Конь в малине

Жилка на виске Раскатова перестала биться. Нет, все-таки передо мной сидел железный человек. Работа в органах выковывает характеры. А слабохарактерные отправляются в шлак.

– Выбор у вас имелся, – сказал железный человек. – Вы могли бы пойти в камеру смертников. Но вам захотелось половить рыбку в мутной воде. А вдруг?!. И вы еще упрекаете в чем-то меня! Такие, как вы, душу дьяволу продадут, лишь бы за жизнь уцепиться! Мне вас жаль, но редко кому удается и на елку влезть, и задницу не ободрать. – Он явно перешел в наступление.

– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал я. И понял, что это звучит, как оправдание. – Бог рассудит, кто из нас чернее.

– Я атеист, – ответил он с какой-то странной гордостью. – Я признаю только людской суд… А что касается вашей жены, так не все еще потеряно. Стоит моим людям получить сообщение о том, что со мной произошло… произошел несчастный случай, как ваша жена будет немедленно ликвидирована.

– Черта с два! – сказал я. – Она еще вчера исчезла из лап ваших людей. И если вы об этом еще не знаете, значит потеряли управление ситуацией.

Его лицо вдруг налилось кровью.

– Мальчишка! – прорычал он. – Щенок!.. Думаешь, отказался быть карателем, так уже герой! Думаешь, благодарные потомки тебе памятник поставят!

Я даже опешил: настолько внезапным был переход от железного спокойствия к еле сдерживаемому взрыву. Но понять его было можно: он не сидел под дулом пистолета, наверное, уже лет двадцать. И вряд ли за эти двадцать лет от кого-нибудь, кроме собственного начальства, слышал о том, что не владеет ситуацией. Такие как он владеют ситуацией всегда. И не приговоренному к смертной казни преступнику сбивать им карту в игре!..

– Ладно, – сказал я примирительно. – Моя предложение остается в силе. Шкатулки продаются.

Кровь медленно отхлынула от его лица. Уголки рта поднялись в ухмылке. Он почувствовал, что противник сдается сам.

– Но нужны гарантии, – продолжал я.

– Гарантии? – Он фыркнул. – Гарантии предоставляет сбербанк.

– У меня есть гарантии и помимо сбербанка. Десятое управление министерства внутренних дел, к примеру. То, что спасает пленных узников и поджигает дачи в Елизаветинке.

У него не отвалилась челюсть. И не вылезли на лоб глаза.

– Что ж, спасибо за информацию, – сказал он, сжимая кулаки. – Я давно догадывался, что Борзунов под меня копает. Собственно, для этого я и запустил тебя в этот муравейник. Приятное с полезным, так сказать… Чтоб яйцеголовые наши с их компьютерными программами были довольны… Чтоб Марголина мне нашел человек со стороны… И чтоб Десятое управление проявило себя, если обложить меня решили. Нет, Борзунов, хрен тебе тут обломится. – Он посмотрел мне в глаза. – Хорошо. Будут гарантии. Трое суток даю, чтобы ты себе новые документы купил. А потом, извини, объявляю всероссийский розыск. Бежавший из-под стражи преступник – это серьезно, сам понимаешь. – Он даже не заметил, как перешел на «ты». – Тех денег, что я за шкатулки выплачу, хватит на два комплекта документов – для тебя и для жены. Устраивает?

Кошка во всю играла с мышкой.

– Вполне. – Я делал вид, будто и не догадываюсь об этой игре. – Только у вас нет денег!

Он усмехнулся моей недогадливости:

– Деньги в сейфе. Впрочем, они нам не понадобятся. – И негромко добавил: – Валенсия осталась на свободе.

Я обмяк в кресле, расслабил мышцы, уронил на колени руку с «етоичем».

Раскатов удовлетворенно потер руки и встал:

– Зачем нам деньги? От преступников не откупаются, их берут и сажают.

Он успел сделать в мою сторону только один шаг и тут же замер, поскольку я прекратил игру. Вскинув «етоича», я сказал:

– Валенсия сдалась на милость победителя. Ваша кодовая фраза тут не проходит.

Вот теперь он по-настоящему растерялся. Однако не надолго, секунды на две, не больше.

– Значит, смерть Кунявского – ваших рук дело? Эта мысль приходила мне в голову, однако показалась невозможной. Что ж, значит, Инга и в самом деле оказалась предательницей. – Он поднял руки. – Тем не менее деньги в сейфе.

– Ну так доставайте, – сказал я.

Он медленно подошел к сейфу, принялся набирать код. И все это время не переставал говорить:

– Купите себе новые документы, уедете куда-нибудь, подальше. Скажем, в Омск. Или в Читу. На работу устроитесь. Ксивщики ведь не просто пластиковые карточки продают, они и через компьютерные системы все данные проводят. Потому и дерут много. Тому надо отстегнуть и этому.

Дверца сейфа открылась, и мой благодетель оглянулся, кинул на меня цепкий взгляд.

Я сидел абсолютно расслабленно: мол, не собираюсь я тебе стрелять в спину.

Раскатов вновь повернулся к сейфу, не переставая говорить, сунул руку в распахнувшийся зев.

– А как устроитесь на работу, – (Я бесшумно вылетел из кресла и мягко шагнул в сторону), – так и жизнь другой станет! – Он стремительно развернул торс.

Чпок! – пуля прошила спинку кресла в том месте, перед которым секунду назад стучало мое сердце.

Возможности выстрелить повторно я ему не дал.

Чпок! – ответная пуля пробила ему лоб. Остатки волос на его голове встали дыбом. В глазах застыло безмерное удивление – ведь «рубашка», в которую он так верил, на этот раз не спасла. И, кажется, он даже успел понять, что нарвался на еще большего везунчика. Шумно вздохнул. И рухнул лицом на пол.

– Не люблю стрелять в безоружных людей, – сказал я. Спрятал пистолет и подошел к сейфу.

Деньги там и в самом деле были. Прохладные пачки стобаксовок в банковской упаковке. Ровно восемь штук. Тут хватило бы на документы для великолепной семерки. Или для семи самураев.

Я переложил пачки в сумку. Протер носовым платком ручки ящиков стола и подлокотники кресла, в котором сидел. Потом протер ствол пистолета, отобранного у Раскатова. Подхватил сумку и вышел. Аккуратно протер ручки дверей и положил платок в карман.

Ноги сами понесли меня к выходу. Однако сразу я не ушел. Повернул в обратную сторону, остановился перед кабинетом номер пять. Дверь была не закрыта, и я толкнул ее ногой.

Инга сидела в кресле, откинув голову на спинку. В том месте, где блузка обтягивала левую грудь, расплылось кровавое пятно. Да, Раскатов рубил концы решительно. Но Инги бы ему не простили в любом случае.

Спарились и разбежались, вспомнил я.

В кабинет заходить не стал. Мое тело с наслаждением вспоминало тело мертвой женщины, но я-нынешний эту женщину не любил. Она была слишком решительна для меня. В постели с нею хорошо, но в жизни – все равно что ходить по минному полю. Я не сапер! Я просто солдат, к тому же – бывший. Инга влезла в мужскую игру, и моей вины в том, что она проиграла, нет. Я ее предупреждал.