Конец белого ордена

Мономаховец говорил правду. Это почувствовал Баженов. И первая мысль, которая пришла ему на ум, была не об опасности, которой он сам сейчас подвергается, а о том, как предотвратить взрыв. Стараясь подавить охватившее его волнение, Баженов спросил:

— Сколько осталось до взрыва?

— Полчаса.

— Его еще можно предотвратить?

— Можно добежать…

— Тогда скорее — туда.

Они бегом добрались до второго пакгауза. Коридор казался бесконечным. В темном уголке, за грудой ящиков, стоял часовой механизм взрывной бомбы.

Севский, присев на корточки, принялся за работу. Руки у него тряслись, и наблюдавшему за ним Баженову казалось, что вот-вот сейчас эти холеные тонкие пальцы сделают одно неверное движение — и мина сработает. Но Севский разъединил провод. Тиканье прекратилось. Наступила тишина. Севский, обессиленный, опустился на пол, Баженов вытер платком вспотевший лоб, вздохнул полной грудью.

— Пойдемте, — сказал Баженов арестованному. — Одно доброе дело вы сделали. Это я засвидетельствую перед трибуналом…

Пошли к выходу. Когда поравнялись с санитарным пунктом, Севский сказал:

— Здесь раненый лежит… Должно быть, из ваших, из чекистов. А с ним Катя Коржавина.

Глава восьмая

1

Крепкие гривастые лошадки не спеша бежали по заснувшему проселку. Правил ими бородатый мужичонка. Был он чем-то недоволен, хмур, на вопросы отвечал нехотя.

Якубовский, полулежавший на заднем сиденье повозки, под ладный стук копыт и скрип колес задремал. Корабельников, свесив ноги с грядки, рассеянно глядел перед собой. Все привлекало его внимание: поля, рощицы, даже дикий валун на пустом косогоре.

Прошло уже три дня, как чекисты покинули Москву, гоняясь за бежавшими мономаховцами. Но пока безуспешно. Осторожный Улыбышев со своей маленькой группой пробирался к демаркационной линии между Россией и Украиной. Он хитрил, петлял, выбирал окольные тропы. Сейчас Якубовский ехал по направлению к глухой деревушке Ольховке, где предполагал перехватить Романова и сопровождавших его офицеров.

Лошади шли шагом. Долго тащились вдоль буерака, густо поросшего орешником. Временами колеи дороги, и так еле приметные, терялись в траве.

— Дед, а едем мы правильно? — спросил Корабельников. — Не плутаем?

Возница, будто не услышав вопроса, молчал. Ловким движением вожжей он сбил жирного овода с лошади. Потом потер заскорузлыми пальцами переносицу и недовольно хмыкнул.

— Что, дед, не отвечаешь? — спросил Корабельников, трогая старика за локоть. — Обиделся на меня?

— Чего даром зубы чесать, — буркнул старик. — Заблудился… Скажешь такое. Да я местность нашу вдоль и поперек исходил. Еще с малолетства. Версты через две будет Кудеяров овраг. А там уже до Ольховки пустяковина останется.

— Кудеяров овраг, это почему такое название? Чем этот Кудеяр прославился?

Старик слегка повернул свою лохматую голову в помятой теплой шапке и через плечо покосился на парня. Глаза его блеснули.

— Про Кудеяра-то не слыхивал? — непритворно удивился старик. — Эх ты, голова! Как же ты Кудеяра не знаешь? Знаменитый атаман — всем известно. Это теперь у нас глухомань. А раньше тут главный шлях проходил на Киев. Много бывало народу. Помещики, купцы, генералы. Однажды сама царица проезжала. Кудеяр со своими молодцами богатеев у этого оврага и подстерегал. Сидят в кустах и ждут добычи. Как услышит атаман звон поддужного колокольчика, свистнет разбойничьим посвистом, мол, приготовься, ребятушки, на веселое дело выходим, на разбой и потеху. А проезжий купец ли, генерал ли знай катит, беды не чуя. Вот карета или, к примеру, купеческая бричка подкатывает к оврагу. А он-то, овраг, глубокий, спуск крутой. Кучер, понятное дело, коней придерживает, чтобы, значит, потише в яругу спуститься, не опрокинуться, шею не сломать. А тут как раз из кустов и выходят ребятушки Кудеяра. Все бородатые, сермяжные свитки кушаками перехвачены, в руках острые топорики поблескивают…

