Конец фирмы Беняева(Записки следователя)

В двенадцать часов дня к Беняевым кто-то громко постучал.

Открыв дверь, мы увидели Заровского.

— О, заходите, заходите. Мы вас ждем. Что у вас в портфеле? — улыбнулся Запара.

Заровский, поняв ситуацию, хотел бежать, но дверь уже была заперта. В портфеле у него оказалось двадцать пар кожаных подошв фабричной рубки.

— Откуда у вас подошвы? — спросил я.

— Нашел, гражданин следователь. Нашел, и все тут. Слыхал, Беняев принимает, вот и принес. Не думайте, что я вор. Давно завязал. Вот вам крест! — торопливо закрестился он.

Я распорядился отправить его в камеру предварительного заключения.

Не прошло и часа, как в дверь снова постучали. Явился новый слуга Беняева — Симахин из Павлограда.

С ним разговор был коротким. Симахин сознался во всем. Он сапожник. В течение трех лет покупал у Беняева мягкую и жесткую кожу. Подтверждая свои показания, Симахин выложил на стол триста сорок рублей.

Я позвонил старшему следователю прокуратуры Карпову и попросил его подробно допросить Симахина, а затем выехать с ним в Павлоград и произвести у него обыск.

Только под вечер мы закончили обыск дома Беняева. Необходимо было еще осмотреть подвал, чердак и сарай. Чтобы ускорить обыск, я решил разгруппировать участников обыска. Запару с одним понятым послал на чердаке производить обыск, Чуднова с другим понятым — в подвале, а я с третьим понятым стал осматривать сарай.

Сарай был превращен в мусорную свалку. Под самое незастекленное окно навалены кучи хлама.

— Здесь и смотреть-то нечего, — шепнула мне понятая.

— Папенька давно собирается ломать сарай, да все руки у него не доходят, — сообщила Мальвина, следуя за нами.

Я же не мог повернуться и уйти. Внутреннее чутье останавливало меня. Поднял палку и стал ковыряться в мусоре.

— Что вы там ищете? Не золото ли? — с ехидной улыбкой спросила Мальвина.

Не обращая на нее внимания, я поднимал тугие, сбитые временем пласты мусора. Внезапно наткнулся на бережно упакованный бумажный тюк. Разрезав, веревки, вытащил оттуда пачку пятидесятирублевок.

— Ха! — сверкнула на меня глазами Мальвина. — И везет же вам. Если бы я знала, давно бы этот мусор перерыла.

— А теперь нам придется вычищать ваши авгиевы конюшни, — усмехнулся я и, позвав милиционеров, предложил вытащить весь хлам из сарая. Таким образом мы еще обнаружили более восемнадцати тысяч рублей.

Обыск уже подходил к концу, и мне пришла в голову мысль еще раз на всякий случай пройдись по комнатам дома. Первым делом подошел к роялю и обратил внимание на то, что одна его ножка по цвету не совпадала с другими: была не черной, а фиолетовой.

Наклонившись, я стал тщательно ее рассматривать.

— Что, снова клад нашли? — тенью за мной ходила Мальвина.

— Клад не клад, а ножку придется отвинтить, — уверенно усмехнулся я.

— Ну, это уже безобразие! Не дам портить инструмент! — встала на дыбы Мальвина.

К ней подключился Беняев.

— Не волнуйтесь, граждане, — успокоил их Запара. — Мы все сделаем аккуратно.

Рояль подняли и повернули боком, я повернул ножку вправо, и она отсоединилась.

Мои подозрения оправдались. Фиолетовая ножка легко снималась и развинчивалась, в тайнике ее хранились золотые монеты.

— Мы и не знали, — в один голос заявили Беняевы. — Купили рояль лет тридцать тому назад. Видимо, владелец спрятал.

Из боковины рояля я вытащил связанные в рулон куски белой бумаги и газеты, которые использовались для снятия индивидуальных мерок с ноги заказчиков. Каждую мерку сопровождала фамилия заказчика.

— Доказательства сами лезут нам в портфель, — подмигнул мне Чуднов.

— Но ведь это делалось в трудные годы немецкой оккупации, — с обидой произнес Беняев.

— Что вы говорите, гражданин Беняев. Взгляните-ка на газеты! — возразил Запара.

Действительно, газеты были за последние три года.

— Что же здесь удивительного? — упирался Беняев. — Приходится подрабатывать на кусок хлеба.

— А кожтовары где берете? — спросил Запара.

— На рынке, милый человек. Там их хоть пруд пруди. Вот там бы следовало вам тряхнуть хорошенько, а над бедным стариком грешно глумиться.

— Время приспеет — тряхнем, — пообещал Запара.

Составив соответствующий документ об обыске, мы арестовали Беляева.

…В камере Беняев вел себя неспокойно: вскакивал с кровати, бегал из угла в угол, потом снова укладывался, часами лежал с закрытыми глазами, бормоча что-то себе под нос. То становился в угол и, постанывая, начинал молиться. Потом садился на кровать и, загибая пальцы на левой руке, перечислял своих старых одесских дружков, тех, кого сам обманывал, и тех, кто его обманывал.

Время шло. Стены камеры не расступались по мановению волшебной палочки, и Беняев притих, впал в задумчивость.

О чем он думал? Строил планы своего освобождения? Или вспоминал прошлое, те времена, когда ему впервые так повезло…

Только началась война, его повесткой вызвали в военкомат. Не пошел. Лег в больницу. Сумел добыть справки о болезни. Явился на комиссию жалким, корчась от боли.

— Печень у меня, — стонал, закатывая глаза.

— Хворь другая у тебя, — улыбнулся один из членов комиссии. — Но все-таки придется еще раз проверить.

Анализов проверять не довелось. Немец подступал к городу. Наши войска отошли. Город словно вымер.

А Беняев ожил. Мотался с женой по магазинам, тащил мешками соль, спички, консервы — все, что на глаза попадало.

Когда порядком подчистил магазины, принялся и за квартиры тех, кто эвакуировался. Брал все: книги, ковры, стулья, картины, посуду, меха, инструменты, обувь, гвозди…

Когда в город вошли гитлеровцы, Беняев принял на квартиру эсэсовского обер-лейтенанта и через него добился разрешения на частное предприятие, развернул обувную мастерскую. Вначале у него было два сапожника, а затем стало шесть. Сам он, конечно, не брался за молоток. Оформлял заказы, снимал мерку, определял фасон. Фирма Беняева расширялась. Деньги сначала тоненьким ручейком, а потом и рекой потекли в его карман.

Пришел конец гитлеровской оккупации. Беняев загнал свою мастерскую в подполье и притаился. Но жажда к наживе изъедала его, руки чесались заняться старым делом. А тут и время свое сыграло. Трудно было стране. Не хватало промышленных товаров, плохо было с обувью. Этим-то и воспользовался Беняев. Вновь заработала его фирма. Сапожников разместил в разных концах города. Выдавал им кожтовары, выписывал заказы. Готовая обувь поступала к тете Маше по кличке Заноза, и та ставила на них штамп артели «Коопобувь», передавала «саранче» — так называл Беняев своих сбытчиков, а те «шли в люди». Деньги за проданную обувь отдавали Занозе.