Конь и всадник (пути и судьбы)
Шрифт:
Глава II.
Первые коневоды
Дорога гулко зазвенит,
Горячий воздух в ноздри хлынет.
Спокойно лягут у копыт
Пахучие поля полыни.
Представим теперь себе коневодов Приднепровья рубежа IV-III тысячелетий до н. э., табуны которых были больше, чем их стада и отары. За медленно бредущими коровами и овцами еще может идти пеший пастух, корма на зиму можно заготовить и привезти на тяжелых открытых деревянных повозках с массивными колесами-дисками, запряженных волами, но вот пасти табун быстрых, неукротимых, необъезженных лошадей пешком — это уже дело просто невероятное. Чтобы убедиться в этом, достаточно хоть раз взглянуть, как идет на водопой табун, даже не в горах Кавказа или Алтая, а просто на Первом московском конном заводе. Поэтому лошадей следует либо содержать круглый год в конюшнях, и корм им должен будет добывать и привозить человек (а это сразу же лишает коневодство
В Приднепровье лошадь, видимо, была сначала верховой. Подтверждение этому — находки роговых псалиев. Так, в Дереивке найдено шесть экземпляров, в Виноградном — один, в 18-м погребении Александрии — две заготовки псалиев. Вес псалии среднестоговской культуры изготовлены из отростков рога оленя длиной 8-14 см с одним или двумя отверстиями для продевания ремней (или шнуров) оголовья и удил.
Как же реконструировать наиболее раннюю форму конской уздечки? Помогут нам в этом многочисленные материалы эпохи бронзы, собранные и интерпретированные блестящим знатоком стенных и лесостепных памятников I тысячелетия до н. э. К. Ф. Смирновым [132]. Роговые и костяные псалии длиной до 14-16 см наряду с деревянными, не дошедшими до нас, имели длительную эволюцию в евразийских степях от Минусинской котловины на востоке до Дуная на западе на протяжении III-I тысячелетий до н. э. В раннее время они использовались с мягкой уздой из сыромятных ремней, скрученных сухожилий или крученых шнуров, позже — с металлическими удилами. Центральное отверстие служило для продевания ремня повода и мягких удил. К концам псалии, очевидно, привязывались ремни или оголовья (наносный и подгубный), составляющие то, что в современной уздечке называется капсюлем (или капцугом) и имеет, как мы уже говорили, некоторую аналогию в древних ременных или металлических намордниках.
Если сейчас в спортивных конюшнях кусающаяся лошадь — редкость, так как веками ее отучали от этой привычки, то в древности подобные повадки только поощрялись, особенно во время битв. Ксенофонт, например, специально оговаривал эти случаи в своем руководстве. В 5-й главе он предлагает конюху «надевать намордник, когда ведет лошадь для чистки или дает ей поваляться. Если он ведет невзнузданную лошадь, всегда должен надевать намордник, это не мешает дышать и не дает кусаться» [168, 163]. Поэтому намордники на лошадях можно видеть на различных изображениях, вплоть до Пенджикентских росписей VII-VIII вв. н. э. Как уже было сказано, близкие по форме псалии найдены в полосе евразийских степей от Дуная (А. Можолич, Дж. Банди и С. Бекени) [173] до Сибири (П. М. Кожин) [95]. Кстати, роговые псалии афанасьевской культуры представляют наиболее близкие аналогии среднестоговским. Уникальна форма бронзовых псалий майкопской культуры конца III тысячелетия до н. э. [118]
Псалии представляют собой бронзовый стержень с закрученной петлей в середине с продетым через нее узлом, которым заканчивались мягкие удила, повод и ремень оголовья. Насечки и выпуклости на краях псалии служили, очевидно, для закрепления наносного и подгубного ремней [2] . Люди, оставившие памятники майкопской культуры, жили оседло. В их стаде лошади составляли очень невысокий процент. Главным занятием было разведение свиней и крупного рогатого скота. Правда, они могли использовать богатые альпийские луга Кавказа для отгонного скотоводства, но безусловных данных об этом у нас нет. Тем интереснее тот факт, что уже в те времена представители выделявшейся знати пользовались конем для верховой езды.
2
В последнее время на территории Кабардино-Балкарской АССР найдено еще несколько экземпляров подобных псалий в памятниках майимской культуры.
За последние десятилетия наши знания по многим существенно важным вопросам качественно изменились. Достаточно, например, сравнить монографию Н. Я. Мерперта [115], посвященную древнейшей истории населения южнорусских степей III-II тысячелетий до н. э., с более ранними трудами по эпохе бронзы. И прежде всего это касается той революционной роли, которую сыграл переход к производящему хозяйству, или же, по Ф. Энгельсу, от дикости к варварству. Впервые человек начал активно не только как разрушитель, но и как созидатель вмешиваться в жизнь природы. Это был гигантский шаг вперед, незамедлительно повлекший за собой переход от замкнутых обществ с присваивающим хозяйством к земледелию и скотоводству, который основывался на наличии связей и, в свою очередь, вызывал их. Резко увеличивается освоенная человеком территория, растет народонаселение, ведущая роль переходит к земледелию, дифференцируется в зависимости от природных условий скотоводство.
