Концентрация смерти

Тот лежал на ладони, поблескивая, как спелый желудь. Аккуратно орудуя кусачками, Кузьмин вытащил пулю. Порох из гильзы высыпал на рану. Прохоров тут же почувствовал, как начинает жечь.

– Терпи, командир. Для твоей же пользы. – Кузьмин промакивал рану более-менее чистым куском материи, оторванной от нижней части рубашки.

Фролов, стоя на корме, вновь мерно заработал шестом. Шли вдоль самой границы высокого, плотно росшего тростника. Солнце золотило воду, но на горизонте, изредка показывавшемся над нешироким руслом на прямых участках реки, уже собирались низкие облака.

– Вот, плывем мы, плывем, и не верится, что еще этой ночью находились в офлаге. Конвойные, овчарки, переклички, – с философскими нотками в голосе проговорил Илья. – Кажется, вроде всегда так было – река, солнце…

– За нас товарищей, возможно, уже казнят, – напомнил Прохоров. – Так что наши жизни нам не принадлежат. Мы должны за них отомстить, когда к своим выберемся. Лучше всего будет, если линию фронта перейти сумеем, в регулярную армию вольемся.

– До линии фронта еще… – Фролов сплюнул за борт.

И тут за поворотом реки послышался мерный плеск весел. Беглецы тут же насторожились.

– Немцы? – прошептал Кузьмин.

– Не исключаю, – прищурился Прохоров. – Но они, скорее всего, засаду устроили бы. Оружие спрятать, но так, чтобы было под рукой.

Звук плывшей против течения лодки приближался. Напряжение стало огромным. Вполне могло оказаться, что из-за поворота покажется лодка с эсэсовцами. Но лая собак не было слышно, а поисковые группы без псов на «охоту» не выходили.

Из-за тростников, росших вдоль противоположного берега, показалась плоскодонка. Парень в коротком пиджаке и кепке налегал на весла. На корме сидела девушка. Лишь только она заметила двигавшуюся навстречу лодку с беглецами, тут же стянула пальцами глубоко расстегнутую блузку, прикрыла круглые белые колени высоко поднятым до этого подолом плиссированной юбки и покраснела. Парень сразу же обернулся и тревожно всмотрелся в чужаков.

Прохоров уже успел прикрыть раненое плечо, набросив на него сложенную пополам жилетку, и улыбнулся, как мог приветливо. Парень ответил чуть заметной улыбкой и крикнул.

– Чэсьць паньству!

– Чего он? – почти беззвучно прошептал Кузьмин и потянулся к автомату, прикрытому одеждой.

– Здоровается, наверное, – так же беззвучно отозвался Прохоров и махнул влюбленной паре рукой.

Лодки разминулись.

– Поняли, кто мы такие? – испуганно спросил Фролов. – Может, их надо было того… прикончить, чтобы не сдали немцам?

– У тебя совсем мозги набекрень съехали? – строго сказал Прохоров. – Это же мирные люди – не враг. Влюбленные. Выехали на реку, пообниматься, нацеловаться. Видел, какие у нее губы припухшие, так только от поцелуев случается. Я уже бабы год как не видел, аж сердце екнуло.

– Вот-вот. Наш советский народ на фронтах кровь проливает. По немецким лагерям вшей кормит, от голода мрет. А они здесь прогулки с поцелуями устраивают, танцы-обжиманцы, – возмутился Илья. – Мы им должны победу над Гитлером на блюдечке принести, а они еще свои буржуйские рожи воротить начнут. Небось, молчать не станут, когда их немцы спросят.

– Илья, злой ты какой-то. Тебе судьба подарок сделала. Ты на воле оказался. Не завидуй другим. Может, они в сопротивлении участвуют, а любовь у них только прикрытие? Ты смотрел, что у них в лодке спрятано?

Фролов недовольно морщился. Короткий эпизодик из мирной жизни разбередил ему душу. Почему-то ему казалось, что во время войны нужно только о ней и думать. И если ему самому плохо, то должны страдать и все остальные.

– Долго плыть по реке опасно. Это как по рельсам ехать. Рано или поздно перехватят. При первой возможности на берег выбираемся, – распорядился Прохоров. – Лодку по течению пустим, чтобы не поняли, где мы высадились.

Шест глубоко вяз в иле, продвигаться вперед стало сложнее. Фролов вытер пот со лба, передал шест Кузьмину.

– Ты хоть и постарше, но мужик крепкий, поработай, я уже все руки себе стер, – подул он на ладони, присев на скамейку напротив Михаила, и сразу же принялся тревожно говорить: – Вот тут ты, командир, прав. Надо тактику менять. Слишком ладно у нас все пока выходит. При отступлении главное – противника с толку сбить, хотя бы на шаг в стороне оказаться от того места, где он ожидает твоего появления. Иначе пропадешь.

– Мы не отступаем, разведчик, а бежим. Это разные вещи…

Договорить Прохоров не успел. Высоко в небе прорезался звук мотора. Легкий самолет с открытой кабиной пилота и с тевтонскими крестами на крыльях показался на небосклоне раньше, чем лодку успели глубоко загнать в тростник и замаскировать. Да и это бы не помогло – сверху легко заметить такое укрытие.

Фролов воткнул шест в ил, все трое беглецов лихорадочно заворачивали на себя высокий тростник. Безразличный и даже мирный звук самолетного двигателя стал агрессивным. Старый аэроплан, опустив нос, рванул к земле. Он прошелся низко, почти над самыми головами, и вновь взмыл в небо, пошел на разворот.

– Это наблюдатель, разведчик. Все прочь из лодки, прячемся по одному! – приказал Прохоров и тут же перевалился через борт.

Ноги вязли, от погружения в трясину спасали лишь переплетенные корни тростников. По пояс в воде Михаил пробирался сквозь заросли, за собой он слышал тяжелое дыхание и невнятные ругательства товарищей. Аэроплан уже развернулся и приближался. Черный крест тени самолета накрыл тростник. Один за одним раздались взрывы гранат. Первая взорвалась еще в воде, подняв столб брызг, а вот вторая угодила прямо в цель, от лодки полетели во все стороны обломки.

– Сука поганая, – только и проговорил Прохоров, поднимаясь из воды. – Все целы? – крикнул он.

Справа закопошился Кузьмин, Фролов уже приближался к Михаилу, широкими движениями разгребая растительность. Звук самолета удалялся. То ли у пилота старого аэроплана не было с собой больше гранат, то ли он посчитал, что справился с задачей, и возвращался на аэродром сообщить, что обнаружил беглых пленных.

– Ас, – все же уважительно оценил работу врага Прохоров. – Я бы так на этой этажерке не смог. Скоро станет неуютно, – подвел он итог. – Будем надеяться, что у него нет рации. В таком случае получаем небольшую фору.

Хлюпала под ногами вода, трещал тростник. Мужчины тяжело дышали, но никто и не думал останавливаться. Только вперед – прочь от реки. Мешки с провизией и оружием, казавшиеся до этого чрезвычайно легкими, набирали для беглецов вес. Порванное собакой плечо Михаила горело огнем. Но желание выжить, уйти от погони заставляло двигаться. Наконец, вместо воды под ногами уже просто хлюпала грязь. Вскоре беглецы выбрались на небольшой луг, поросший нереально зеленой сочной травой. Впереди возвышалась гряда невысокого вытянутого холма. Что за ней, из всех троих не знал никто. Карты не имелось, о местности убежавшие из лагеря не имели ни малейшего представления. Луг явно располагался неподалеку от какой-нибудь деревни. В траве виднелось немало подсохших коровьих лепешек.