Конан и Слуга Золота

Конечно, можно было и просто конфисковать особняк… Но это вызвало бы ненужные пересуды на уровне ближайшего окружения султана. Справиться со всеми придворными сразу не может пока даже Хаттаф. То, что его оппозиция сильна, сомневаться не приходится.

Все эти ленивые бездельники, обжоры и шаркуны-лизоблюды веками пробивались к кормушке… Так просто их не сковырнёшь оттуда. Пусть они и ненавидят друг друга – но «выскочку» ненавидят куда сильней! Сплотились, гады. Давят на Боташа.

Ничего. Наступит и его час. Не вечно вам, твари застенные, плести за его спиной интриги.

Ещё немного – и он придумает способ унять слишком обнаглевших. Да и султан не будет против: его слухач рассказывал, что он уже сердится, когда кто-нибудь в очередной раз жалуется на него.

Хм. Начать самому, или подождать указаний Боташа?

Грозным оком сверкнув на охранников, он прошёл ко входу. Сам отпер массивную, окованную железными полосами дверь, ведущую в особую комнату. Запер её за собой. Взял один из светильников, приготовленных на полках вместе со всякой другой ерундой, могущей понадобиться в любой момент, зажёг его.

Распахнул новый, ещё пахнущий свежими досками люк, и спустился в подземный ход по длинной, обложенной каменными плитами, лестнице. Стены самого хода ещё воняли сырой землёй – запах не из приятных! Но, конечно, со временем он велит обложить и их какими-нибудь кирпичами. А то каждый раз одно и то же: не убережёшься, заденешь где-нибудь ненароком за глину полой роскошного парчового халата, и все кичливые расфуфыренные идиоты-придворные пялятся, злорадно усмехаясь в окладистые седые бороды и усы, на грязное пятно – мол, плебей, плебей и есть.

Да и Неграл с ними, пусть себе пялятся. Спросить-то ведь – не решаются…

Ну, ладно, ход достаточно широк – он пойдёт поаккуратней.Рановато уничтожать ещё и бригаду облицовщиков. Хватит пока исчезновения землекопов. Но со временем… Что ж. Если правду говорили старики его родного села – то чем больше призраков возле какого-либо места, тем сильней его защита от козней недругов.

Неторопливо пройдя все двести футов, и спустившись ещё на несколько ступенек, Хаттаф отпер ещё одну дверь, и предостерегающе поднял руку, буркнув: «Это я!»

Двое дюжих горцев, которым Хаттаф доверял всё же побольше, чем лучшим из городских сардаров, опустили оружие и вытянулись по струнке.

Хаттаф двинулся дальше. Ему предстояло пройти ещё с четверть мили ходов лабиринта под дворцом, спуститься на пару сотен ступеней вниз, и пройти секретный туннель, ведущий к надёжно укрытой в естественной полости скалы, сокровищнице.

Боташам повезло: такой надёжной и неприступной пещеры, с непоколебимыми и молчаливыми стенами, не было, наверное, больше ни у одного правителя.

Да, камни молчали. А они могли бы о многом рассказать… И не только о событиях последних месяцев, а и о всей истории создания и существования сокровищницы. Что там Хаттаф с его амбициозными целями и примитивными прямолинейными методами! Вот предки нынешнего султана явно не отличались миролюбием и порядочностью, и до сих пор неубранные – то ли по забывчивости, то ли – специально, в назидание, так сказать, остальным узникам, попадались в отдалённых камерах, закутках, и даже переходах-кори-дорах… Но это уже другая история.

Хаттаф ускорил шаг. Через несколько часов, когда вновь появится чудище, он сам отошлёт лишнюю охрану, заменив людей султана своими. О том, что происходит в полнолуние под сводами гигантской пещеры, не должен знать никто.

О таком он и сам предпочёл бы ничего не знать! Но поседевшие виски заострившегося и осунувшегося лица в зеркале всякий раз напоминали ему о новом хозяине. А воспоминания об ужасных, душераздирающих воплях несчастных пленниц, отданных монстру на потеху и заклание, не позволяли забыть, чем грозит ослушание.

При одной мысли, что всесильное и всепроникающее чудовище сделает, если хоть чем-то прогневить его, или не выполнить хоть малую толику из указаний, заставляли спину покрываться липким противным потом, а сердце – ускорять свой бег… О, эти дикие вопли несчастных…

Но что это с ним? Ему ничто не угрожает. Ведь несмотря на бессонные ночи, и невероятные трудности первых недель, он всё сделал, всё успел подготовить… И всегда будет делать то, что необходимо. То, что нужно. Нужно – Хозяину.

Всегда.

Только дурак, излишне отягощённый избытком совести, добровольно откажется от власти над людишками.

А он – не дурак. Он – не откажется от такой власти, какою бы ценой она ни доставалась. И плевать на цену – ведь расплачивается не он!.. А жалкие уколы этой, так называемой, совести, он уж как– нибудь… Переживёт.

***

Каринэ было плохо. Мучительно болела голова. Тошнило.

Облегчить свои мучения она, однако, не могла. Повязка на глазах сильно давила, стягивая голову словно раскалённым обручем. И кляп был явно вставлен профессионалами – челюсть затекла. Руки и ноги тоже связаны на совесть – не пошевельнуться! Да, поймали и «упаковали» её явно не новички! Но зачем? Зачем?

Она стала делать дыхательную гимнастику, которой владела ещё с детства. Голова, вроде, стала болеть поменьше. Теперь она чётче вспомнила своё похищение: ужасный запах, тиски стальных рук, злобный оскал Лавины… И – темноту.

Потом… Потом? Что же это были за смутные ощущения на грани забытья?

Вроде, её во что-то завернули, и несли, несли… словно в носилках.

А, может, и правда, её несли в крытых носилках – паланкине – те, кто её похитили? Ведь в открытую по улицам Ферхема связанную женщину не понесёшь! Ох…

Нет, она не поручится за это – слишком плохо ей тогда было. Но связана она была с самого начала. Попробуем-ка хоть чуть-чуть ослабить…

Нет, верёвки не ослабить и не расшатать узлы – они мокрые. И связана она и в кистях, и в локтях, причём за спиной – не выскользнешь. Ноги тоже стянуты на совесть.

Кинжал, конечно, забрали… И перетереть верёвки ни обо что невозможно – вокруг только голый досчатый пол, который она уже весь исползала, в поисках хоть чего-то острого, или зазубренного…