Конец буржуа

Он резко взмахнул рукой.

— Это неправда! Моя дочь! Нет, она мне больше не дочь. Дочь моя так бы не поступила. Сами мы еще хорошенько не знаем, чья в ней кровь.

Аделаида, задетая за живое намеком на ее низкое происхождение, возмутилась.

— Милый мой, ты говоришь глупости. Уж не подозреваешь ли ты моих родителей? Так вот, знай: моя семья ничуть не хуже твоей. Мать моя была настоящей святой. Я не позволю тебе на нее клеветать.

Он попросил прощения. Этого у него и в мыслях не было. Но только самая возможность встречи с Лавандомом была ему невыносима. Лучше уж не видеть и дочери.

— К тому же ведь дело терпит. Как только ты поправишься, ты сможешь туда поехать и пожить у нее какое-то время. Ты ведь мать, и от тебя не требуется такой строгости, как от отца, главы семьи. Другое дело я. И притом, добавил он, — ведь свадьбу эту задумала ты. Вполне естественно, что, согласившись первая на предложение Лавандома, ты теперь поддерживаешь с ним отношения хотя бы для виду.

Этот злополучный спор вывел их обоих из равновесия. Она ведь никогда бы не стала действовать без его согласия. Не кто иной, как он, ускорил эту свадьбу. Но Жан-Элуа продолжал стоять на своем. Он язвительно возразил:

— Ну да, разумеется, после того, как ты сама привела ко мне твоего виконта!

Они глядели друг на друга ожесточенно и гневно. Они были уже не мужем и женой, а чужими людьми, они забылись до того, что потеряли всякий стыд, и ссора эта все больше и больше разъедала их еще свежую рану. Г-жа Рассанфосс, которая готова была опровергать самые неоспоримые факты, лишь бы не признаваться в своей вине, разразилась целым потоком ни с чем не сообразных обвинений.

— Ах! Так тебе хочется, чтобы я взяла всю вину на себя. Чтобы ты мог потом упрекать меня до конца жизни… Нет, признайся, ведь это ты потребовал этого брака. Я бы никогда не могла принести мою бедную девочку в жертву.

— Вот оно что, — сказал он, совсем обескураженный. — Теперь я все понимаю. Ладно, поезжай к твоей дочери, раз ты решила идти с ней заодно против меня. Можете теперь жаловаться друг другу, говорить, что я вас терзаю, называть меня плохим отцом. Хуже всего то, — сказал он, вынимая часы, — что я уже опоздал на поезд. А у меня как раз сегодня должно было состояться важное свидание с Рабаттю и с этим негодяем Акаром. И все это из-за бабьей дурости.

— Ну, я на свой поезд не опоздаю, — сказала Аделаида, с трудом добираясь до лестницы. Она схватилась вдруг обеими руками за поясницу: у нее начался мучительный приступ. — Даже если это грозит мне смертью, все равно сегодня же я поеду. Вот и увидят, на что способна мать!

Он позвонил.

— Я никуда не еду, — сказал он явившемуся на зов лакею, — только скажи кучеру, чтобы лошадей покамест не распрягал. Пусть он сейчас на станцию едет и пошлет телеграммы.

«Это же сущее безумие! — подумал он. — Врач предписал ей полный покой, а она хочет столько времени трястись по дороге. Да ей и не доехать туда!»

Когда он своим крупным, четким почерком стал заполнять телеграфные бланки, вся досада его прошла. С привычной для него ясностью ума он написал Акару и Рабаттю все свои соображения, которые должен был изложить им устно при встрече. Он дал письменные указания кассиру, уведомил управляющего конторой о том, как он решил кое-какие спорные вопросы, отказался от некоторых биржевых сделок, дал свое согласие на покупку акций франкфуртского банка на сумму пятьдесят тысяч франков. Лакей унес телеграммы. Но вдруг Жана-Элуа снова охватило волнение, и он начал метаться по комнате, не будучи в состоянии что-либо решить. Наконец он позвал Жюльена.

— Я передумал, — сказал он. — Вели кучеру подождать. Барыне или мне, может быть, понадобится экипаж. Пускай Джон оседлает Трубача и поедет на телеграф. Но только сию же минуту!

Выйдя на площадку, он услыхал звуки голосов и хлопанье дверьми.

«Она, должно быть, и вправду собралась, — сказал он себе, услышав, что жена просит принести чемодан… — Не думал я, что она такая упрямая. Ну что же, пускай себе едет. А я воспользуюсь этим днем, чтобы последить за раскопкой пещеры».

Он прошел к себе в комнату, оделся в дорожный костюм и только после того, как на голове его оказалась шляпа, которую он обычно надевал в дорогу, заметил, что помимо своей воли он поступает так, как будто готовится уезжать.

«Но я же вовсе не собираюсь ехать вместо нее. Чего ради я надел этот костюм? Смешно было бы переодеваться сейчас второй раз. Пускай едет, пусть делает все, что хочет! Я вправе поступать так, как сам считаю нужным».

— Ну что там такое случилось? — спросил он у горничной, которая в эту минуту вошла в комнату. Она пришла сказать ему, что у г-жи Рассанфосс начался припадок. Она просит его прийти к ней.

Он нашел жену лежавшей в полном изнеможении на кушетке. Ее обложили подушками, расстегнули ей пояс. Симона, наклонившись над нею, давала ей нюхать нашатырный спирт.

— Видишь ли, дорогой мой, — сказала Аделаида, показывая на чемодан, который уже наполовину был уложен. — Я стала собираться в дорогу. Симона должна была ехать со мной. Но я просто не в силах. Я совершенно разбита. Мне придется отложить эту поездку. Прости меня за то, что я немного погорячилась. Ты был прав. Я поеду, когда смогу.

Он пододвинул стул, сел.

— Почему же ты меня никогда не слушаешь? Если бы вместо того, чтобы нервничать, ты обо всем посоветовалась со мной… Ну конечно же! Можно ли себе представить, чтобы в таком виде, как сейчас, ты еще куда-то ехала?

Он отбросил ногой ботинки, которые г-жа Рассанфосс собиралась надеть как раз в ту минуту, когда с ней случился припадок, и, не глядя на нее, очень внушительным голосом и с видом человека, который неуклонно следует своей воле, сказал:

— Ну так слушай! Я все обдумал: лучше, если я поеду туда сам. Гислена ничего не понимает в хозяйстве. Может быть, я сумею ей что-нибудь посоветовать.

— Ах, какой ты добрый! Как я тебе благодарна за эту жертву! — воскликнула Аделаида.

Она так обрадовалась, что забыла о своем припадке, и схватила его за руки.

— Пожалуйста, не благодари меня. Ты же знаешь: если я что-нибудь решил, я всегда это делаю.

— Это правда, ты умеешь настоять на своем, — ответила она, улыбаясь и пряча под этим напускным смирением тайную гордость от сознания того, что сильнее-то в действительности она.

Поезд уходил около двенадцати часов дня. Жан-Элуа простился с женой. Но она добрела до лестничной площадки и, перегнувшись через перила, продолжала напутствовать его советами:

— Прошу тебя, будь с ней поласковее. Помни, что я отсюда услышу все, о чем вы будете говорить.

XIV

Сойдя с поезда в Мезьсре, Рассанфосс нанял экипаж и через час въезжал уже в широкую Каштановую аллею. Последний раз в Распелоте он был за неделю до свадьбы Гислены: он хотел тогда сам посмотреть, как идут работы по переделке замка. Этот дом с высокими коническими крышами, с резными украшениями из белого камня на фоне розоватого кирпича, с двумя крылами, выходившими на широкие терассы с балюстрадами, — все, что осталось от промотанного состояния, — был куплен им, вместе с обстановкой, за полцены у маркиза Ландероля, при посредничестве Акара-старшего, от внимания которого не ускользал ни один случай разорения, причем маркизу сразу же был вручен задаток в размере ста пятидесяти тысяч франков. Этот кокетливый замок Распелот получил свое название от фамилии финансиста, который построил его среди садов, изобилующих прудами, со множеством аллей и боскетов. Жан-Элуа кинул туда целое полчище маляров и обойщиков. Он заменил поблекшие штофные занавеси, заказал новую мебель для спален, реставрировал огромные, обитые камчатною тканью кресла, приказал очистить украшавшие столовую зеркала, запачканные жиром и лаком, переделал кухню, где при Ландероле еще были в ходу старинные таганы для варки мяса.