Конь в малине

Катя встречает меня с удивлением.

– Я ковер купила, – говорит. – На пол в холле.

И вправду на полу ковер лежит, оранжевый, как апельсин.

– Красивый, – говорю.

Она смотрит на меня отчужденно.

– Я, – говорит, – вчера и сегодня биоколлоидом подмывалась.

Это она зря, конечно. Мы, гинекологи, предпочитаем, чтобы травмы родовых путей залечивались обычным, природным порядком.

Однако сказал я не то, что думал.

– Правильно, – говорю. – А я, дурак безмозглый, и забыл тебе подсказать.

– Господи ты боже мой! – отвечает. – А я, дура безмозглая, думала, ты не приедешь.

– Не мог я не приехать, – говорю. – Шампанское, вот, привез. Начнем, – говорю, – Катенька, все сначала?

И мы начали – тут же, прямо в холле, на пушистом апельсиновом ковре.

8 августа

Ночью опять снились мерзкие сны. Катя в них была то паучихой, то каракатицей, то кикиморой, то вообще невесть чем. И когда я забирался на нее, скулы сводило от омерзения. Однако едва проснулся, она оказалась теплой, мягкой и спящей женщиной. И я хотел ее так, что пришлось перебраться сначала на диван, а потом – все-таки! – и на нее.

Альбина явилась на работу мрачнее тучи. А тут я еще масла в огонь подлил.

– Что, – говорю, – слаба все-таки оказалась твоя сила, ведьма-половинка?

У нее глаза замерцали, как угли в затухающем костре.

– Имей, – говорит, – в виду, я на все пойду!

– Пойди, – отвечаю, – куда хочешь! А пока начинай подыскивать себе новое место работы. Или хотя бы заявление об отпуске принеси.

Она смерила меня пылающим взглядом.

– Пожалеешь, – говорит, – Виталенька. Ой пожалеешь, милый!

– С Катей моей, – отвечаю, – я никогда ни о чем не пожалею! И тебе меня не взять!

У нее глаза потухли, будто я в самую точку попал. Чувствую, завтра будет наш последний разговор, если не принесет заявление.

Ближе к вечеру позвонил Пахевич.

– Готовься, – говорит Виталик. – Перед нами открываются большие перспективы. Надо встретиться.

Хотел я сказать, что мне теперь его перспективы до лампочки. Но побоялся. Не выпустит он меня из дела. И это будет пострашнее, чем все Альбинины угрозы. Надо думать, что делать… А пока договорились встретиться.

55

Когда я прочел последнюю строчку Марголинского дневника, часы показывали четверть седьмого.

Я вырубил компьютер, пошел на кухню и включил чайник. Попил пустого чаю. Не помогло – на душе по-прежнему было пакостно. Тогда я принял душ – будто хотел смыть помои, в которых выкупался. Струйки теплой воды казались Ингиными пальцами. Ласковыми, нежными, знакомыми… Стало чуть полегче.

Я и раньше не слишком жалел доктора Марголина. Что-то подсказывало, что смерть его – не случайность. Наверное, давала себя знать интуиция… Но теперь приключившееся с ним виделось тем самым наказанием, которое судьба – пусть и не часто, но все же обрушивает на головы разного рода проходимцев. И если бы Виталик Марголин убивал новорожденных в одиночку, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы вести расследование дальше. Но оставались еще ведьмочка Альбина и господин Раскатов. Против них, на случай суда, нужны реальные свидетельские показания… Но и это – только часть правды. Главное же, теперь я был на двести процентов уверен, что Екатерина Савицкая попала в лапы Раскатову. И ее следовало спасти. Ну хотя бы попытаться… Если, конечно, она еще жива!.. Оставить ее сейчас один на один с Пал Ванычем – немногим лучше, чем убить младенца. Тем более, если именно мои неуклюжие действия и затянули ее в сферу Раскатовского интереса! Нет, парни: коли назвался груздем – не говори, что не дюж!

