Конан и призраки прошлого

— Хочу в кабак, — мрачно заявил Ксант и вопросительно посмотрел на отца. — Я должен пожрать, иначе при виде этого недоноска меня стошнит.

— Меня тоже, — подтвердил Михер. — Как ты еще терпишь его, Леонсо?

— Ты, что ли, лучше его? — неожиданно вступился за Сенизонну Мадо. — Все вы подонки, смотреть на вас противно.

— Сам подонок! — злобно выкрикнул из повозки наказанный красавец и тут же заскулил, раскаиваясь.

— Ах ты… вонючка! Да я тебя сейчас растерзаю! — взъярился рыжий, сжимая кулаки. В ответ ему раздалось шипение, перемежаемое отборными ругательствами и повизгиваниями: Сенизонна отлично знал, каков Мадо в гневе и связываться с ним не имел желания.

— Заткнись, Мадо, — устало сказал Леонсо. Он положил тяжелую руку на плечо рыжему и легонько стиснул его, отчего на лице у того сразу побледнели веснушки.

— А почему я? Мадо, Мадо… Первый Ксант начал!

— Заткнись, говорю.

— Посмотри, Леонсо! — робко промолвил Играт, который не выносил ссор, испытывая при этом нечто вроде медвежьей болезни. — Как раз кабак! «Три свиньи и поросенок»… Зайдем?

Леонсо молча кивнул. На яркой вывеске, освещенной изнутри светильником, соблазнительно розовела баранья нога; рядом с ней, кривая на один бок, белела вздыбленной пеной глиняная кружка; под вывеской находилась дверь — крепкая, дубовая, с толстой железной цепью, призванной охранить заведение от воров темной ночью — но сейчас дверь была гостеприимно распахнута, и, хотя тупая рожа исполина вышибалы не способствовала желанию войти, лицедеи гурьбой ввалились в душное нутро переполненного кабака.

Звон кружек и хмельной гомон мгновенно излечили всех от дурного настроения. Расчистив себе место за длинным столом, они живо уселись и потребовали баранины с бобами и пива — столько, сколько осталось еще в хозяйском погребе после нашествия нынешних посетителей. Делая столь роскошный заказ, Леонсо небрежным жестом бросил слуге пять золотых, после чего лицедеи из никому не известных оборванцев превратились в самых желанных гостей: слуга ринулся исполнять приказание и вскоре сочные куски, обмазанные острым ароматным желе, начали исчезать в бездонных глотках голодных шутов, куда рекой заливалось и свежее, на удивление хорошее пиво.

Первым насытился Сенизонна. Рыгнув, он откинулся на спинку скамьи, упер в край стола колено, обтянутое черной кожей штанов, и лениво, с расстановкой сказал:

— Не нравится мне здесь, парни. Дерьмовая забегаловка, да и кормят погано…

— Ну и скотина ты! — с изумлением покачал головой Агрей. — Мадо, ты к нему поближе… Двинь ему в лоб от меня…

— Заткнись, Агрей! — Леонсо поджал губы, мрачно глядя в стол. — Надоели, Митрой клянусь… Так надоели!

— Знаешь, отец, — запальчиво начал Енкин, но в тот же миг тяжелая рука Леонсо с размаху врезала ему по шее и он слетел со скамьи прямо под ноги слуге, с радостной улыбкой спешившему обслужить богатых гостей вторично. Огромный кувшин пива, выскользнув из рук парня, довершил наказание непочтительному сыну, разбившись со звоном о его голову и облив при этом жидкостью, обычно предназначавшейся для иной цели. Обиженно скуля, Енкин поднялся и снова сел рядом с отцом, на этот раз не поднимая глаз от своей тарелки.

Заваривший эту кашу Сенизонна молчал, стараясь не замечать злобных взглядов собратьев по ремеслу. Весь вид его тем не менее говорил о прекрасном настроении, и Мадо, не выдержав, сильно ущипнул его за бок, надеясь, что грустный красавец из страха перед Леонсо орать не станет. Так и получилось: Сенизонна позеленел от боли и злости, но не издал ни звука. Удовлетворенный восстановленной им справедливостью, рыжий вернулся к недоеденному куску баранины и вонзил в него мелкие крепкие зубы, в глубине души искренне сожалея, что не может сделать то же самое с носом или ухом грустного красавца.

— Балаган? — вежливо осведомился краснолицый здоровяк, сидящий за соседним столом и потягивающий пиво из огромной кружки.

— Ну? — мрачно ответствовал Ксант.

— Гельде, — представился краснолицый всем, не обратив никакого внимания на старшего сына Леонсо. — Хозяин здешнего балагана. Давно в Тарантии?

— Только приехали, — благодушно сообщил наконец набивший вместительное брюхо толстяк Улино. — А тебе что за дело до нас, бородавка на заднице Нергала?

— Верно, хочет, чтобы мы убрались отсюда, — пробурчал Мадо.

— Пусть сам убирается, — выплюнул Сенизонна, трепеща ноздрями. — Подонок!

— Козел, — покраснев, тихо добавил Играт и поперхнулся под удивленным взглядом Леонсо.

— Вы подонки и козлы, — спокойно парировал Гельде, нисколько не обидевшись. — С третьим балаганом толкую… Чего только не наслушался! Митра свидетель — я вам рад. Я люблю Тарантию, и чем больше шутов будет на Митрадесе, тем лучше. Слышали о Паллантиде? Он капитан Черных Драконов — гвардейцев нашего короля. Так вот он был у меня позапрошлым днем, побеседовали…

Леонсо внимательно слушал краснолицего здоровяка, в душе радуясь возможности хотя на время переселиться под крыло здешнего и, кажется, весьма надежного человека.

— Мы с ним договорились так: как только король заканчивает свою речь, обращенную к гражданам славной Аквилонии, лицедеи из всех балаганов поднимают вверх луки и пускают в небо стрелы с разноцветными лентами. Должно быть очень красиво.

— Про стрелы мы и без тебя знаем, — проворчал Михер. — На великих праздниках это всегда было… Лучше скажи, какое место на площади будет наше?

— Не хуже других.

— А если я не умею стрелять из лука? — поинтересовался Кук. — Тогда как?

— Стреляют пятеро, не больше. Да и не такая уж это наука — оттянул да отпустил.

— Ну, парни, кто будет стрелком? — Леонсо по очереди оглядел каждого, но добровольцев пока не находилось. — Агрей! Ты умеешь, я знаю! Агрей пожал плечами, кивнул.

— Агрей первый. Кто еще? Сенизонна?

— Ма-агу, — протянул грустный красавец. — И оттяну, и отпущу…

— Тьфу! — в сердцах сплюнул Леонсо и обратился к рыжему. — А ты, Мадо?

— Согласен, — коротко ответил тот.

— Михер?

— Не умею и не хочу.

— Лакук?

— О, не-ет… Прошу тебя, Леонсо, только не я.

— Гуго, Улино, Зазалла? Толстяки дружно замотали головами в знак протеста.

— Ксант?

— А чего ж не пострелять?

— Енкин?

— Нет.

— Играт? Вряд ли… Ладно, пятым буду я, — с досадой заключил Леонсо и, показывая пальцем на каждого стрелка, еще раз перечислил их Гельде: — Сенизонна, Мадо, Агрей, Ксант и я. Устраивает?

— А мне что? — удивился краснолицый. — Ты только запиши всех, если умеешь. Паллантид велел список подать.

— Сделаю.

— Ну, а теперь пойдем, потолкуем? — Гельде подмигнул Леонсо и потянул его за рукав.

— Зачем это? — подозрительно спросил Леонсо, все же поднимаясь со скамьи.

— Не бойся, не съем, — засмеялся краснолицый, встал, и не оглядываясь, неторопливым шагом пошел к выходу, будучи уверенным, что хозяин балагана следует за ним.

* * *

На улице, где фонарщики уже спешили зажечь огни фонарей, было совсем темно. Лишь в свете факела обходчиков Леонсо увидел на несколько мгновений лицо Гельде, неуловимо преобразившееся. Теперь он был подтянут, собран и серьезен; в серых глазах его появился жесткий блеск, а губы подобрались в тонкую нитку, отчего все мускулы лица напряглись и оно стало похожим на маску. Леонсо невольно поежился, ругая себя за ненаблюдательность — в прежние времена таких промахов он не допускал.