Кондотьер Богданов
Шрифт:
Лейтенант кивнул и вскочил в седло. Конрад ехал рядом. Из пятерых раненых двое оказались тяжелыми. Богданов клал руки на лбы наемников, чувствуя, как истекает из них тепло. Из казармы он вышел уставшим, у порога повалился на землю. Конрад топтался рядом. Когда слабость ушла, лейтенант встал.
— Я удвоил охрану, — сказал Конрад. — Возле птицы теперь четверо. Солдаты патрулируют посад. Тебя вот сразу заметили. Больше такого не повторится!
Богданов кивнул и взобрался на мышастого. К себе он вернулся озабоченным. Аня встретила его у порога. Она встала и, пока его не было, переоделась. На ней была новая, вышитая сорочка и красная понева, из-под подола выглядывали желтые носки сапог. Лицо штурмана сияло, из больших серых
— Какая ты красивая! — сказал изумленно.
— Ульяна приходила! — пояснила Анна. — Все ахала! Помыла меня, приодела.
— Я не о том! — возразил Богданов. — Прямо светишься!
Она засмеялась.
— Ты где был?
— Купался. Навестил раненых швейцарцев. Есть тяжелые.
Она попыталась принять скорбный вид, но не смогла. Радость распирала ее изнутри.
— Кто еще приходил? — спросил Богданов.
— Княжна — справиться о здоровье. Тебя спрашивала. Я ей рассказала.
— Что? — насторожился Богданов.
— Выхожу за тебя замуж!
— Аня! — нахмурился Богданов. — Среди слов, которые говорил, не было о замужестве.
— Как?! — растерялась она. — Разве это не одно и тоже?
— Не одно, — Богданов прошел к скамье и сел. — Я ни от чего не отказываюсь — ни от слов, ни от обещаний, но о замужестве речь не шла. И вообще… Если помнишь, идет война, конца ей не видно. Какая женитьба? Это раз. Во-вторых, прежде чем назначить меня в женихи, следовало спросить. Хотя бы из вежливости.
Глаза ее померкли. Утратив радостный свет, лицо ее подурнело, стало некрасивым. Губы начали дрожать.
— Пойду! — сказал Богданов и встал.
— Андрей! — окликнула она. — Товарищ лейтенант!
Он обернулся.
— Я… — сказала она, — я… Как только увидела тебя… Я не могла надеяться, не позволяла себе… Все девчонки влюблены в лейтенанта Богданова, среди них столько красивых! А я кто? Как назначили в экипаж, даже не замечал, а потом и вовсе сказал, что выгонишь. Я плакала… Мечтала погибнуть с тобой, чтоб похоронили в одной могиле. Если б ты женился на другой, даже княжне, я бы снесла. Погоревала бы, но снесла. Все равно никакой надежды! Но ты сказал, и я поверила… Сердце открыла… В дивизии девушка застрелилась от несчастной любви — летчик ухаживал, но женился на другой. У нас провели комсомольское собрание, осуждали ее поступок. Я тоже осуждала… Теперь ее понимаю. Ты спас меня, отдал свое тепло, я это ощутила. Но если говорил, чтоб после бросить, то лучше бы не спасал! Лучше б я умерла! У меня внутри сплошная рана, видеть тебя не могу! Я застрелюсь! У меня в «ТТ» два патрона осталось!
— Аня! Анечка! — Богданов шагнул к ней. — Ты что?
— Он где-то здесь лежал, — бормотала она, оглядываясь, — я видела…
Он обнял ее и прижал к груди. Она затихла.
— Аня! — сказал Богданов. — Я тебя очень прошу!
Она молчала.
— Если ты застрелишься, то и я следом!
— Вот еще! — сказала она, отстраняясь. — Тебе-то зачем? Другую найдешь!
— Другую не хочу!
Она смотрела недоверчиво.
— Вот тебе крест!
Она растеряно улыбнулась и вдруг покачнулась.
Он подхватил ее и отнес на кровать. Уложил на покрывало и прилег рядом. Она не прислонилась. Лежала и смотрела в потолок.
— Прости меня! — сказал Богданов.
— У меня сердце оборвалось! — пожаловалась она.
— Язык у меня с головой не дружит. Дала бы в ухо!
— Я не могу тебя бить! — сказала она. — Я тебя люблю!
Он вздохнул.
— Знаю: ты меня не любишь! — сказала Аня. — Просто не хочешь, чтоб я застрелилась. Ты добрый! На руках меня раненую носил, причесывал, от смерти спасал…
— Я не добрый! — сказал он. — Зря так думаешь.
— Почему? — удивилась она.
— Это не просто объяснить.
