Конец лета (др. перевод)

— Ты шутишь? — Он покачал головой. — Оно для меня?

Он, улыбнувшись, удовлетворенно кивнул.

— Тебе оно нравится?

— Я… О, Бен. Я не могу. Оно изумительно!

Она повернулась, чтобы снова взглянуть на платье, и ее глаза расширились. Оно было изысканным и, видимо, чудовищно дорогим. И Бен сделал это ради нее? Человек, который водил автомобиль неизвестной немецкой модели, который предпочитал есть спагетти, а не икру? Человек, который гордился тем, что у него не было постоянной горничной, а всего лишь уборщица, приходившая раз или два в неделю, чтобы навести в доме порядок? И это в то время, когда его дед жил, окруженный армией слуг, а его отец, уйдя в отставку, поселился во дворце недалеко от Рима. И этот человек купил ей подобное платье? На такого рода вещь она бы не решилась попросить денег даже у Марка.

— Боже милостивый!

— Перестань и иди примерь его. Я хочу видеть!

Она повиновалась, и наконец он увидел. Это было само совершенство. Покрой, стиль, цвет. Она выступала, идя к нему навстречу, словно королева, с накидкой через плечо. Ее загар подчеркивал густые оттенки шелковой материи лилово-розоватого цвета, ее обнаженная спина и плечи были вылеплены специально для этого платья.

— А что ты наденешь к платью?

— Бриллиантовые серьги и блестящие босоножки черного цвета. И подберу вверх волосы.

— О, Господи, я этого не вынесу. — Он улыбнулся такой довольный, что даже продавщица рассмеялась.

Когда она надела его вечером, он сидел на кровати. Они улыбнулись друг другу, и он застегнул ей сзади молнию настолько, насколько это позволял фасон платья с открытой спиной. Она закрепила в ушах бриллиантовые сережки и причесала высоко взбитые волосы. Она выглядела прекрасно, и у него на миг перехватило дыхание. Затем с улыбкой он нежно снял ее бриллиантовые серьги.

— Что ты делаешь?

— Снимаю их.

Она была озадачена.

— Почему? Они тебе не нравятся? — Возможно, оттого, что их подарил ей Марк. — У меня нет других, которые бы так же подходили к этому платью.

— Не волнуйся! — Он полез в карман и достал маленькую коробочку из голубого шелка. Открыв ее, он вынул две большие и очень красивые жемчужные горошины, к которым были подвешены крохотные бриллианты. Серьги были старинные и смотрелись великолепно. — Я хочу, чтобы ты их надела.

— О, Бен. — Дина посмотрела на серьги, не скрывая своего восхищения, а затем перевела взгляд на Бена. — Что ты сделал? — И платье, и серьги, и выставка. Он отдавал ей так много. Все…

— Серьги принадлежали моей бабушке. Я хочу, чтобы они были твоими, Дина. Сегодня особенный вечер. — Слезы появились у нее на глазах, когда она взглянула на него снова. С нежностью он всматривался в ее лицо. — Я хочу, чтобы этот вечер стал самым прекрасным днем в твоей жизни. Сегодня начинается твоя новая жизнь в мире искусства, Дина. И я хочу, чтобы каждый знал, какая ты хорошая художница. — В его глазах было столько любви, о которой она никогда и не подозревала, что ее сердце учащенно забилось, и она обвила его руками.

— Ты так добр ко мне.

— Мы добры друг к другу, а это — очень ценный дар.

— Я не могу взять серьги. — Она не могла. Пока она навсегда не останется с Беном. Но уже в следующем месяце ей придется вернуться к Марку.

— Нет, ты можешь взять серьги. Я хочу, чтобы они были у тебя. Независимо ни от чего.

Он понял. Он всегда понимал. И от этого становилось еще хуже. Слезы текли ручьями, заливая ее лицо, полное грусти и печали. Рыдания сотрясали ее плечи.

