Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта
Шрифт:
В конечном счете плоть и мышление становятся двумя точками зрения на одну и ту же реальность: «Мозг и тело принадлежат одной и той же области, и разум они производят совместно». Понятно, почему Дамасио реабилитировал Спинозу, первого современного философа тела и имманентности [48] . Нужно бороться с двумя тысячелетиями дуализма, чтобы согласиться, что не существует никакого разума, который получал бы информацию от тела и взамен давал бы ему указания, – есть лишь единый организм, выражающий себя разными способами. Как пишет Спиноза, «субстанция мыслящая и субстанция протяженная составляют одну и ту же субстанцию, понимаемую в одном случае под одним атрибутом, в другом – под другим» [49] . Разум и тело находятся в отношении не единства, а слияния. Поэтому нелепо воображать пластикового гуманоида, управляемого искусственным интеллектом, а уж тем более наделять его личностью… Мы мыслим не только своим мозгом, но также, к примеру, пальцами ног.
48
Damasio A. Spinoza avait raison. Odile Jacob, 2014.
49
Спиноза Б. Этика. Часть 2. Теорема 7. Схолия // Его же. Сочинения в 2-х т. СПб.: Наука, 1997. Т. 1. С. 294.
Что же касается
Так обнаруживается поверхностность знаменитой «дилеммы беспилотных транспортных средств», которая регулярно всплывает в прессе [50] . Кем лучше пожертвовать в случае аварии – автомобилистом или пешеходом, неторопливо бредущей по «зебре» старушкой или беременной женщиной, которая переходит дорогу в неположенном месте, тремя котятами или пятью большими лягушками? Предполагая, что это решение возьмет на себя ИИ, мы совершим ошибку Бострома, который считает, что искусственный интеллект способен на моральный выбор. А если признаем, что критерии решения должны определяться четко прописанным алгоритмом, то просто вернемся к старым философским спорам [51] . На самом деле практическое значение имеет только один вопрос: кто будет принимать решение о таких критериях – конструктор, законодатель, владелец автомобиля или его пассажир? Иначе говоря, кто в цепочке человеческой ответственности возьмет на себя моральный выбор?
50
См. основополагающую статью по этому вопросу: Bonnefon J.-F., Shariff A., Rahwan I. The Social Dilemma of Autonomous Vehicles // Science. 2016. Vol. 352. № 6293.
51
В духе старой «проблемы вагонетки», сформулированной Филиппой Фут в 1960-х годах.
Вернемся к истории с производством скрепок, придуманной Бостромом. Тезис об ортогональности требует, чтобы «сверхразумный» ИИ всегда выбирал себе одни и те же вторичные цели, такие как сохранение собственного существования или максимизация своих ресурсов, что почти автоматически требует уничтожения человечества. Но если следовать рассуждениям Дамасио, придется признать, что ИИ не способен сформулировать такую цель. Ни одна электронная схема не может «хотеть» сохраниться в бытии: у нее нет тела, источника гомеостаза. Уничтожение человечества предполагает определенную форму морали, пусть и извращенной, или по крайней мере интенциональность, но все эти вещи невозможны в отсутствие органической субстанции. По самой своей природе ИИ не может задумать никакого проекта. Неспособность понимать себя в качестве целого и обеспечивать саморегуляцию задает ему внутренние ограничения. А если самому ИИ неведома жизнь, как он может угрожать нашей жизни?
Гипотеза о «сознательном» ИИ, излюбленный сюжет научной фантастики, тут же рушится. Как ни определяй сознание и субъектность [52] , их возникновение не может зависеть всего лишь от структуры соединений и скорости обработки информации, чистых форм, лишенных материальности. Если же сознание, наоборот, – это предельное выражение гомеостаза, позволяющее организму рассуждать о самом себе, оно всегда должно быть осознанием чего-то (идеи, себя и т. д.). Оно не существует в невесомости, вопреки абсурдному мнению Тегмарка, с точки зрения которого «чувство сознания не зависит от его физического субстрата». Мы не можем отделить нейронную структуру от живой материи, в которой она реализована. Не существует сознания без идеи, идеи без аффекта или аффекта без тела. Снова вспомним Спинозу: «Душа познаёт самое себя лишь постольку, поскольку она воспринимает идеи состояний тела» [53] . Самые что ни на есть абстрактные мысли соответствуют определенной диспозиции тела, производителя аффектов и чувств.
52
Это знаменитая «сложная проблема сознания», поставленная философом Дэвидом Чалмерсом, для которой пока не найдено общего решения.
53
Спиноза Б. Этика. Часть 2. Теорема 27 // Собрание сочинений в 2-х т. Т. 1. С. 311.
Если бы ИИ вдруг стал сознательным, что бы он сознавал? Ничто. А в чем состояло бы это сознание? Ни в чем. В простом flatus vocis, дуновении воздуха безо всякого значения. Робот обречен подражать тому, чего не понимает. Даже если он миллион раз повторит фразу «Я сознаю», вряд ли ему удастся обрести сознание…
Ну а Бострому и компании хорошо бы иметь побольше уважения к свершениям эволюции. Трансгуманисты парадоксальным образом возвращаются к своего рода интеллектуальному архаизму, характеризующемуся дуализмом и спиритуализмом. Рэй Курцвейл, американский гуру технофилии, который ради достижения бессмертия собирается загрузить свой разум в электронный чип, считает, наверное, что мысли парят в воздухе. Он, кстати, предлагает мысленный эксперимент: что, если во время сна заменить наши нейроны электронными компонентами, производящими идентичное «Я»? [54] Почему бы в таком случае не обменять физическое «Я» на цифровое? Согласимся с Курцвейлом в том, что такое цифровое «Я» может в высказываниях походить на свой образец. Но ему все равно придется довольствоваться лишь вечным подражанием идеям, происхождение которых может быть только органическим. Идея без аффекта – это призрак самой себя. Дивное бессмертие, похожее на бессмертие камня в космическом пространстве, вечно кружащего по своей орбите… Скорее я предложил бы Курцвейлу больше наслаждаться своим смертным телом, менять его отношения движения и покоя [55] , чтобы производить новые концепты. Поскольку, как напоминает Спиноза в известном пассаже, мы не знаем всего, на что способно тело: «Устройство человеческого тела по своей художественности далеко превосходит все, что только было создано человеческим искусством» [56] . Это
верно как в эпоху первых вычислительных машин, так и во времена ИИ.54
Kurzweil R. How to Create a Mind. Viking, 2012.
55
Здесь я воспроизвожу делёзовскую интерпретацию, представленную, в частности, в его работе «Спиноза: практическая философия».
56
Спиноза Б. Этика. Часть 3. Теорема 2. С. 339.
Бостром и компания презирают философию. Дело в том, что они не понимают тела.
По всем этим причинам, обоснованным не столько метафизикой разума, сколько науками о жизни, нет никакого риска, что ИИ выйдет из своей коробки и начнет преследовать какие-то экстравагантные цели. Тем не менее траектория развития сверхинтеллекта как гипотеза остается возможной. Однако сначала нужно было бы искусственно произвести гомеостаз, а потому и создать сверхорганизм, способный порождать чувства неизвестной силы и сознающий собственное единство. Сегодня эта траектория «воплощенного сознания» стала предметом повышенного интереса в среде специалистов по компьютерным наукам: интеллекту нужно тело. ИИ, натренированный на искусственном «теле», должен оказаться более способным адаптироваться к неожиданным переменам в ситуации [57] . В отсутствие сверхорганизма IBM предлагает начать с простой картонной коробки, снабженной сенсорами [58] . Потом можно будет представить все ступени на лестнице киборга, но в конечном счете вопрос сверхинтеллекта сводится к проблеме создания жизни. Сможем ли мы, осмелимся ли прийти на смену биологической эволюции, чтобы изобрести преемника Homo sapiens? Это открытый вопрос, исследуемый сегодня многими учеными, но он выходит за пределы этой книги. Искусственный интеллект не может обладать сознанием. Однако возможно, что однажды искусственное существо произведет сознательный интеллект…
57
См.: Hoffmann M., Pfeifer R. The Implications of Embodiment for Behavior and Cognition: Animal and Robotic Case Studies // Implications of Embodiment / ed. by W. Tschacher, C. Bergomi. Imprint Academic, 2012.
58
URL: https://www.ibmbigdatahub.com/blog/embodied-cognitionfuture-ai.
Здравый смысл – самая редкая вещь в мире (среди роботов)
Этот экскурс в биологию позволяет нам увидеть внутренние ограничения ИИ, которые постепенно, при подготовке этой главы, стали мне ясны, хотя вначале я их совершенно не понимал. Дело в том, что машина лишена здравого смысла и юмора – и останется лишенной их в будущем. Очень жаль, поскольку это, возможно, два наиболее ценных качества любого собеседника.
