создания фильма изнутри, проникнуться атмосферой съёмок, понять и оценить достоинство актёрской игры и режиссёрского замысла. Отец неоднократно напоминал ей, что в его власти помочь дочери занять место посолиднее на той же самой киностудии, но девушка упорно отказывалась. Она редко вступала с отцом в спор, но при каждом удобном случае уверяла его, что должна знать всю подноготную профессии на практике, наблюдая за другими, как ОНИ делают свою работу. Михаил Владимирович скоро махнул рукой и позволил дочери заниматься тем, чем она сама считает нужным. Ей было достаточно того, что многие известные актёры и режиссёры часто навещали её отца, и этим Аника не пренебрегала пользоваться. Она знала секреты создания многих знаменитых картин, но посвящала в них только Тимура. С каждым днём он становился ей всё ближе, и всё сложнее было подчинять чувство, заявлявшее о себе смелее. Тимур продолжал оставаться равнодушным – его дружба не нарушала естественных границ и не давала девушке никаких надежд. В последнее время Аника засиживалась в монтажной, готовясь к съемкам чемпионата. Ей приходилось много читать, чтобы овладеть тонкостями операторского искусства, но она всегда была готова к звонку Тимура. Сквозь приоткрытое окно постоянно доносился голос режиссёра, и Аника уже привыкла к нему, пока однажды он не заставил её насторожиться: «Девушкин! Я хочу видеть в этом кадре только Девушкина! Где же он?!»

Аника метнулась к окну, едва услышав фамилию, и воображение подсказало ей тысячу причин, по которым Тимур мог быть востребован режиссёром. Она выглянула на улицу и изумлённо застыла: парень на мотоцикле выделывал такие трюки, что просто не мог оказаться Тимуром. Наспех одевшись, Аника выбежала из монтажной и остановилась, разочарованная.

Это, действительно, был не Тимур. Этот парень был гораздо выше, шире в плечах; когда снял шлем, Аника увидела не русые пряди, а тёмные волосы, модельно подстриженные, но слегка растрепавшиеся от лихой езды. Аника оглянулась. Возле дверей монтажной стоял незнакомый парень, наблюдающий ту же сцену строгим и придирчивым взглядом. Аника решила, что он был одним из каскадёров, не задействованных в съёмках, и осмелилась обратиться к нему: