Концентрация смерти

Комендант как раз проходил мимо.

– Гут, зер гут, – похвалил он.

Лезвие скользнуло, срезав тонкий слой грязи, и тут сердце у Кузьмина обмерло. Под лопатой открылась дырка, уходящая в глубь земли, в нее сыпался песок. Он сразу же сообразил, что это дождевая вода промыла канал к подкопу. Ведь с подкопом шли наугад, не всегда могли угадать с глубиной. Рядом с ним работали другие пленные, но никто из них еще не заметил этой предательски появившейся дырки. Комендант смотрел на Кузьмина и улыбался. Секунды решали все. Аверьянович картинно приложил руку к сердцу, выпустил лопату и осел, закрыв собой дырку в земле.

Не заслужи он до этого похвалы коменданта, свинцовый удар плетки тут же бы обрушился на него. Двое пленных, работавших под началом Кузьмина, бросились его поднимать. Того, кто упал и не поднимается, в лагере нередко стреляли на месте. Зачем тратить продукты и жизненное пространство лагеря на неспособного работать. Аверьянович не мог позволить стащить себя с места. Он стал биться в конвульсиях, искусно изображая эпилептический припадок. Даже слюну на манер пены пустил изо рта. К Кузьмину уже спешила охрана. Неизвестно, чем бы все кончилось. На хороший исход надеяться было трудно. Замешательство, возникшее на плацу, заметил через окно мастерской Прохоров.

– Там что-то вокруг Кузьмина завертелось, – крикнул он Фролову. – Охранники, комендант.

– Принес его черт на нашу голову. Сейчас всех сдаст. Так я и знал.

Михаил сунул в карман резец с длинной деревянной ручкой и бросился на улицу, Илья побежал следом. Прохоров надеялся добежать до старшего по бараку раньше, чем он успеет сдать подкоп немцам. Почему-то он был свято уверен в том, что Кузьмин решил предать их. Оставался один выход, убить его прежде, чем предатель откроет рот, тогда хоть Фролов сумеет воспользоваться подкопом. О своей судьбе Прохоров уже старался не думать. Судьба сложилась, как сложилась.

– Пустите, – растолкал он других пленных.

Кузьмин лежал на спине, дергался и пускал слюну. Совсем рядом стояли охранники. В руке Михаил, уже не скрывая его, сжимал резец, готовый ударить им в любой момент. Но к счастью, он не успел нанести удар.

– Дождем промыло, – прохрипел Кузьмин тихо, обращаясь к Михаилу.

Тот не все понял, но все же не ударил резцом в сердце. Понял, что тайна с подкопом еще остается тайной, иначе бы его, Прохорова, уже схватили.

– Бросай нож! – крикнул охранник Михаилу.

– Какой нож? Резец это. Припадок у него случился. Эпилепсия. – Прохоров сунул в зубы Кузьмину черенок резца, склонился над ним.

Извиваясь, симулируя приступ, Аверьянович сбивчиво шептал с лицо Прохорову:

– Дырку в подкоп промыло. Я ее собой закрываю. Нельзя меня с места трогать.

Михаил сунул руку под Аверьяновича, нащупал под ним дырку в земле, неширокую, только кулак и просунуть, но показать ее кому бы то ни было означало провалить побег и погибнуть. Мысль работала лихорадочно.

– Его песком обложить надо, чтобы болезнь сырая земля оттянула, – быстро, не давая никому опомниться, заговорил Прохоров. – Илья, бегом за носилками.

Он поискал глазами, увидел штабель досок, оставшихся от разобранной виселицы.

– Дощечку небольшую, короткую дайте, под спину ему положить, – говорил так, как человек, точно знавший, что следует предпринимать в таких ситуациях.

Когда дощечка оказалась у Михаила, он сунул ее под спину дергающемуся Кузьмину, нащупал рукой дырку в земле и надвинул доску на него. Фролов с одним из пленных принес носилки с песком.

– С боков его обсыпайте – валиком песок кладите, – распоряжался Прохоров.

Руками Михаил ровнял песок и незаметно загребал его под лежавшего. Кузьмин умело ему подыгрывал, продолжал дергаться, извиваться, грыз черенок резца.

– Полегчало, кажется, – сказал Прохоров, поднимая руки.

Анатолий Аверьянович понял, что дырка в земле закрыта, стал поспокойней, вскоре он дал себя поднять, сделал с десяток шагов и произнес:

– Отпустило, спасибо, ребята. Редко, но такое со мной случается. Последний раз до войны было.

Фролов тем временем совковой лопатой энергично ровнял песок в луже, засыпал углубление. Комендант, прищурившись, смотрел на Прохорова, махнул рукой подзывая его к себе.

– Как продвигается работа по моему заказу? – спросил он.

– Делаем, стараемся. В срок успеем, господин комендант, – ответил Михаил.

– Почему ты здесь оказался? Тебя же с напарником освободили от общих работ.

– Он, – Михаил кивнул в сторону Кузьмина, – старший в нашем бараке – начальник. А значит, командир. На войне командира в первую очередь спасать надо. Вот я и прибежал. У меня на родине припадок всегда сырой землей снимают. Помогло, а мог бы загнуться.

Фролов старательно перевел сказанное. Штурмбаннфюрер брезгливо поморщился, такой способ лечения казался ему предельно варварским, но, тем не менее, он помог, и произошло это у самого коменданта на глазах. Чудеса, да и только.

– Работать, – только и сказал он.

Пленные разошлись по рабочим местам.

Глава 7

Работая в мастерской, Прохоров, Фролов с Кузьминым то и дело бросали взгляды в окна. На плацу под бравурные марши, гремевшие из раструбов динамиков, маршировали растаптывальщики сапог, из последних сил чеканили шаг. Ноги у многих были стоптаны в кровь, гноились. Чтобы не испачкать обувь изнутри, не пропитать ее потом, пленные обворачивали ступни старыми газетами. От усердной маршировки в любой момент подкоп мог вновь обвалиться.

– Айн, цвай, драй… айн, цвай, драй, – перекрывая музыку, надрывался охранник, командовавший пленными на плацу.

Готовившие побег весь день изнывали от нетерпения. Хотелось вновь заняться подкопом. Конечно же, их мучила мысль, что за побег, даже за его неудачную попытку, в лагере казнят по десять человек за каждого беглеца. Но человек в любой ситуации находит себе оправдание. И вот наступила ночь.

Фролов с Прохоровым успели разгрузить пожарный ящик от песка, пересыпали его в мешки, замаскировали брезентом у самой стены. Вот тогда и появился осторожный Кузьмин.

– Все спят, – тихо сказал он, снимая пальцами со свечного фитиля нагар.

– Сегодня я спущусь копать, – сказал Михаил. – Аверьянович пусть выработанный грунт оттаскивает. А ты, Илья, займись заказом коменданта, зачищай, полируй то, что я выточил, – он положил на верстак кусок воска.

Фролов взял его в руки, принюхался. Пронзительно пахло медом. Он даже не удержался, откусил кусочек, стал жевать.

– Мед в сотах надо есть, а не выгонять его. Тогда вкус совершенно другой, – мечтательно проговорил он.