Короче, я переоделся и отправился перекусить. А потом поехал на встречу с Ингой.

56

– Привет, америкен бой! – Инга первым делом полезла обниматься.

– Привет, малышка! – Я с удовольствием ответил на поцелуй. – Хвоста не притащила?

Инга непроизвольно оглянулась и помотала головой. Пушистые волосы колыхнулись на вечернем ветерке.

– Сбросила, конь в малине! Пришлось пробежаться по Гостинке… Куда направимся? – Приникла к моему уху и шепнула: – Трахаться хочется – мочи нет!

– Подожди, – сказал я. – Давай-ка прогуляемся. У меня есть кое-какие новости.

Инга посерьезнела, отстранилась, мгновенно превращаясь из красотки-соблазнительницы в сотрудницу Десятого управления Министерства внутренних дел, взяла меня под руку.

– Рассказывай!

И я рассказал.

Когда закончил, она долго молчала. Похоже, для сотрудницы Десятого управления все услышанное показалось бредом сумасшедшего, и она не знала теперь, как бы помягче выложить свое мнение.

Мы стояли возле Зимнего дворца. Я облокотился на парапет и смотрел с серую невскую воду.

– Вот сволочи! – сказала наконец Инга.

– Подожди… Значит, ты поверила?

Инга изумилась:

– Конечно! А разве я могла… – До нее наконец дошло. – Максима! – Ее голос сделался проникновенным. – Я ведь немного тебя уже узнала! Ты не производишь впечатления чокнутого.

– И что ты обо всем этом думаешь?

– Сволочи! – повторила она. – И никто ведь не поверит!

– Без Савицкой, разумеется, не поверят, – согласился я. – С нею, скорее всего, тоже. Но мне кажется, искать ее все равно нужно. Хотя бы для того, чтобы попытаться спасти. Если она еще жива…

– Разве что мое начальство попытается все это раскрутить. – Инга тоже облокотилась на парапет. – Но без твоей Савицкой мне к нему с такими новостями и соваться бесполезно.

– Ты обещала узнать о ней…

– Я помню. Пока не сумела. Стена! – Она не стала объяснять, о какой стене идет речь, и вновь задумалась. – Завтра попытаюсь зайти с другой стороны. Есть кое-какие каналы…

Мне вдруг стало легко, будто она смыла с моей души немалую часть помоев.

– Твои каналы, небось, все как на подбор – темпераментные, молодые и мускулистые?

Она вскинула на меня глаза.

Я улыбнулся открытой улыбкой.

– Молодые! И мускулистые, конь в малине! – Сотрудница компетентных органов снова стремительно превращалась в соблазнительницу. – Но знал бы ты, как глубоко мне теперь на них наплевать!

Я обнял ее, запустил руку по пиджак, коснулся обтянутого блузкой упругого яблока. И мне тоже стало глубоко наплевать. На все, кроме Ингиного тела.

Мы остановили такси и отправились в ближайшие ночные меблирашки, тратить очередную двадцатку на любовь. Но когда наши ублаготворенные тела расплелись и оторвались друг от друга, мне снова стало на Савицкую не наплевать. Я виновато погладил горячую Ингину спину и сказал:

– Понимаешь, малышка… Кажется, завтра меня ждет очень трудный день…

– Понимаю, америкен бой. – Она повернулась ко мне лицом и провела пальчиком по моей щеке. – Будь завтра в одиннадцать утра в кафе «Комендантский аэродром» на улице Ильюшина. Там есть таксофон. Я к этому времени постараюсь все узнать и позвоню. А теперь давай разлетаться.

И мы разлетелись.

57

Без пяти одиннадцать я с абсолютно расслабленным видом (этакий плейбой – ни забот, ни печалей!) вошел в кафе «Комендантский аэродром», сел возле висевшего на стене таксофона и заказал завтрак. Когда съел яичницу с беконом, таксофон зазвонил. Я снял трубку.