Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
— Я чем-нибудь могу помочь?
Он покачал головой.
— Шантал, Дина видела нас вчера вечером. Она приехала в аэропорт, чтобы встретить меня, и увидела нас выходящими из самолета. И она поняла. Всё. У женщин на это чутье. Она сказала, что поняла, как давно мы с тобой знакомы, уже по тому, как мы вели себя.
— Она, должно быть, очень умная женщина. — Шантал изучающе смотрела на него, пытаясь угадать его реакцию.
— Да, очень, что не всегда заметно для других.
— И… Что же она сказала?
— Не слишком много. Пока. Слишком многое произошло, а она ведь американка. К такого рода вещам ее отношение непростое, как и у других американцев. Они исповедуют верность навеки, верят в семейное счастье, в
— А ты? Ты веришь в это?
— Как бы там ни было, это чудесная мечта, но не очень реальная. Ты это знаешь не хуже меня.
— Alors [71] , что же нам делать? Или, если сказать точнее, что ты собираешься делать? — Она не хотела добавлять «с ней или со мной», но об этом было легко догадаться, и они оба знали это.
— Пока еще трудно сказать, Шантал. Ты же знаешь, что произошло только что. И она в ужасном состоянии, внутри у нее все на грани взрыва.
71
Итак (фр.).
— Все еще так свежо.
Он согласно кивнул и отвел глаза. Он приехал сюда, чтобы попрощаться с Шантал, покончить со всем, объяснить ей, что он не может порвать с Диной — они только что потеряли своего единственного ребенка. Но, глядя на нее, сидя рядом с ней, у него возникло единственное желание — дотронуться до нее, сжать в объятиях, ласкать ее тело, прижать к себе, ни на миг не отпуская ни сейчас, ни в будущем. Как мог он отпустить то, что так любил и без чего не мог обойтись?
— О чем ты думаешь, Марк Эдуард?
На его лице она заметила следы душевных мучений.
— О тебе. — Он сказал это тихим голосом, разглядывая свои руки.
— Что именно?
— Я думал, — он посмотрел ей в глаза снова, — о том, что я люблю тебя и что сейчас мне больше всего хочется заняться с тобой любовью.
Она, не отрываясь, смотрела на него долгое время, а затем встала и протянула руку. Он взял ее руку и молча последовал за ней в спальню. Она улыбнулась, когда он снял с ее плеч розовый халатик.
— Шантал, ты никогда не узнаешь, как я люблю тебя.
В следующие два часа он доказал ей это всеми известными ему способами.
Глава 19
Похороны были недолгими, официальными и мучительными. На Дине было простое черное шелковое платье и небольшая черная шляпка с вуалью. Мать Марка была одета во все черное, включая чулки. Сам Марк надел темный костюм и черный галстук. Все было проделано точно в соответствии с правилами и французскими традициями в очаровательной маленькой церкви в seizi`eme arrondissement [72] ; «Аве Мария» была исполнена хором из церковно-приходской школы. Сердце разрывалось на части, когда звук детских голосов воспарял над написанными на бумаге нотами, и Дина отчаянно пыталась не вслушиваться в мелодию. Но ей пришлось выслушать все это до конца. Марк постарался сделать все `a la francaise [73] : церковная служба, музыка, заупокойная речь, маленькое загородное кладбище с еще одним священником, а затем поминки с участием всех друзей и родственников в доме его родителей. Это мероприятие длилось целый день, с бесконечными сериями рукопожатий и высказываемых соболезнований, выражением своих чувств и разделяемых переживаний. Для некоторых подобное оплакивание было, несомненно,
облегчением страданий, но только не для Дины. Она еще раз ощутила, что у нее украли Пилар; только теперь это не имело никакого значения. Теперь было слишком поздно. Она даже позвонила Бену, использовав телефон, находящийся в доме.72
В шестнадцатом округе (фр.).
73
В чисто французском стиле (фр.).
— Ты держишься?
— Не знаю. Я чувствую, что оцепенела. Все это как в цирке. Мне даже пришлось воевать с ними, чтобы гроб несли закрытым. Слава Богу, в конце концов эту битву я выиграла.
Ему не понравилось, как она разговаривала. Ее голос звучал нервно, устало и натянуто. Но при таких обстоятельствах в этом не было ничего удивительного.
— Когда ты собираешься вернуться?
— Скорее всего в течение следующих двух дней, я надеюсь. Но я не уверена. Мы обсудим это сегодня вечером.
— Как только все выяснится, пришли мне телеграмму.
Она слегка вздохнула.
— Я сделаю это. Я думаю, что сейчас мне лучше вернуться на это отвратительное мероприятие.
— Я люблю тебя, Дина.
— Я тоже. — Она побоялась произнести всю фразу, она опасалась, как бы кто-нибудь не зашел в комнату, но была уверена, что он поймет.
Она пошла обратно, чтобы присоединиться к пятидесяти или шестидесяти приглашенным, которые перемещались по дому свекрови из комнаты в комнату, разговаривая, сплетничая, обсуждая Пилар, утешая Марка. Дина никогда не чувствовала себя такой чужой в этом доме, как сейчас. Казалось, прошло много часов после того, как она видела Марка. Он наконец нашел ее в кухне, прислонившуюся к стене и уставившуюся из окна на улицу.
— Дина? Что ты здесь делаешь в одиночестве?
— Ничего. — Ее большие, полные печали глаза остановились на его лице. Он, пожалуй, выглядел получше. А она день за днем, казалось, выглядела все хуже и хуже. К тому же она себя не очень хорошо чувствовала, но она не говорила об этом Марку, как и о том, что за последние четыре дня она два раза теряла сознание. — Я нахожусь здесь одна только для того, чтобы немного прийти в себя.
— Мне очень жаль, что день был таким бесконечно долгим. Моя мать не одобрила бы, если бы мы провели этот день по-другому.
— Я знаю. Я понимаю.
Внезапно, наблюдая за ним, она осознала, что он тоже все понимает и что он мог видеть, чего ей стоило выдержать такое испытание.
— Марк, когда мы отправляемся домой?
— В Сан-Франциско? — спросил он. Она кивнула. — Я не знаю. Я об этом еще даже не думал. Ты очень спешишь?
— Я хочу всего лишь побыстрее вернуться. Мне… здесь мне находиться тяжелее.
— Bon [74] ! Но у меня тут есть работа, которую я обязан закончить. Для этого мне необходимо по крайней мере две недели.
74
Хорошо (фр.).
— О, Боже, нет. — Она не могла бы выдержать еще две недели под одной крышей со своей свекровью — и без Бена. — У меня нет никаких причин, чтобы и дальше здесь оставаться, или это не так?
— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь отправиться домой одна? — Он выглядел огорченным. — Я бы не хотел, чтобы ты это делала. Я хочу, чтобы ты поехала в Сан-Франциско вместе со мной. — Он уже думал об этом. Ей было бы слишком тяжело находиться одной в их доме: ведь там комната Пилар, все ее вещи. Он не хотел этого. Ей придется его подождать.