Возница с таким вкусом проговорил про «острые топорики», что у Володи даже холодок прошел по спине. Он внимательно взглянул на старика. Да, старичок только с виду тихий и смирный. Весь хищно изогнулся, русая борода подрагивает, глаза удалью разгорелись. Видно, не хуже тех кудеяровых молодцов в свои годы на большой дороге пошаливал…

— И на царицу Кудеяр осмелился напасть? Ведь она, надо думать, с большой охраной ездила.

— Что ж охрана, — хитро зажмурился старик, — разогнали стражу… Нападающий завсегда яростней дерется. Необузданная сила. Царицу, стало быть, из кареты за руки вытащили вон. Карета не простая, а из чистого золота. Спрятали ее в потаенном логу. Да… Вот как…

— Кого же, царицу или карету?

Старик на минуту умолк, выругался, сказал в сердцах:

— Ну тебя, дуралея.

Якубовский проснулся и засмеялся. Засмеялся и Володя, нисколько не обидевшись на старика. Он обернулся к Якубовскому и спросил:

— Слыхали, Глеб Илларионович, рассказ про атамана разбойников? Что-то вроде Стеньки Разина Брянского уезда…

— А ты не смейся. Был такой Кудеяр, — сказал Якубовский. — Про него Некрасов упоминает в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Кстати, образ разбойника нарисован в сочувственных красках. Защитник народный… Но вот, кажется, мы к этому самому оврагу и подъезжаем.

Якубовский и Володя спрыгнули с повозки. Пошли рядом. Старик еще немного проехал вперед. Потом остановился, слез с облучка и стал взнуздывать коней перед спуском в глубокий овраг.

У края обрыва чекисты остановились, немного постояли молча. В лицо пахнуло сыростью. В огромной впадине с торчащими из нее вкривь и вкось старыми деревьями, с ее сумраком, буреломом, буйными зарослями волчьих ягод, крапивы, лопухов и мха было что-то первобытно-дикое и в то же время чарующее.

— В некотором царстве, в тридевятом государстве, — нараспев произнес Корабельников и ринулся вниз по крутому скату, поминутно срываясь, хватаясь руками за ветви, скользя и расшвыривая слежавшиеся прошлогодние листья.

Внизу по каменистому ложу булькала светлая струя родничка. Присев на корточки, Володя с горстки напился. Подошел Якубовский. Тоже с удовольствием утолил жажду, оглядел сумрачный овраг, в раздумье сказал:

— В таком заповедном местечке вполне могли скрываться разбойники. Настоящие дебри дремучие…

Послышался треск валежника. Показался возница, осторожно ведущий лошадок под уздцы. Достигнув дна оврага, старик, не задерживаясь, вскочил на облучок и подхлестнул лошадок. Те легко вынесли повозку наверх.

Вскоре выбрались из оврага и чекисты. Старик дожидался их наверху. Сиденья были приведены в порядок, сено аккуратно покрыто рядном. Чекисты уселись, и повозка покатила дальше.

После оврага опять потянулись холмистые поля, лощинки. Вдали, блестя на солнце, показалась колокольня Ольховской церквушки.

И вдруг издали ударил выстрел и покатился над косогорами. Потом хлестнул второй, третий… Старик натянул вожжи. Лошадки стали. Чекисты переглянулись. Что могла означать эта перестрелка? Кто ее затеял? Во всяком случае, медлить нельзя. Якубовский приказал вознице: