Концерт для скрипки со смертью

– Какого рода сумка? Большая?

– Кажется, это называется ковровая сумка. Знаете, похожа на большую спортивную сумку, но мягкая – холщовая, я думаю – и с ручками сверху. Примерно вот такого размера. – Он развел ладони примерно на тридцать дюймов.

– Она была тяжелая? – Томпсон удивился вопросу. – Как она ее несла? Шла тяжелой походкой, как будто несла большой груз?

– Ах, это, – просветлел Томпсон. – Нет, нет. Просто нормально шла. Как обычно. Ну вот, когда она проходила мимо моего подъезда, я присел, а потом вышел и опять пошел за ней, пока мы не подошли к центральной площади и я не понял наконец, где нахожусь, и тогда свернул в сторону. Но она, наверное, тоже свернула на следующем углу, потому что через минуту, когда я вышел на площадь, я с ней столкнулся. Она не показалась такой уж довольной, что увидела меня, но я отнес это за счет того, что мы только недавно поругались. Ну, я и спросил ее, что у нее в сумке. Ведь это естественный вопрос, верно?

– Абсолютно. Что она сказала?

– С минуту я думал, что она и не собирается отвечать. Думал, сейчас она мне скажет, чтобы я занимался своими делами. А потом она вроде как засмеялась и сказала, что там оливковое масло.

– Оливковое масло? – Слайдер был поражен. Маленькие колесики в мозгу жужжали и пощелкивали, но результаты по-прежнему выглядели бессмысленными.

– Оливковое масло, две жестянки, вот что она сказала. Ну, она была немножко чокнутая насчет готовки, я это знал. Она сказала, что это особый сорт, который нельзя достать в Англии. – Он опять пожал плечами, как бы отделяя себя от всей этой грязи.

– Вы сказали, она засмеялась, – уточнил Слайдер. – Какой у нее был вид при этом? Довольный? Возбужденный?

– Да это был не такой смех, – ответил Томпсон с сомнением. – Больше похож на... Как будто у нее был какой-то секрет и она смеялась надо мной. Она опять хотела избавиться от меня, это точно, потому что, когда я предложил пойти вместе пообедать, она сказала, что пойдет в отель и рванула от меня, как ошпаренная кошка.

– Когда вы увидели ее после этого?

– В отеле, в комнате, когда я вернулся взять свою скрипку, чтобы пойти на репетицию. Она уже была там, когда я пришел.

– И вы опять видели эту сумку?

– Да, она стояла на ее кровати. Я спросил ее, действительно ли ее кузен отдал ей эту сумку насовсем, потому что это была красивая вещь, не такая, чтобы просто так отдавать ее. Она не сразу ответила, как будто подыскивала, что сказать, а потом сказала, что он одолжил ей эту сумку и заберет обратно сегодня вечером в концертном зале. Я хотел продолжить эту тему, но она вдруг вскочила и заявила, что не будет дожидаться автобуса, что хочет подышать свежим воздухом, и поэтому пойдет к залу пешком. И сразу ушла. Я подумал, что она хочет побыть подальше от меня на тот случай, если я буду еще что-нибудь спрашивать.

– Она взяла сумку с собой?

– Да, и футляр со скрипкой тоже.

– Значит, вам так и не удалось заглянуть в сумку?

– Нет, она держала ее при себе на репетиции, под стулом, но, должно быть, вернула ее Марио между репетицией и концертом, потому что потом сумки уже не было. Но у меня есть верная мысль, что же на самом деле было в сумке, и это не было оливковое масло. – Он выжидательно взглянул на Слайдера.

– Не оливковое масло? – послушно переспросил Слайдер.

– Нет. Я совершенно уверен, что там была другая скрипка, и притом весьма ценная.

Слайдер даже подскочил на скамейке, хотя до этого выказывал лишь умеренный сторонний интерес.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я сидел рядом с ней на репетиции и на концерте, и скрипка, на которой она играла на концерте, была не та, которой она пользовалась на репетиции.

– Вы уверены?

– Совершенно. Я знал ее обычную скрипку, у нее был очень темный лак, а на кромке была маленькая выбоина, как раз у подбородка, которая на фойе темного лака выглядела очень бледной. А та, которую я увидел на концерте, была гораздо светлее, и еще, когда она положила ее на колени, я заметил необычную древесину деки. Но самое главное – она звучала совершенно по-другому, гораздо, гораздо лучше! Я бы сказал, что это был очень дорогой инструмент. Может быть, даже работы Страдивари или Амати, или кого-то подобного, а в таком случае она должна была стоить целого состояния.

– Полагаю, у вас не было возможности рассмотреть ее поближе?

– Нет, но скажу вам вот что – она все время держала ее при себе во время антракта. Не оставляла нигде ни на мгновение – уложила ее в футляр и держала футляр в руке, даже когда пила кофе. Я никогда не видел, чтобы она поступала так раньше. Да что там, я никогда не видел вообще никого, кто бы так делал.

– Значит, вы думаете, что она получила ценную скрипку от этого кузена Марио для того, чтобы контрабандой провезти ее в Англию, поменяв ее со своей собственной скрипкой, которую она передала ему в ковровой сумке в какой-то момент между репетицией и концертом?

– Да, так я подумал. Тем же вечером в отеле, когда она была в ванной комнате, я попытался посмотреть на скрипку, но футляр оказался заперт, и я, естественно, не мог взломать его. Это была вторая деталь, которая убедила меня, потому что раньше она никогда не закрывала футляр.

– Но, конечно, – медленно произнес Слайдер, – кто-то еще мог заметить, что она играет не на своем обычном инструменте.

Томпсон удивленно задумался.

– Ну, – сказал он наконец, – если они и не заметили, то и черт с ними – но я-то заметил.

– А что ее «сосед по парте»? Конечно же, она должна была сразу обратить на это внимание.

Томпсон пришел в замешательство и нахмурился. Его теория со всей очевидностью проваливалась. Потом лицо его вдруг разгладилось, и он возбужденно заговорил, на момент показавшись Слайдеру мальчишкой.

– Сейчас я вспомнил – Джоанны не было на концерте! Точно! Она и Анн-Мари ходили куда-то поесть после репетиции, и Джоанна вернулась с «местью Монтесумы» – ну, с расстройством желудка, и не могла играть на концерте. Жуткая диарея, с криком. Обычно в таких случаях мы все попросту сдвигаемся на одного человека вперед, но тут как раз была нечетная «парта», потому что Пит Норрис сломал палец в Неаполе, так что они просто пересадили Хилари Тонкс рядом с Анн-Мари, а она, естественно, не знала, на какой скрипке Ани-Мари играла раньше.

Так-так. Но Анн-Мари не могла рассчитывать на внезапное заболевание Джоанны и ее выход из строя. Если только она сама не подсыпала ей что-нибудь во время еды. Но насколько это могло быть вероятным? Слайдер услышал в голове голос Атертона: Это глубокие воды, Ватсон.

– А насколько легко можно было бы провезти контрабандой скрипку? Как их перевозят в самолете?

– Другие инструменты перевозят в корзинах, которые грузят в багажное отделение, но обычно скрипачи берут инструменты с собой в кабину для сохранности. Инструменты отмечены в таможенной декларации, но никто и никогда их не проверяет, только смотрят, чтобы сходилось количество. Я хочу сказать, если вы въезжаете с одной, а выезжаете с двумя, то кто-то может это заметить, но не в обратном случае.

– Анн-Мари брала с собой в кабину скрипку на обратном пути?

– Я не помню. Думаю, что да, но я не уверен.

– Не уверены?

– Вы понимаете, это как лишняя рука, – извиняющимся тоном объяснил Томпсон. – Вы подсознательно ждете, что скрипач должен везти с собой скрипку, поэтому фактически даже не отмечаете этого. Я не могу быть полностью уверенным, но думаю, что скрипка была при ней.

Слайдер задумчиво кивнул.

– Вы когда-нибудь говорили Анн-Мари о своих подозрениях?

– Нет. Я подумал, что это не мое дело. В любом случае, если она задумала провезти контрабандой «Страд», дай Бог ей удачи. Любой из нас влюбился бы в такую скрипку. – Он вновь нахмурился. – Но в действительности я ни разу не видел, чтобы она играла на ней в Англии. Если она все же ввезла ее, то я предполагаю, что она должна была ее продать.