Конец игры
Шрифт:
На втором этаже Гембру встретил Фронгарт. Оставалось только догадываться, как он успел оказаться здесь раньше. Гембра едва удержалась, чтобы не вцепиться в его ехидную самодовольную физиономию.
— Вот здесь и будешь жить. Пока… — Фронгарт распахнул дверь в небольшую скромно обставленную комнату. Тебе всё расскажут… Что можно, что нельзя. И запомни — что нельзя, то нельзя. Самовольничать не пытайся. От чистого сердца не советую! А я тебя буду иногда навещать. Чтоб ты не скучала…
Гембра угрюмо молчала, думая о том, что если судьба всё же даст ей шанс выпутаться из этой гнусной переделки, то она обязательно найдёт этого мерзавца. Найдёт и отомстит. Чего бы это ни стоило. Она чувствовала, что просто ОБЯЗАНА будет это сделать. Обязательно, независимо от того, что потом будет с ней… Сфагам сказал бы, что это несостоявшийся человек, и жизнь его не несёт миру ничего, кроме вреда. И ещё он сказал бы, что когда твой внутренний глаз чувствует,
— Ну, мне пора! — Фронгарт немного нервно поправил свою шапочку и быстро вышел за дверь. А вместо него в комнату вошли две одинаково строго одетые женщины с одинаково же непроницаемым выражением лица.
— Переодевайся милочка, — распорядилась одна из них, протягивая Гембре аккуратно уложенный свёрток с одеждой. Та взяла его и медленно подошла к небольшому окну. Сквозь толстую узорчатую решётку было видно, как Фронгарт в сопровождении двух охранников усаживается в повозку.
— А вы что, так и будете тут стоять? — спросила она, обернувшись, у неподвижно застывших у входа женщин.
— Так и будем, — последовал невозмутимый ответ.
Гембра вздохнула и принялась разворачивать сверток.
Не менее десяти дней потребовалось Анмисту, чтобы пережить и осмыслить произошедшую с ним перемену. С того самого момента, когда он очнулся в своей комнате и первым делом, отдёрнув завесу с окна, долго и жадно глотал свежий воздух, подставляя ветру горящее лицо, его не покидало ощущение, что кто-то теперь следит за ним изнутри. Этот кто-то не только поселился в его душе тайным соглядатаем, но и влил в него незнакомо новый и пугающе мощный поток бурлящей и почти неподконтрольной силы. А зримым источником этой силы был плоский чёрно-синий камешек с древним знаком «рунк» в виде треугольника, вписанного в круг, который Анмист обнаружил в своей левой руке, как только пришёл в сознание.
Несколько дней подряд Анмист с утра до вечера бесцельно бродил по городу в каком-то странном полуоцепеневшем состоянии. Будто ничего не видя и не слыша, забыв о еде и сне, он ходил и ходил по улицам и площадям Канора, то ныряя в густую толпу центральных кварталов, то шагая в полном одиночестве по городским окраинам. Сначала кипящая в нём энергия не была окрашена ни единой мыслью. Это было просто рвущаяся наружу сила. А весь его прежний монашеский опыт не то чтобы исчез, а как-то отшатнулся от напора этой силы. Затем, на второй-третий день, новообретённая сила стала примерять на себя формы, всплывающие из глубин памяти. Оказалось, что там хранятся все прежние обиды, невзгоды, разочарования, неловкие ситуации — даже совсем мелкие и незначительные, накопившиеся чуть ли с самого детства. Теперь всё это словно отлилось в пылающий кусок калёного железа, нестерпимо жгущего сердце. И вот уже новая сила обрела форму и голос. «Почему все требуют от тебя прощения и понимания, а тебя никто не понимает и не прощает?» Монашеский опыт пытался что-то возражать, но презрение и ненависть к этим тупым, бездарным, ничтожным людишкам, нарастая гигантским комом, властно овладевали душой Анмиста. Внутреннее Я, подхваченное лавиной неподконтрольных чувств, очертя голову кинулось вниз с высоты невозмутимого спокойствия просветлённого духа. И здесь, как и во всяком захватывающем дух движении с высокой горы, единственным способом побороть страх и подавленность было слиться с самим движением, не думая ни о начале, ни о конце пути. «Пусть несёт!» И ничто в душе уже не смело сопротивляться всеподавляющему чувству правоты и праву мстить всем за всё. За все обиды! За все неудачи! За все оскорбления и глупые назойливые поучения! За все оскорбительные ситуации, которые так старательно сохранила память и которые так старательно перечислял теперь тот, кто поселился внутри рядом с внутренним Я. Мстить! За тупое самодовольство и неспособность посмеяться над собой! За всё, за всё, за всё! Пусть несёт! Себялюбец? Да! Тысячу раз да! Зато себялюбцев нельзя согнать в безликую толпу и подчинить своей воле. А это кое-чего стоит! Наконец то Анмист по-настоящему понял то, что многократно говорил другим. Но самое главное произошло на восьмой день. Новая сила подчинила себе все его прежние монашеские искусства и заставила их работать на себя. О, это поистине было самым главным! Одно дело кусать исподтишка и в страхе прятаться в норку, и другое дело располагать возможностями Мастера Высшего Круга! В какой-то момент даже нахлынула досада, почему он не пользовался своими уменьями раньше. «Но ничего… — шептала новая сила. — Время ещё есть!» Как-то, бродя по городу, Анмист наткнулся
возле базара на разносчика воды, который довольно грубо задел его своими кувшинами. И Анмист совершенно безотчётно сделал то, чего никогда не сделал бы раньше и чего не сделал бы ни один монах на его месте. Его рука небрежно нанесла по-мастерски изящный и совершенно незаметный со стороны удар, от которого водонос, онемев от боли, согнулся вдвое и покатился кувырком по мостовой, разбросав свои кувшины под ноги прохожим. А Анмиста поразила та лёгкость, с которой новая сила овладела всем его существом. Она уже заставляла его действовать автоматически и всё сильнее пьянила ароматом чужой боли.И вот на десятый день пришла ясная и поразительная в своей простоте мысль. «Мир существует постольку, поскольку я его вижу, чувствую и переживаю. А поэтому нет ничего за пределами моих переживаний и нет ничего важнее их. Мои переживания — это постоянное движение души, и значит, нет ничего ценного в своей неизменности. Нет Истины, нет ничего абсолютного, нет, в сущности, даже самих вещей. Есть только движение и ничего кроме движения! Движение от призрака к призраку, от просвета к просвету. Непрестанное и бесконечное движение образов и ощущений души — единственное, что имеет истинную ценность и значение. Вперёд, вниз с горы! Пусть несёт! Неважно куда. Движение! Здесь, теперь и так! А тот, кто станет на пути, будет иметь дело с Мастером Высшего Круга!»
В последующие дни пришло некоторое успокоение. Новая сила всё больше ладила с монашеским опытом, продолжая подчинять его себе. Теперь Анмист чувствовал себя в полной мере готовым к поединку со Сфагамом. Оставалось только дождаться этого дня. И Анмист ждал. Мастер Высшего Круга умел ждать.
Глава 27
— Так уж выходит… Что поделаешь… — Олкрин неловко пожал плечами, отводя глаза в сторону.
— Почему ты стал таким трусливым? Если принял решение — почему боишься сказать? — спросил Сфагам, глядя на ученика прямым спокойным взглядом.
— Я не то чтобы боюсь… Мне просто очень трудно… Ты ведь для меня столько сделал. Я так тебе обязан…
— Разве ты не вправе распоряжаться своей судьбой? И не только вправе, но и ДОЛЖЕН. Я старался научить тебя, прежде всего, двум вещам — разобраться в себе, уяснив, ЧТО И ЗАЧЕМ предназначено тебе в этой жизни, и искусству задавать себе вопросы и отвечать на них. Судя по всему, мои старания не прошли зря. Сегодня ты это доказал, и я за тебя рад. Что может быть важнее обретения своего пути в жизни?
— Я долго думал и мучился. Если бы сегодня ты сказал только одно слово — я бы бросил всё снова и пошёл бы с тобой.
— И стал бы мучиться ещё сильнее, а я из твоего учителя превратился бы в мучителя. Ты, выходит, плохо меня знаешь, если ожидал обиды или глупой ревности. Я никогда не скажу того слова, которого ты так ждёшь, чтобы избавиться от ответственности за выбор, и так втайне боишься, ибо оно несёт насилие над твоей судьбой…Конечно, я тоже к тебе привязан, но это теперь не главное. Это всё человеческое… чересчур человеческое…
На несколько минут Сфагам ушёл в свои мысли. Ещё по дороге он знал, что уедет обратно без Олкрина. А слова, с которыми ученик встретит его и объяснит своё решение, слышались ему заранее с кристальной ясностью. Оставалось только всё это проверить. И он не смог сдержать непонятной всем улыбки, когда услышал давно ожидаемое известие о том, что Олкрин женился на той самой девушке, которую Сфагам видел тогда в его доме, и принял нелёгкое решение навсегда остаться в родных краях.
— Значит, будешь совершенствовать искусство врачевания?
— Да! У нас тут лекарей немного, а по-монашески лечить и вовсе никто не умеет. Буду книги собирать… А ещё я хочу записать все те мысли, что ты высказывал в наших беседах.
— Запиши, попробуй… — улыбнулся учитель, — но имей в виду — записанная мысль становится опасной штукой. Поосторожнее с этим…
В комнату вошла молодая жена Олкрина. Она встала у него за спиной, мягко обняв за плечи, и с несколько боязливым восхищением посмотрела на Сфагама.
— У меня нет от неё секретов, — сказал Олкрин, ласково сжимая руку жены в своей ладони.
— У меня — тем более… Ты знаешь, как настраиваться на мой тонкий образ. Так что связь наша совсем не прервётся. Ну, вот и всё… Мне пора ехать.
— Ты у нас нисколько не побудешь? — робко подала голос жена Олкрина.
— Нет. Мне нужно поскорее в Канор. Каждый час теперь дорог… Желаю вам счастья, — поднял он глаза на молодых. — Пойдём только попрощаемся с твоими родителями.
Каждый час теперь действительно был дорог и становился всё дороже и дороже. Судьба, связавшая Сфагама с Айереном из Тандекара, властно требовала его присутствия в столице. И там должно было произойти нечто самое важное в жизни их обоих. И конечно же, не только их… А между тем обычная дорога до Канора была не такой уж близкой, не говоря уже о том, что любой путь предательски удлиняется, когда есть нужда пройти его поскорей.