Конец каникул

Я ответил с такой решительностью, что сам себе подивился:

— Нет! Тебе не за что на меня сердиться!

— Ну так что же? Вот тебе ответ на собственный вопрос. — И отец сложил газету. — Может, хватит на сегодня, Юрек, а? Пойдем-ка слать… Ага, еще одно: завтра я на весь день уезжаю в Катовицы, не забудь пообедать! И собери, пожалуйста, эту паршивую плитку.

— Ладно! Завтра после обеда соберу! — сказал я весело. — Могу еще дров на ползимы нарубить и вообще подмести всю квартиру!

На сердце у меня было так легко, что я с тем же пылом мог бы сейчас согласиться отремонтировать паровоз, не то что электроплитку. Я мгновенно разделся и бросился в постель. Я наблюдал, как отец ходит еще взад и вперед по комнате, и вдруг решил, что должен, во что бы то ни стало должен сказать ему, о чем я думаю в эту минуту… Знаешь, я тебе скажу, вообще-то ты замечательный! Честное слово!

Отец рассмеялся.

— Да? Ну тогда вставай сию минуту вообще с постели и умойся вообще на ночь! И перестань с этими своими «вообще»!

Проснулся я поздно. Легко было вчера сказать: соберу плитку. С этими железками пришлось биться чуть ли не полдня! С одного боку сунешь — с другого выскочит. А когда почти все уже собрал и можно было пробовать, работает ли, зацепился ногой за шнур и плитка грохнула на пол. Спираль с одной стороны снова выскочила, и пришлось начинать все сначала. Не знаю, где это отец выискал такую спираль! Пружинила так, что в матрасы вставлять — не в электрическую плитку.

Конечно, с самого начала я спешил и думал о других вещах. Об Эльжбете, конечно. Еще утром за завтраком я решил, что расскажу ей подробно о нашем разговоре с отцом. Пусть знает, Какой у меня отец. И еще скажу ей то, чего не сказал вчера. Не буду стоять как пень. Да и почему бы не сказать? Чего страшного?..

Когда плитка была в конце концов готова, часы пробили двенадцать. Я зажарил себе поскорей яичницу, чтоб можно было потом с чистой совестью сказать отцу, что пообедал. Подметать в квартире не стал. Я думаю, отец сам понял, что это шутка. И схватил велосипед.

«Она, конечно, уже не меньше двух раз искупалась! Вот, наверно, дивится, что опаздываю… — думал я по дороге. — А может, Толстый тоже там?» Я нажимал изо всех сил на педали и через какие-нибудь три минуты был у пруда, на «английском» берегу. Там купалось несколько человек. Какая-то девушка с парнем каталась на байдарке, но Эльжбеты не было.

Я объехал вокруг пруда. «Может, она около обрыва, со стороны парка?» — подумал я, осматривая все вокруг. Я вел велосипед по берегу, колеса врезались в песок, но я не обращал на это внимания. Эльжбеты по-прежнему нигде не было.

Вдруг кто-то схватил сзади за велосипед, Я повернулся, как на пружинах, — это был маленький Ясь Зимек в длинных мокрых трусах, облепленных песком, он вцепился в заднее крыло. И смеялся. В первый момент я хотел было прикрикнуть на малыша, но потом мне пришло в голову, что сейчас это единственный знакомый человек здесь, на пляже. Он видел меня как-то с Эльжбетой, значит, может ее узнать. Уж наверняка она была здесь, как обычно, в десять часов…

— Ясь, пусти… Послушай-ка! Не видал ты сегодня такой девушки… Мы и раньше вместе ходили, ты еще нас дразнил, помнишь?

— Не помню! — сказал Ясь. — Ты меня прокатишь?

— Прокачу, только скажи: была тут девушка?

— Твоя невеста?

— Ладно, пусть невеста. Была или нет?

— Была! — выпалил Ясь. — Была… Нет, постой… Не была. Знаешь, у меня есть кролик! Но он сдох.

Разговаривай с таким! Была — не была! И еще у него есть кролик, который сдох. Я рассердился и дернул велосипед. Поднял его на плечо и стал карабкаться вверх по склону.

В парке чуть ли не под первым же деревом наткнулся на Толстого, который спал в тенечке. Я тронул его, потряс… Толстый лениво перевернулся на другой бок, заспанный и злой.

— Чего орешь? — спросил он, сердясь, — Ведь я не сплю, я слышу все, что ты мне говоришь!

Я ничего еще не сказал, болван! Что ты мог слышать?! Тогда зачем трясешь, если ничего не сказал? Отцепись, дай. — И он хотел было еще раз перевернуться, но я схватил его за плечо.

— Толстый! Проснись! Говори: была тут Эльжбета?

— Что «Эльжбета»?..

Но постепенно Толстый пришел в себя и, уже проснувшись, сказал:

— Может быть, это я виноват, что ты потерял Эльжбету? Кто должен знать, где она: я или ты?

— Не валяй дурака… Она должна быть где-то здесь, а ее нету!

— Может, она дома. Ты проверил?

— С ума сошел? У Малецких ее искать?

— Почему бы нет? Ты что, никогда там не был? Какой застенчивый! — Толстый изобразил на лице иронию и покачал головой: — Болеслав Стыдливый, да и только!

Я не стал отвечать. Я глядел на Толстого в растерянности, взволнованный, не зная, что делать.

— Слушай, а может, она заболела? — сказал, помолчав, Толстый, теперь уже всерьез. — А? Ты не подумал об этом? У меня тоже ухо болит после вчерашнего купанья. Может, она простудилась?

Я и не подумал, что она могла заболеть. Верно. Совершенно верно.

Ну а если она не больна и все-таки не пришла? Может, поругалась с теткой? Вчера позже обычного я проводил ее домой. Может, Збышек наябедничал?

— Толстый! Пошли туда вместе, а? — попросил я. — Знаешь, как-то неудобно идти одному после этой драки со Збышеком. Пойдешь?

— Черт с тобой! — буркнул Толстый и стал подниматься. — Вот не знаю только, когда высплюсь…

Мы шли через парк напрямик — кто у нас ходит по дорожкам? Парк был старый, запущенный, трава выше колена, стебли наматывались на спицы колес. Толстый цедил сквозь зубы, как бы с трудом:

— Сегодня ночью старик снова пришел под мухой и шуровал до трех! Жить, говорю тебе, неохота!

— Да… невесело… А может, стоит позвать как-нибудь милиционера, если очень уж разойдется? — сказал я. — Может, припугнуть его или как?

Толстый остановился.

— Что ж ты, дурак, что ли? — сказал он с возмущением. — К родному отцу вызвать милицию?

— Если выхода нет…

Мы пересекли одну аллейку, другую.

— Понимаешь, — заговорил снова Толстый, — он, собственно, и скандалов-то не устраивает. Мы с матерью с ним справляемся. Он просто шумит… Ну, представляешь себе, когда отец шумит?