Конан и дар Митры

Рина скорчила брезгливую гримаску, но возражать не стала.

Через несколько дней они набрели на дупло, в котором обосновалось семейство хищников, напоминавших огромных белок-летяг. Правда, размером они не уступали вендийским тиграм или львам, что водились на границе Стигии и Куша. Складки бурой кожи, свисавшей между передними и задними лапами, позволяли им планировать сверху вниз, а острые мощные когти были прекрасно приспособлены для лазанья по деревьям. Эти звери тоже оказались довольно юркими - хотя и не такими большими, как зарубленный Конаном громадный змей - и доставили путникам несколько неприятных мгновений. Их было пятеро - массивный рыжеватый самец, самка и три крупных детеныша, таких же свирепых и неукротимых, как взрослые твари. Клинки киммерийца и смертоносные диски Рины настигли хищников, после чего их трупы были сброшены вниз, а путники обосновались в отвоеванном дупле. Конан вышел из этой схватки с кровавой царапиной на боку, над которой Рине пришлось изрядно поколдовать. За время сна рана затянулась, но длинный багровый рубец исчез только спустя пару дней.

Отоспавшись после схватки с летающими тиграми, Конан заглянул в свой изрядно полегчавший мешок. Он нес их основные припасы - лепешки из плодов хлебного дерева, изюм, финики и сушеные фиги; в тюке Рины был еще увесистый сверток с твердыми колбасками из орехов и ягод, смешанных с медом. Был! Теперь от него, как и от прочих запасов, оставалось немногое на три-четыре дня пути, не больше.

Бросив взгляд на разметавшуюся во сне девушку, Конан вышел из уютной древесной пещеры и пересек лужайку. В отличие от других полян верхнего яруса, край ее обрывался в пропасть; некогда огромная ветвь подгнила, переломилась и рухнула вниз, оставив за собой зияющий пролом. Похоже, через него местные тигры и выбрались к дуплу; вряд ли они смогли бы сами пробиться сквозь толстый слой переплетающихся веток и травы.

Теперь их изуродованные изрубленные тела лежали на поляне внизу, что находилась сразу под провалом - там, куда их сбросил киммериец. Над трупами хищников вились странные птицы с кожистыми крыльями, отороченными по краю длинными пестрыми перьями; они издавали пронзительные вопли, то поднимаясь почти к самому краю пролома, то стремительно пикируя на мертвую добычу. Их мощные клювы с налета вырывали куски окровавленной плоти, и Конан видел, что туша тигра-самца, лежавшего сверху, уже очищена почти до костей.

Он долго глядел на летающих тварей, мысленно прикидывая, годятся ли они в пищу, потом вернулся к дуплу и, стараясь не потревожить спящую девушку, вытащил из своего мешка моток тонкой веревки. Привязав ее конец к стреле, Конан зарядил арбалет и вновь отправился к провалу. Устроившись здесь и внимательно наблюдая за неровным полетом птиц, он неожиданно рассмеялся: сейчас он чувствовал себя рыбаком, что готовится забросить в прозрачные морские воды гарпун с прочной леской.

Свистнула стрела, и через мгновение киммериец уже вытягивал наверх свою недвижную добычу. Арбалетный болт пробил птицу насквозь; она уже не трепыхалась, когда Конан освободил от привязи тяжелую тушку. Он вытащил кинжал, отсек голову с массивным, загнутым крючком клювом, отрезал лапы и крылья, затем полоснул по грудине, содрал кожу с торчавшими кое-где перьями и принюхался. Пахла эта тварь довольно аппетитно - не гусь и не утка, разумеется, но все же лучше тигриного мяса или плоти гигантской змеи с бивнем на голове. Конан выпотрошил ее, выдрал несколько пучков травы, обнажив красноватый грунт, и развел в яме небольшой костерок. Свежие прутья, наломанные им с ближайших ветвей, горели плохо, но к тому времени, когда Рина проснулась, киммериец уже с жадностью поглощал полусырое мясо.

Он протянул девушке кусок грудины и усмехнулся, глядя, как она, вырезав кинжалом полоску, осторожно принялась жевать. Потом Рина кивнула головой и, опустившись на колени у костра, насадила грудинку на кончик ножа.

– Похоже на мясо осьминога, - заметила девушка, поворачивая кусок над огнем.

– Осьминога? Тебе приходилось его есть?

– Конечно. Самая лучшая рыба, что ловили отец с братьями, шла сборщикам налогов. Нам оставалась мелочь... ну, еще раковины, съедобные водоросли и эти вот осьминоги...

Конан одобрительно кивнул. Похоже, его спутница, увидевшая свет в бедном рыбачьем поселке, была не слишком избалованной девушкой.

Когда мужчина и женщина странствуют вместе, близость меж ними становится почти неизбежной. Конан, однако, не думал о Рине как о женщине, и в голову ему не приходила мысль заняться с ней любовью. Возможно, она и маячила смутной тенью где-то в подсознании, но Рина прежде всего была для киммерийца одним из неприкосновенных членов ордена Учеников, слуг Митры, хранителей Великого Равновесия. Он догадывался, что не жалость и не тяга к приключениям заставили девушку пойти с ним; причина была иной, более весомой и серьезной. Может быть, симпатия, что родилась в ее душе за те дни, что он провел в пещере наставника? Но только ли симпатия - или более глубокое чувство?

Он не знал этого и не хотел знать. Он был уверен лишь в одном: что не тронет Рину, не коснется прекрасного тела ведьмы с Жемчужных островов, пока на то не будет ее соизволения.

Они находились где-то посередине огромной равнины, поросшей исполинскими пурпурными деревьями, когда Конан впервые услышал далекий протяжный вопль. Этот звук долетел откуда-то снизу и не был похож на рычанье зверя или отрывистые стоны, что испускали птицы с кожистыми крыльями; он казался почти членораздельным и напоминал охотничий зов или боевые кличи чернокожих из страны Куш. Конан, сидевший на краю дупла, настороженно замер, но крик не повторился; видно, неведомый охотник соблюдал осторожность.

– Ты слышала?
– Киммериец отыскал взглядом Рину, бродившую по лужайке.

– Да.

– Кто это, как ты думаешь?

Девушка повела плечами.

– Одно из многих созданий, населяющих нижний мир.

– Об этом я и сам знаю. Опасна ли эта тварь? Что говорит твое предвидение?

Рина на мгновение замерла, обозревая поляну.

– У нас будут неприятности, - заметила она, прижав ладошкой к груди два остроконечных клыка гигантского змея, убитого Конаном. Это свидетельство недавней победы, висевшее на кожаном шнурке, уже стало для нее привычным украшением.
– Да, у нас будут неприятности, - повторила Рина, - но, к счастью, небольшие. И все кончится благополучно.

– Мне не нужны даже небольшие неприятности, - проворчал Конан.
– И потом, что значит - небольшие? Как то отродье Сета, чьи зубы болтаются у тебя на шее?

– Не могу сказать. Да и стоит ли о том беспокоиться? Лучше погляди, какая здесь красота!
– раскинув руки, Рина закружилась по лужайке.

– Беспокоиться всегда стоит. Кто беспокоится, тот дольше живет, буркнул киммериец, оглядывая полянку. Вид и в самом деле был чудесным: среди огненно-алой травы пламенели резные чаши колокольчиков. Почему-то их оказалось тут гораздо больше, чем на встречавшихся раньше висячих лугах, и выглядели они не темными, почти черными, а багряными и пурпурными, цвета лучших ковров Турана.

Рина принялась собирать букет; Конан же, пошарив за поясом, извлек заветную фляжку. Зелья в ней оставалось немного - половину или даже две трети порошка он уже использовал. Мрачно насупив брови, киммериец вдохнул живительный бальзам и плотно закупорил сосудик. Успеет ли он добраться до храма? Или запас арсайи кончится где-то на половине дороги, и он, беззащитный, обреченный на беспамятство, сгинет в этих пурпурных лесах, пропадет в нижнем мире, никогда не увидит вновь света солнца? Если случится такое, он может рассчитывать лишь на Рину... Не потому ли Учитель, мудрец, провидящий грядущее, отправил с ним эту девушку? Спутницу и помощницу, способную довести до святилища Митры лишенное разума и памяти существо... Но под силу ли ей это?

Звонкий смех прервал его мысли. Рина стояла перед ним, погрузив разгоревшееся лицо в охапку пурпурных колокольчиков, и пряди ее пушистых волос мешались с цветочными стеблями.

– Ах, какой запах!
– воскликнула она, протягивая свой букет Конану. Слаще, чем у роз и сирени... Вдохни, и ты очутишься на медвяном лугу!

Невольно улыбнувшись, киммериец втянул воздух; ноздри его затрепетали. И в самом деле, эти странные цветы чем-то отличались от привычных растений верхнего мира; их пряный и сладкий аромат не походил и на запах арсайи. Вендийский бальзам взбадривал и пробуждал; пурпурные же колокольцы словно клонили в сон. В радостный и легкий сон, в котором сбывается все, о чем мечтаешь наяву...