— А ты попытайся!
— Если скажу: давно на тебя смотрю, поверишь?
— Ни за что!
— В том-то и дело! — сказал
он и замолчал.Она заерзала на перине и села.
— Андрей! — спросила тихо. — Ты и вправду… давно?
— Не сказать, чтоб очень. Помнишь, мы вывозили Тихонова, а ты стояла на крыле? Когда прилетели, я снял тебя и в этот миг почувствовал…
— С той поры! — ахнула она.
— Ну… Не сказать, чтоб влюбился, но ощутил. Дальше — больше.
— И молчал?
— Сама знаешь.
— Почему?
— Потому что…
— Расскажи! — попросила она.
— Совестно!
— Сам начал…
Он вздохнул:
— Что тут рассказывать? Я же первый парень в полку! Самые красивые женщины — мои! Восхищенные взгляды девушек — мне! Ты не восхищалась, ты меня осуждала — за Клаву, ну, и другое… Меня это задевало. Думал: «Кто она такая?! Подумаешь, малявка страшненькая! Кто она, и кто я?» Стали летать в одном экипаже, и я понял, как ошибся. Оказалось: ты отважная, чистая сердцем, надежный товарищ. Как ты на крыло встала! Даже бровью не повела! А ведь могла сорваться — и все! Но ребят ранили, им нужна была кабина, и ты вызвалась… Мне хотелось подружиться с тобой, но я боялся. Как было подойти, если осуждаешь? Прогнала бы, а полк смеялся. Первого парня Лисикова отвергла! Позор и стыд! Меня к тебе влекло, а я не мог решиться. Поэтому злился, искал в тебе недостатки и находил. Не упускал случая, чтоб уязвить, искал случай выгнать из экипажа. Когда сказали про Гайворонского, я обрадовался. Наконец-то! Наорал на тебя, до слез довел, а внутренне ликовал. Чтоб ты окончательно поняла, какая я сволочь, признаюсь: даже пожалел, что осколок попал тебе в ногу, а не выше…
Аня молчала.
— Прилетели сюда, появилась Проша… Вот, подумал, настоящая женщина! Вот кого надо любить! Куда Лисиковой до нее! Княжна, красавица, сама в мужья зовет. Чего еще? Не смог. Ты встала между нами. Ты здесь стала расцветать, хорошела с каждым днем. В военной форме смешная, а в платье — загляденье! Маленькая, но такая милая… Взять бы на руки, носить, целовать, гладить… Я с ума по тебе сходил. С Данилой в объезд уехал, думал: с глаз долой — из сердца вон! Не получилось. Когда ты умирала, я не сдержался, забыл о страхах — терял тебя навсегда. Ты выздоровела… Я не ожидал, что ты запомнишь мои слова. Я поверить не мог, что ты меня любишь! Но когда сказала о замужестве, испугался: «Как же я с ней? Она такая строгая! Буду ходить у нее по струнке, друзья станут смеяться…»
— Скажи! — спросила Аня, наклоняясь. — Ты это специально придумал? Только что? Чтоб я от тебя отказалась, а ты сейчас же — к своей княжне?
Богданов обиженно засопел.
— Отвечай, когда спрашивают!
— Так и знал, что не поверишь! Лучше б молчал! Пойду! — он приподнялся.
— Куда?! — она схватила его за рубаху и швырнула обратно. Затем с размаху села сверху. Богданов охнул.
— Наплел мне с три короба и думаешь бежать?! — сказала она яростно. — Не-е-т, я тебе все скажу! Чтоб знал! Да я… Как подумаю… Я за него богу молилась! Просила вместе хотя бы денек! А он… Боялся! О друзьях думал, что скажут! Тряпка! Трус! Бабник! Ему словечко стоило сказать! Руку протянуть! Да я бы от счастья умерла!.. Даже не знаю: пристрелить тебя сейчас или погодя?
— Погодя! — поспешно предложил Богданов.
Она глянула подозрительно:
— Это почему?
— Вдруг пригожусь?
— Для чего?
— Ну, там вещи поднести…
— Я тебе дам вещи! — она размахнулась.
Богданов зажмурился.
— Боишься! — сказала она злорадно. — Ага! Не стану тебя убивать! Казнить буду! Мучить! Чтоб знал, что я испытала!
Маленькая ручка схватила Богданова за ухо и стала больно выворачивать.
— Это тебе за «малявку страшненькую»! — шипела Аня. — Это… — она взялась за второе ухо. — За осколок, который чуть бы выше. Это… — она схватила его за волосы и несколько раз ткнула головой в подушку, — за княжну — настоящую женщину и красавицу…