— Любимая, не надо.

— О, Бен… Я не могу уйти от тебя.

— Ты и не должна. Еще не время. Давай всего лишь наслаждаться тем, что у нас есть сейчас.

Он не был так философски настроен вначале, и она подумала, не согласился ли он в конце концов с тем, что должно будет скоро произойти.

— Я люблю тебя. — Ее голос задрожал. Она прижалась к нему, и он закрыл глаза.

— Я тоже люблю тебя. Ну а теперь не пора ли нам идти на твой вернисаж?

Он отстранился, чтобы еще раз взглянуть на нее, и она кивнула вместо ответа.

Он взял одну из сережек и прикрепил ей на ухо. А затем, наклонясь к ее губам для поцелуя, надел и вторую.

— Ты выглядишь бесподобно. И я так рад, что это твоя выставка.

— Я продолжаю думать, что, когда я проснусь, это все останется как во сне. Я проснусь на пляже в Кармел, чувствуя себя, как Рип Ван Уинкл, и Ким все еще будет ждать меня в гостинице. Каждый раз, когда я так думаю, я оглядываюсь; и ты существуешь на самом деле. — Она взглянула на него с изумлением и восторгом, и он рассмеялся.

— И это действительно так. — Он снова засмеялся, просунув руку ей за платье. — И я очень хочу доказать тебе это, моя дорогая. Но боюсь, что у нас нет времени. — Он вытянул в ее сторону руку, слегка поклонившись. — Мы идем?

Она взяла его под руку.

— А как же!

— Ты готова? — Они только что подъехали ко входу в галерею.

— О, Господи, нет!

Она протянула к нему руки, глаза ее были широко раскрыты, но он прижал ее к себе лишь на миг и быстро повел внутрь. Там уже были фотограф и значительное число приглашенных гостей. Искусствоведы были в полном сборе, и она даже заметила Ким, которая пыталась завязать тесное знакомство с одним из представителей прессы. Салли зорко следила за всеми и, увидев великолепное лилово-розоватое платье Дины, пришла в неописуемый восторг.

В целом вечер побил все рекорды. Галерея продала семь ее картин. На мгновение она почувствовала, будто расстается со своими старыми друзьями. Она не хотела их отдавать, но Бен, представляя Дину восторженным поклонникам ее работ, подтрунивал над этим. По отношению к ней Бен вел себя безукоризненно: был постоянно рядом, но не слишком близко, оказывая ей невидимую поддержку, далекую от нарочитости. Он был Бенджамин Томпсон III, единственный и неповторимый владелец галереи. Никто не догадается об их любовной связи. Он вел себя столь же осмотрительно, как и в то первое утро, в его доме в присутствии Ким, и Дина знала, что ей нечего было опасаться. На какой-то миг она побоялась, что именно об этом событии услышит Марк. Никогда не знаешь, что за люди приходят на эти выставки, кого они увидят или о чем догадаются. Но никто ни о чем не догадался в тот вечер, включая Ким, которая прислала ей домой огромный букет цветов. Она чувствовала себя лично ответственной за связи, сложившиеся между Диной и Беном, естественно, профессионального характера, поскольку о других она не подозревала. Ей, конечно, было любопытно узнать, сообщила ли Дина Марку о выставке. Под конец вечера Дина успокоила ее на сей счет, сказав, что «да».

— И что он сказал?

— Да ничего особенного. Но радости не выразил.

— Он смирится с этим.

— Я надеюсь.

Дина не стала развивать эту тему. Она не сказала Ким, что Марк запретил ей выставляться и в конце беседы с ней положил трубку первым. Он заявил ей, что все это вульгарно и слишком демонстративно, но впервые за свою совместную жизнь с ним она настояла на своем. Для нее было важно не уступить на сей раз. Он не уступил ее пожеланиям в отношении Пилар и покупки мотоцикла. Почему же она должна уступить ему в том, что касается ее искусства?