Концерт для колобка с оркестром

– Мы понимаем, что вы в отличие от некоторых не являетесь классовым врагом Советской власти.

Поэтому, гражданин Фомин, живите спокойно. Вы проявили политическую незрелость, написав вредную книгу, но, похоже, глубоко раскаялись в содеянном.

– Да, – закричал Леонид, – вот другая работа, она…

– Лучше идите на службу, – перебил Фомина мелкий партийный функционер, – выучитесь рабочей профессии, например, токаря, слесаря, столяра, и выберите себе дело по душе.

– Но я умею только писать, – расстроился прозаик.

– Нам такие авторы не нужны, – отрезал «шестерка», – идите на производство, Советская власть умеет прощать оступившихся, в какой-нибудь Америке вас бы давно на электрический стул посадили.

В те годы в стране действовал закон о тунеядцах.

Человека, не ходившего без серьезных причин на службу, могли либо посадить в тюрьму, либо выселить за сотый километр. Фомин устроился работать дворником, потом он запил, а Соня ушла от него вместе с детьми.

Циля Яковлевна снова полезла за сигаретами.

– Мне было жаль Леонида, – сказала она. – Однажды я встретила на улице Толю Брусилкина, и он рассказал, что Фомин окончательно опустился.

Цилечка очень расстроилась и совершила героический по тем временам поступок: взяла и поехала к Лене. Старый приятель встретил ее на удивление трезвым. Более того, на кухне, на колченогом столе лежала стопка исписанной бумаги.

– Ты работаешь? – осторожно спросила Циля.

– Да, – кивнул Фомин, – не могу не писать. Вот, смотри.

Он распахнул буфет и показал ей папки.

– Представляешь, – засмеялся Фомин, – раньше я имел огромный кабинет. Сонька мне кофе на подносе таскала, бутерброды икрой мазала, а работалось с трудом. Еле-еле книгу писал, с трудом из себя выдавливал. А сейчас живу в норе, жрать нечего, кофе даже не нюхаю, хаваю крупу «Артек» на воде, а вдохновение просто прет! Циля, я наваял за двенадцать месяцев восемь повестей! Восемь! Одна лучше другой, уж поверь мне!

– Ты не пьешь? – уточнила Циля.

– Закончу книгу, – вздохнул Леонид, – посмотрю на рукопись, пойму в очередной раз, что ее никогда никто не опубликует, и ухожу в запой, недели на две. Потом прихожу в себя и опять к столу.

– На что же живешь?

Леня пожал плечами:

– Книги продаю из библиотеки, запонки в скупку снес, да мне много не надо.

– А Соня где? Дети как?

Фомин усмехнулся:

– Живут себе. Сонька уборщицей работает. Она же от меня ушла.

Циля мысленно увидела Соню в красивой каракулевой шубке и ошарашенно переспросила:

– Уборщицей? Где?

– В детском доме, – ответил Леня, – в Подмосковье.

– Но почему же в таком ужасном месте?

– Так больше никуда не брали, – вздохнул Фомин. – В Москве нечего было думать на работу пристроиться. Куда ни придет – везде анкета. Чуть укажет: мужа исключили из Союза писателей, сразу слышит:

«Вы нам не подходите». В дворники она идти не пожелала, стеснялась лопатой махать, на завод тоже не пойти, вот и прибилась к приюту. В Козюлине устроилась.

– В Козюлине? – воскликнула я, мигом вспоминая поездку в это место.

Развалившийся на части персик, прадедушка «Мерседесов», Лизочек, лихо управлявшаяся на заднем сиденье с веревками, ее папа Назар…

– В Козюлине, – повторила Циля, – забыть такое название невозможно! Представляете, я решила к Соне съездить, знаете, чувствовала какое-то неудобство! Дело в том, что Соня моя родственница, очень-очень дальняя. Я ведь ее с Леней сосватала, думала, Фомин удачливый прозаик, станет жить моя троюродная племянница в достатке, а вышло черт-те что!

Циля поехала в Козюлино, нашла детский дом и обратилась к одной из сотрудниц:

– Простите, где можно найти Соню Фомину?

Вместо того чтобы спокойно ответить на ее вопрос, служащая нахмурилась и рявкнула:

– А вы ей кто?

– Тетка, – выпалила от неожиданности Циля.

Она на самом деле не могла точно назвать своего родства. У матери Цили имелась сестра, а у той сводный брат – отец Сони, который женился три раза…

В общем, без бутылки не разобраться, но Цилина мать поддерживала родственные связи с пятой водой на киселе, поэтому на праздники у них за столом собирались все родичи, и Циля по непонятной причине величала Соню своей племянницей.

– Ах тетя! – перекосилась служащая. – Вы зайдите к нашей директрисе, к Ольге Ивановне, она вам все и объяснит!

Недоумевая, Цилечка нашла кабинет начальницы, а в нем довольно молодую женщину, скорей всего, недавнюю выпускницу педагогического вуза. Девица, услыхав: «Мне нужна Ольга Ивановна», – спокойно ответила: «Слушаю».

Узнав, что перед ней родственница Сони, Ольга Ивановна тяжело вздохнула и сказала:

– Я никого не осуждаю, хорошо понимаю, иначе Соне просто не выжить!

– Что случилось? – напряглась Циля.

Директриса поправила волосы и рассказала жуткую историю. Цилечка сидела ни жива ни мертва, такого поворота событий она никак не ожидала.

Соня устроилась в детский дом от безысходности.

Ольга Ивановна просто пожалела ее, это с одной стороны. С другой, Соня ей казалась порядочной женщиной, и еще у нее имелись детки, близнецы, мальчик и девочка. Когда Оля впервые увидела ребят, ее прошибла слеза. Несчастные явно недоедали. Крошечные, худенькие, не говорящие ни слова. И одеты они оказались хуже детдомовских.

– Господи, – всплеснула руками Оля, – вы же вроде недавно в нищету впали! Неужели от прежней, сытой жизни ничего не осталось?

– Все продала, – мрачно сказала Соня, – мне их кормить надо, а муж в алкоголика превратился.

Оля только качала головой. Вот уж горе! Дети были похожи на узников концлагеря, при этом сама Соня выглядела вполне прилично. У ребят светились дырками ботинки, а на ногах у мамаши были вполне приличные туфли. Впрочем, наверное, кто-то подарил ей обувь, решила Оля.

Не знаю, как сейчас, но в советские времена сдать сына или дочку в детский дом было очень легко. Вы писали заявление, ну типа: «Прошу в связи с трудным материальным положением временно оставить моего ребенка в государственном учреждении». И все. Усыновить такое дитя было нельзя, мать же не отказывалась от него, просто на время отдавала, и многие женщины, решив свои проблемы, забирали потом детей домой. Вот Оля, человек жалостливый, и сказала Соне:

– Жить вам, похоже, негде.

– Да, – кивнула Соня, – ушла от алкоголика и из милости по людям скитаюсь.