Именно Ян Лекун впервые привлек мое внимание к этому моменту: у ИИ нет здравого смысла, то есть он не располагает общим представлением о мире, независимым от конкретной задачи и позволяющим справляться с неопределенностью, новизной или непредвиденными обстоятельствами. Отсюда и происходит ряд инцидентов, которые кажутся нам случайными ошибками. Отдельные трагикомические иллюстрации предоставляет Google Maps: пешеходы, которым предлагают перейти автобан, или туристы, которых отправляют в австралийскую пустыню. ИИ способен избежать тысячи человеческих ошибок, но при этом может совершать ошибки, немыслимые для человека. «Нельзя переходить автотрассу», – вот что сразу говорит нам здравый смысл, тогда как ИИ должен этому учиться. Если понятие автотрассы не входит в параметры его обучения, ему совершенно незачем возражать против того, чтобы пешеход выходил на проезжую часть. Как только ситуация отклоняется от нормы и требует применения трансверсального суждения, ИИ теряется.
Описать здравый смысл очень сложно, но он проходит через всю историю философии. Аристотель в своей работе «О душе» представил его в качестве такой формы различения, которая находится как бы на полпути между чувствами и рациональностью (определив его как «общее чувство», koine aisthesis). Спустя два тысячелетия Делёз определил его в качестве способности идентификации, соотносящей многообразное с единством, единством мира или Эго [59] . В самом деле, здравый смысл задает нормы суждения, которые являются одновременно расплывчатыми и твердыми. Он позволяет нам уверенно обживать один и тот же универсум; тот, «у кого нет здравого смысла» (что само по себе может служить порицанием), внушает беспокойство, он изгоняется из сообщества. Философы осознают всю важность здравого смысла, который, по Аристотелю, необходим для работы разума, а по Делёзу – для возникновения смысла. Однако философам трудно его охарактеризовать. Отсутствие определения здравого смысла – это как раз то, что причиняет столько мучений ИИ и его программистам…
59
Делёз Ж. Логика смысла. Серия 12. «О парадоксе».
Чтобы лучше понять это, мне кажется полезным дать слово Декарту, известному среди французских бакалавров тем, что он реабилитировал здравый смысл. Так как я не смог нанести ему визит, предлагаю вообразить, как могла бы произойти наша встреча [60] .
После короткого перелета из аэропорта Лондона я прибываю в Амстердам, на омытую дождем площадь между каналом и протестантской церковью. Туристы выстраиваются дисциплинированными цепочками перед домом Анны Франк, где память о холокосте превратилась в скорбный бизнес со льготными тарифами и аудиогидами. Я иду к дому номер шесть, в нескольких шагах от музея. Не без труда нахожу черную дверь, которая никого не интересует. Я стою перед высоким и узким кирпичным зданием, весьма скромным по голландским критериям, увенчанным странной трубой в виде котелка. Вопреки показухе этого торгового города, шторы на окнах опущены. Во внешнем облике дома – ничего особо привлекательного.
60
Эта встреча основана на «Рассуждении о методе», «Трактате о человеке» и «Страстях души».
Я позвонил, дверь открылась сама собой. Если бы не мои контакты с францисканцами, я никогда не добился бы этой встречи: господин Декарт жил уединенно и постоянно менял адрес. Когда я поднимался по темной и крутой лестнице, у меня сосало под ложечкой. Тяжелый запах подтухшего мяса исходил, казалось, от самих стен; вероятно, это следствие анатомических рассечений. Хотя я и повторял про себя вслед за Паскалем и Жаном-Франсуа Равелем, что Декарт – «неуверенный и бесполезный», это мне не слишком помогало. Слуга, появившийся неведомо откуда, без единого слова проводил меня в комнату на верхнем этаже, где меня ожидал философ, греющий ноги на керамической печке. Он сидел в тени, в своем вечном черном костюме. Его лицо над пышным воротником, казалось, парило в комнате само по себе. Лицо скорее военного, чем античного мудреца, крючковатый нос и утомленный взгляд. Он моего возраста или на несколько лет младше, но мне показался человеком другого поколения, словно бы у меня только-только закончилась молодость, а он уже вступил в старость. Может, я скоро буду на него похож? Определенно, перед моим приходом он долго занимался своим трудом. Я почувствовал некоторую меланхолию и зависть. В качестве утешения, пусть мелочного и смешного, я позволил себе обратить внимание на то, что его бородка плохо подстрижена. Что за небрежность! Пол под моими ногами скрипел, неприятно нарушая тишину.