Конец черного темника

Консул подошёл к окну и отдёрнул тяжёлую штору: в мраморную комнату хлынул солнечный свет, аргузии затушили свечи и неслышно удалились. Мамай взглянул в окно: на рыночной площади, где в последний раз жгли чумные трупы, продавали рабов. Купцы съезжались сюда со всего света. Особенно много их было из Италии, Ирана, Бухары, Китая и Индии. Около берега ошвартованные у деревянных причалов толстыми пеньковыми канатами в ожидании живого товара покачивались гребные галеры.

Рабов водили в набедренных повязках, а то и просто без всего по кругу рыночной площади. Купцы внимательно присматривались к ним, и кто-нибудь из купцов показывал тростью на того или другого, вынимал из нагрудного кармана деньги: раб переходил в руки матросов, ему тут же надевали на ноги кандалы и гнали в трюм.

— Мы бы хотели иметь у себя на родине, — генуэзец махнул рукой на окно, — сильных, красивых рабов. Желательно русских, они терпеливы, выносливы, неприхотливы и отлично выполняют любую работу... Последнее время твой хан Бердибек поставлял нам рабов с Кавказа, они только с виду большие и хорошо сложены, но никуда не годятся в работе, заболевают и мрут как мухи... Кстати, Мамай, у Бердибека есть красивая сестра, и если прославленному в боях темнику посвататься, то хан не откажет мужественному воину. А я буду вашим посажёным отцом, как и полагается на свадьбах... Я думаю, хан согласится...

Мамай остро взглянул на консула: не смеётся ли? Но тот, сделав вид, что ничего не заметил, подошёл к пыточной машине, будто невзначай провёл по ней ладонью и продолжил:

— А когда ты станешь зятем хана, то можешь водить полки и на Москву, и тогда у нас не будет недостатка в русоволосых, трудолюбивых рабах и рабынях...

Консул внимательно посмотрел на Мамая и увидел в его раскосых глазах восторг. Да, теперь они повенчаны с самонадеянным, смелым и честолюбивым татарином.

Генуэзец подвёл Мамая к столу, усадил на стул и велел подать вина и еду. Когда татарин насытился, консул вызвал аргузиев и сказал, чтобы они принесли панцирь, состоящий из стальных звеньев. Протянул его Мамаю:

— Это подарок в знак моего расположения к тебе!

Мамай принял панцирь и низко поклонился, затылком ощущая пронзительный взгляд генуэзского консула. На башне папы Климента пробили часы, звон которых эхом отдался в сумрачных покоях консула...

7. ГУРГЕН ВЕЛИКОГО ХАНА

Консул сдержал слово: замолвил за Мамая, да и Бердибек и сам, поразмыслив, решил отдать за чёрного темника свою сестру.

После того, как Мамай стал гургеном [45] великого хана и влиятельным человеком во дворце, увенчанном золотым полумесяцем, он помог генуэзцам получить во владение бухту Балаклаву, называвшуюся тогда бухтой Чембало. Консул был доволен. О Мамае стало известно в Ватикане.

45

Гурген — зять.

Потом оказалось, что темник мастер разыгрывать политические спектакли, в которых роли смертников он отводил чингизидам. Первыми жертвами явились его царствующий тесть, а затем наместник в Тане Секиз-бей, «отличный и могущественный муж», как называли его венецианцы, консульство которых располагалось по соседству с генуэзским в крымских портах Суроже и Праванте.

Однажды в сарайский дворец проникли неизвестные люди, вооружённые кинжалами, умертвили Бердибека и всех его приближённых князей и мурз. Но темника и Бегича среди них не оказалось... В эту ночь они, выполняя волю великого хана, находились в отъезде. Вернувшись, вдруг узнают, что неизвестные якобы не кто иные, как подосланные люди хана Секиз-бея...

Мамай тут же собирает войско и спешит в Крым. Перепуганный Секиз-бей, хотя и непричастный к этому убийству, бежит аж в Мордовскую землю и возле Пьяны-реки сооружает земляной вал, чтобы оборониться от возможного преследования.

Но преследовать его, конечно, никто не стал, и Секиз-бей, покинув пьянский вал, добрался до Москвы и, узнав далее, какую подлую роль сыграли Мамай и Бегич в убийстве Бердибека, родного ему по крови чингизида, принял русскую веру и поступил на службу к князю Дмитрию.

Мамай стал безраздельным правителем Крыма. В непомерной гордыне он выбил свою монету с надписью: «Мамай — царь правосудный», но вовремя опомнился.

А тем часом в сарайском дворце под золотым полумесяцем стало твориться что-то несусветное: ханы резали друг друга чуть ли не каждый месяц. Мамай торжествовал. «Пусть развлекаются... — кривил он губы и довольно дёргал золотую серьгу в правом ухе. — Подожду. Я терпелив и настойчив. Придёт час, когда моя нога переступит тронный зал ханского дворца».

После смерти Бердибека стал царствовать Кульпа, который просидел на троне шесть месяцев и пять дней. Потом пришёл с двумя сыновьями Наурус и убил Кульпу. Свои же князья выдали Науруса и его сыновей царю Хыдырю. А Хыдыря умертвил его же собственный сын Тимур-ходжа.

Мамай не дремал, он повсюду искал на трон своего чингизида, который был бы предан ему как собака, и он отыскал Абдуллаха. Вместе с ним в конце 1361 года он пошёл со своей крымской ратью на Сарай. Тимуру-ходже отрубили голову, и Мамай, прошествовав важно во дворец, взгромоздился на трон, покачался, примериваясь: крепок ли, а потом пригласил Абдуллаха. Теперь и Сарай был в руках Мамая...

«Настало время, — подумал генуэзский консул, — расправиться с венецианцами». С молчаливого согласия Мамая генуэзцы в 1365 году заняли Сурож и Правант, скинули с высокой башни флаг с крылатым львом и водрузили свой. Ставка на чёрного темника оказалась верной...

Но Абдуллах взрослел, набирался ума и спеси и стал выходить из-под опеки Мамая. И тогда темник режет его как овцу, а на его место сажает Мамет-салтана, как называли его русские летописцы. Это и был Мухаммед-Буляк.

Пока Мамай чинил раздоры в Орде, на русском небосклоне уже взошла и засияла первыми лучами звезда московского князя Дмитрия. Это не могло не обеспокоить чёрного темника, и он предпринимает на Москву один поход за другим, но до Москвы не доходит, а всякий раз грабит и дотла сжигает стоящую на пути к московскому княжеству Рязань. Это дало повод сказать как-то Олегу Ивановичу своим близким и родным:

— Я словно келарь у московского государя. И когда воры приходят поживиться добром, они в первую очередь пинают ногами того, у кого ключ от хранилища.

Рязанский князь не раз обращался к московскому князю за помощью, но Дмитрий уклонялся от ответа, зная, что время для решительного сражения с Ордой не подошло, поэтому выжидал и копил силы, твёрдой рукой проводя политику объединения и централизации Руси.

А Русь набирала силы, и теперь каждый «выход» — привычную дань — ордынцам приходилось брать с боем. В Нижнем Новгороде русские «обнаглели» до того, что однажды перебили всех Мамаевых послов и с ними более тысячи лучников.

В это время в Сарай пожаловал выходец из Синей Орды хан Арапша, карла свирепый. Как и многих его предшественников, Мамай прогнал его из Золотой Орды, и тот удалился в мордовскую землю по следам Секиз-бея.

Возле Пьяны-реки проходила засека. Русская стража, надеясь на непроходимые мордовские леса, на древесные заломы и завалы, на рвы, выкопанные ещё Секиз-беем, беззаботно бражничала, устраивала охотничьи ловы на полях, не высылала вперёд дозоров и несла службу лишь в крепостях и на валу. Арапша, воспользовавшись этим, обошёл стороной засеку, двинул на русских ратников все свои пять конных полков и вырезал всех до единого...