Конь бледный еврея Бейлиса

– С нашим удовольствием! Особенно такому известному человеку, как господин Мищук!

– Знаете меня?
– не удивился тот, наполняя бокалы шипучей, чуть зеленоватой жидкостью.

– А как же!
– закричал буфетчик.
– В лучшем виде-с! Который год столичные газеты только об вас и пишут! Раскрытие крупных безнадежных дел! Исключительно вмешательством гения сыска! Бон апетит, господа, прозит и, так сказать, а вотр санте!1

– Вы, оказывается, герой, - улыбнулся Евдокимов. Чокнулись, выпили, вкусно закусили сыром.

– Россия идет ко дну!
– вдруг открыл глаза пьяный.- Я про...вижу! Зрю! Сквозь... это... целое столетие. Так-то вот! А вы, господа, враги народа! Я пророчествую, вы поняли?

– Я думаю, что вы не в себе, - сдержанно заметил Мищук.
– Вам лучше уйти и заснуть.

– А вот это у вас не выйдет!
– Палец с ногтем, окаймленным траурной каймой, угрожающе закачался у носа Мищука.
– Ишь! Фу-ты! А также и ну-ты! Имею право! По Высочайшему Мафунесту! Свобода голоса! Так вот: шествие Сиона не может остановить никто! Никто! Ваш Столыпин, господа, - он есть ставленник Соломона! Он погубит Россию!
– взглянул недобрым, очень осмысленным глазом. Будто ждал с эдакой хитрецой: а что ответят эти столичные хлыщи?

– Ну, не вам, милейший, судить о премьер-министре...- холодно сказал Мищук.
– Уходите.

– А вы, месье?
– "Пьяный" перевел взгляд на Евдокимова.

Искорка в зрачке собеседника. Яркая - такую не скроешь, даже если очень хочется. "А ты, милок, от нас...
– подумал.
– Ты сто из ста от нас... Ты за мной. Проверка. Кто-то там, высоко, начал не просто "наружное", а умственное начал. Но ведь я - не граф Витте или какой-нибудь Гапон. Тут что-то не то... Так. Это не за мной. Это за моей миссией. Теперь они знают, что я беседовал с начальником Киевской сыскной... Это плохо, эдак я вообще без рук и глаз останусь. И без ушей тоже. Ч-черт... Да ведь они знали, что Мищук едет! И они специально сделали так, чтобы я оказался с ним в одном купе! Ладно, господа. Кто бы вы ни были - первый ваш ход без восклицательного знака". (Евгений Анатольевич знал толк в шахматах.)

– Ты, братец, из "Союза", что ли?
– обронил лениво, сквозь прищуренный глаз.
– Ты к кому подошел, сволочь? Ты думаешь, ты один суть дела видишь? Нет! Ты ошибся! А теперь - пошел вон!

– Конечно...
– не без насмешки отозвался собеседник. Пьяный флер с него словно ветром сдуло: смотрел не зло и не добродушно - безразлично смотрел, и это было страшнее всего.

Евдокимов поймал недоумевающий взгляд Мищука, видно было, что тот готов применить силу. Остановил жестом.

– Вы еще не кончили? Милейший...

– Отчего же...
– Филер1 или "союзник" - кто он был?- скользко улыбнулся.
– Кончил. Но ответа, ясного, от вас не услыхал. Так-то вот...

Стукнула дверь; сидели мрачно, настроение испортилось.

– Кстати, - Мищук щелкнул крышкой портсигара, протянул, одалживайтесь, у меня хорошие, из Парижа, - чиркнул спичкой, поднес, прикурил сам и вкусно затянулся.
– У вас ведь, поди, по должности есть отношение к "проклятому вопросу"? Нет?

– А у вас?
– с еврейским акцентом спросил Евдокимов.

– У нас нет, - спокойно отозвался Мищук.
– У нас все просто. Ловим скокарей, домушников, медвежатников и мокрушников. У нас нации нет, только они, перечисленные... А у вас?

– У нас есть, - Евдокимов раздавил папиросу.
– В революции слишком много евреев, это очевидный факт, Евгений Францевич.

– Верно. Циркулярно было, как бы по Достоевскому: "Евреи погубят Россию". Однако не согласен.

– Почему?
– Этот сыскарь нравился все больше и больше. Твердый человек, без обиняков. Надежный.

– Давайте дадим евреям общие права, и тогда видно будет. Нет?

– Нет. Получив права, они проглотят нас и не подавятся.

– Получив права, они займутся своим делом, нам всем лучше будет.

– Хуже будет. Русский человек не столь похож на раскаленный гвоздь в масле, как даже средних способностей еврей. Они завладеют всем, мы окажемся в роли трактирных половых.
– Довольный своей речью, Евдокимов наполнил бокал и осушил залпом.

– Ах, оставьте...
– лениво взмахнул ручкой Мищук.- Петра давно уже нет на свете, и Россия заснула. Если будет и дальше спать - скоро здесь негры и индейцы станут главными, а не евреи - и это совсем не плохо, представьте себе! Лично мне совершенно все равно, где покупать семгу: от Елисеева (он ведь "союзник", не так ли?) или от Нухимзона. Вкус, согласитесь, тот же! Спать надобно перестать, господин хороший, и тогда русскому человеку никто не страшен, никто! А вообще-то не кажется ли вам, тезка драгоценный, что это все чепуха какая-то...

– Да уж нет-с... Не чепуха-с...
– протянул лениво.
– Вот уже и Церковь наша восстает. Иерархия. А это - не шутка-с... Архимандрит Виталий1, глава Почаевской Лавры, сообщил, что евреи ему угрожают убийством - за помощь крестьянам в отражении засилья. Об этом все газеты пишут!

– Раздувают. И не все.

– А слова Преподобного? "Пусть тогда пролитою моею кровью смоется жидовская болячка с России, пусть очистится Святая гора от облепивших ее пархатых пиявок!"

– Будет вам... Часть Святой церкви нашей - традиционно так настроена. Больные везде имеются... Спокойной ночи.

Прибытие в Витебск проспали. Когда выползли, зевая, из сладкого дорожного сна, - поезд уже стоял у перрона.

– Какое же это удобство - железная дорога!
– воскликнул Мищук.
– К ночи будем у Кыиви, как сказал бы господин Шавченок. Завтракать?

Перекусили в вокзальном ресторане - белой рыбкой и пирогом с вишневым вареньем, напились крепкого чаю. Евдокимову показалось, что в глубине зала сидит за столиком, заткнув салфетку за воротник, вчерашний скользкий попутчик. "Ну и черт с ним..." - подумал лениво.

Более никаких приключений не случилось, долгожданный третий звонок вытянул состав из-под стеклянной изогнутой крыши, и вот уже замелькали обветшалые деревеньки... Сидели, облокотившись, у окна, словно две деревянные статуи из древнего храма, говорить не хотелось, слишком много было сказано накануне. Не заметили, как вновь погрузились в сон, и очнулись уже вечером, когда мягкий сумрак полз за окном, на глазах густея, превращаясь в безысходную ночь.

– Вот что...
– начал Евдокимов, - я хочу вам сказать, что в городе у меня специальная миссия. Мне нужна опора, к своим я не смогу обратиться, таково условие. Что скажете?

Мищук задумался.

– Надеюсь, не подвербовываете? Этого нельзя, мы оба знаем.

Покачал головой:

– Я обращаюсь к вашим чувствам порядочного человека. Говорю искренне: я почувствовал к вам симпатию.

Мищук улыбнулся:

– Почти объяснение в любви. Хорошо... В рамках обозначенного вами чувства - можете на меня рассчитывать.

Замелькали огни, поезд въехал на длинный мост и застучал по-особенному, Мищук приник к стеклу:

– Днепр под нами... А вон там, впереди, видите? Это колокольни Лавры...