Конец главы

– Прекрасно. Возьмем еще пикули. И будьте добры, поскорее.

Официантка провела языком по губам, кивнула и ушла.

– Знаете, это очень мило с вашей стороны, - неожиданно выпалила женщина.

– С вашей стороны тоже очень любезно, что вы согласились. Без вас я совсем растерялась бы.

– Она не понимает, в чем дело, - сказала женщина, кивнув в сторону исчезнувшей официантки.
– Сказать по правде, я тоже.

– Почему? Мы же обе хотим есть.

– Ну, в этом сомневаться не приходится, - согласилась женщина.
– Увидите, как я буду уплетать. Ужасно рада, что вы заказали пикули. Обожаю маринады, хоть они мне и не по карману.

– Я забыла про коктейли, - смущенно призналась Динни.
– Но, может быть, их тут не приготовляют?

– Сгодится и шерри. Сейчас принесу.

Женщина встала и вышла в бар.

Динни воспользовалась случаем и попудрила нос. Потом сунула руку за, лиф, где были спрятаны трофеи с Саут-Молтон-сквер, и вытащила пятифунтовую бумажку. Ею овладело какое-то мрачное возбуждение.

Женщина принесла два бокала:

– Я сказала, чтобы их приписали к счету. Выпивка здесь что надо.

Динни подняла бокал и пригубила. Женщина осушила свой одним глотком.

– Не могу без этого. Представляете себе страну, где не достанешь выпить!

– Люди все равно достают.

– Еще бы! Но, говорят, спиртное там дрянь.

Динни отметила жадное любопытство, с каким глаза женщины скользнули по ее пальто, платью и лицу.

– Простите, у вас свидание?
– неожиданно спросила та.

– Нет. Я поем и пойду домой.

Женщина вздохнула.

– Скорей бы уж она принесла эти чертовы сигареты! Официантка вернулась с бутылкой портера и пачкой сигарет. Поглядывая на волосы Динни, она откупорила бутылку.

– Уф!
– вздохнула женщина, глубоко затянувшись своей "дешевкой". Очень курить хотелось.

– Остальное сейчас подам, - объявила официантка.

– Я вас случайно не видела на сцене?
– поинтересовалась женщина.

– Нет, я не актриса.

Возвращение официантки помешало очередному вопросу. Кофе оказалось горячим и лучше, чем предполагала Динни. Она успела выпить почти всю чашку и проглотить большой кусок сливового пирога, прежде чем женщина, сунув в рот маринованный орех, заговорила снова.

– В Лондоне живете?

– Нет, я из Оксфордшира.

– Я тоже люблю деревню, только теперь почти не бываю за городом. Я ведь выросла около Мейдстоуна, - отсюда рукой подать.

Женщина испустила отдающий портером вздох.

– Говорят, коммунисты в России покончили с проституцией. Ну не здорово ли! Мне один американец рассказывал. Он был журналист. До чего бюджет изменился! Ничего подобного еще не бывало, - продолжала она, с таким усердием выпуская клубы дыма, как будто это облегчало ей душу.
– Жуткая у нас безработица!

– Да, она на всех отражается.

– Насчет всех не знаю, а на мне здорово.
– Взгляд женщины стал тяжелым.
– Вам, наверно, неудобно такие вещи слушать?

– В наши дни надо много наговорить, чтобы человеку стало неудобно.

– Вы же понимаете, я не с епископами путаюсь.

Динни расхохоталась.

– А они, что, не такие, как все?
– вызывающе бросила женщина.
– Правда, как-то раз я наскочила на одного священника. Вот он говорил так, как я еще не слыхивала. Ну, конечно, я не могла сделать то, что он советовал.

– Пари держу, я его знаю, - отозвалась Динни.
– Его фамилия Черрел.

– Точно!
– воскликнула женщина, и глаза ее округлились.

– Он мой дядя.

– Вот оно что! Так-так. Смешной все-таки наш мир. И не такой уж большой. Хороший он был человек, - прибавила женщина.

– Он и сейчас жив.

– На свете таких мало.

Динни, ожидавшая этих неизбежных слов, подумала: "Вот тут и полагается заводить: "Заблудшая сестра моя!.."

Женщина насытилась и удовлетворенно вздохнула.

– С удовольствием поела, - объявила она и встала.
– Очень вам благодарна. А теперь пойду, иначе ничего не заработаю: для нашего дела, поздно будет.

Динни звякнула колокольчиком. Официантка появилась с подозрительной быстротой.

– Счет, пожалуйста. И не можете ли разменять вот это?

Официантка опасливо взяла кредитку.

– Я сейчас, - только приведу себя в порядок, - предупредила женщина и скрылась в дверях.

Динни допила кофе. Она пыталась понять, что значит жить так, как живет эта женщина. Официантка принесла сдачу, получила на чай, поблагодарила и ушла. Динни вернулась к прерванным размышлениям.

– Ну, - раздался позади нее голос женщины, - не думаю, что нам приведется встретиться, но все-таки скажу: вы - молодчага.

Динни подняла на нее глаза:

– Вы сказали, что вышли без ничего. Это значит, что у вас и дома ничего не было?

– Ясное дело, - подтвердила женщина.

– Не откажите взять себе сдачу. Остаться в Лондоне без денег - просто ужасно.

Женщина кусала губы. Динни заметила, что они дрожат.

– Не хочется мне брать у вас денег: вы были так добры ко мне, - замялась женщина.

– А, пустяки! Ну, прошу вас, возьмите! И, схватив руку женщины, Динни сунула в нее деньги. К ужасу девушки, женщина громко засопела. Динни уже собралась удирать, как вдруг та воскликнула:

– Знаете, что я сделаю? Пойду домой и завалюсь спать. Ей-богу, пойду! Да, пойду домой и отосплюсь.

Динни торопливо возвратилась на Слоун-стрит. Проходя мимо высоких домов, с зашторенными окнами, она с облегчением почувствовала, что ее тоска потеряла свою остроту. Надо спешить, - до Маунт-стрит не близко. Окончательно стемнело, и, несмотря на электрическую дымку, окутавшую город, в небе стали видны звезды. Динни решила не пересекать парк вторично, а пошла вдоль решетки. Ей казалось, что она уже бесконечно давно простилась со Стэком и собакой на Корк-стрит. По мере приближения к Парк Лейн движение становилось все оживленнее. Завтра все эти машины отхлынут к Эпсомскому ипподрому, город опустеет. И Динни с болью поняла, каким пустым всегда будет для нее Лондон, если отнять у нее Уилфрида и надежду на встречу с ним.

Девушка подошла к воротам напротив "норовистого пузанчика" и вдруг, как будто весь этот вечер ей только приснился, увидела, что у памятника стоит Уилфрид. Она глотнула воздух и ринулась вперед. Он протянул руки и прижал ее к себе.

Минуты встречи затягивать было нельзя, - вокруг сновали автомобили и пешеходы, и они под руку направились к Маунт-стрит. Динни молча прижалась к Уилфриду, он тоже не раскрывал рта. Но ведь он пришел сюда, чтобы ощутить ее близость, - и при одной мысли об этом девушка испытывала бесконечное облегчение.