Вместо малочисленных, разрозненных племен появляются крупные культурно-исторические области (они же культурные общности), объединявшие
многие племени. Ведь особенности евразийского «прямоугольника степей» заключались в том, что своими тысячеверстными границами он соприкасался со всеми крупнейшими очагами земледелия, металлургии и металлообработки. «Срединный степной мир» перестал разделять эти центры и на долгие века стал торной дорогой. Причем, если вначале преобладало направление с юга на север (так шли в степь достижения земледелия и скотоводства), то затем, после освоения коня, началось обратное движение. Мы подходим здесь к вопросу о прародине индоевропейцев: времени и направлении их расселения. Следует внимательно проследить те явления, которые вызвали эти передвижения и создали условия для их осуществления. Однако надо иметь в виду, что эти вопросы далеко еще не все разрешены современной наукой.Первое освоение степей
Наша кочевая дорога вьется двумя колеями,
поросшими зеленой придорожной травой,
вперед и назад одинаково, славно это две
змеи вьются по сухому, желтому морю.
Целинные степи, полные зверей и пахучих трав, осваивались человеком поздно, лишь после перехода к пастушескому скотоводству и появления сухопутных транспортных средств: повозок и колесниц, запряжек быков (волов) и верховых лошадей. Все это способствовало увеличению территорий, заселенных древними племенами. Это еще не кочевой мир — его время придет на рубеже II-I тысячелетий до н. э. при переходе к железу, когда на коня сядет уже и стар и млад. Обширные степи, опоясавшие Евразию между 44° и 50° северной широты от Атлантического до Тихого океана, на протяжении последних тысячелетий были заполнены воинственными племенами, которые распространялись в поисках наживы на богатые земледельческие государства. Вопрос о жителях степей и их хозяйстве тех времен до сих пор остается неясным. Как решить, например, проблему о собственности на землю, когда речь идет о пастбищах и воде? В чем заключался прогресс, если век за веком менялось население степей? Еще Н. В. Гоголь справедливо замечал: «Это был невидимый мир, о котором древние просвещенные народы не знали и который, можно сказать, сам мало знал себя... Азия сделалась народовержущим вулканом. С каждым годом выбрасывала она из недр своих новые толпы и стада, которые, в свою очередь, сгоняли с мест низверженных прежде» [50, 141, 139].
При изучении хозяйственной жизни народов древности, когда основной материал поставляет нам археология, опаснее всего пойти по пути схематизации. Следует помнить, что разнообразные климатические, экологические условия, особенно если речь идет о горных долинах, приводят к различным формам хозяйства.
В. И. Цалкин, анализируя предложенную Дж. Кларком [86] схему изменения характера скотоводства в умеренной полосе Западной Европы [переход от разведения коров и свиней в неолите к овцеводству (до 88 %) при сохранении крупного рогатого скота в эпоху раннего железного века], подчеркивает, что для Восточной Европы создание такой схемы невозможно из-за весьма разнообразных природных условий [156, 159].
Возьмем древнеямную культурно-историческую общность, объединявшую целый ряд племен от Волго-Уральского междуречья, где она сложилась, до западных границ нашей страны (с конца или середины IV тысячелетия до н. э. до середины II тысячелетия до н.э.).
Геоботанические и палеозоологические данные говорят о том, что в ямной культурно-исторической общности, в которую входит девять локальных вариантов, в зависимости от экологических условий можно выделить несколько моделей хозяйств [163]:
1) Разведение мелкого рогатого скота в полынно-типчаковых солончаковых степях при наиболее подвижном образе жизни (Нижнее Поволжье). Любопытно, что отдельные могильники уже достаточно далеко уходят в степи (на 15-90 км от Волги или Маныча).
На основании анализа половозрастной принадлежности погребенных можно считать, что в перекочевках участвовало все население племени, а не только мужчины-чабаны, занимающиеся отгонным скотоводством.
2) Разведение крупного рогатого скота в богатых хорошими, сочными кормами долинах, что приводило к прочной оседлости с преобладанием пастушеского скотоводства (поймы Дона и Днепра).
3) Наличие богатых кормами долин лесостепи и разнотравных степей приводит и к другой форме скотоводства — пастушескому коневодству, сочетающемуся с разведением крупного и мелкого рогатого скота и свиней при сохранении оседлого образа жизни (низовье Дона).
Кости домашних животных встречаются не только в слоях поселений, что говорит об использовании мяса данного животного, но и в качестве ритуальной пищи, которая сопровождает покойного в загробный мир. Другое свидетельство пастушеского скотоводства — кости собак (ритуальные захоронения в Дереивке и находки в погребениях окуневской культуры). Интересно, что хеттские законы XIV-XIII вв. до н. э. в ряде параграфов определяют относительную стоимость собак, причем самой дорогой считалась пастушеская, стоившая 20 полусиклей серебра, что равно цене за упряжную лошадь или 500 литров полбы, 320 литров вина, 40 бычьих кож, 200 шкур овец.