Конец начала

Если это случится, американцы будут отбиваться. Это очевидно. Американских охранников, стерегущих японских пленных, это могло бы остановить. Флетч был уверен, что япошкам похер. Они, всё равно, намеревались сражаться до самой смерти. Если они могут избавиться от людей, которые способны восстановиться и сражаться с ними снова, - или людей, которые сражались с ними в прошлом - они от них избавятся, после чего умрут с улыбкой на устах.

"Я вам поулыбаюсь, пидоры узкоглазые". Ладони Флетча сжались в кулаки. Он так часто об этом мечтал. И нихрена не мог сделать. Ни разу. Япошки находились по правильную сторону забора из колючей проволоки, а он по неправильную. Шансов выбраться у него было, как у китайца*. Блин, у китайца шансов даже больше. Китаец мог прикинуться япошкой и одурачить охрану. Высокий, тощий, весь в веснушках, рыжеволосый Флетч на япошку походил меньше всех.

Он вёл себя так, как вели большинство пленных: просто лежал и пытался отдохнуть. Ни на что иное, из-за смехотворного питания, не оставалось сил. Чем меньше они работают, тем лучше для них. Додумавшись до этой мысли, Флетч помотал головой. Чем меньше сил он тратил, тем дольше держался. Становилось ли ему от этого лучше - уже не такой очевидный тезис.

Сон нёс в себе другую опасность. Ему снилась... еда. Для мыслей о сексе он слишком истощал. Вот, еда - другое дело. Сны о ней никогда не прекращались. Более того, по мере того, как он слабел, они становились ещё хуже. Во снах вокруг него танцевали зажаренные с луком стейки. Рядом с ними плясало картофельное пюре с бобами. Яичница с ветчиной. Блинчики, горы блинчиков, смазанных маслом и кленовым сиропом. Вишнёвый пирог. Не куски, а цельные пироги с литрами ванильного мороженного. Кофе со сливками и сахаром. Пиво. Бренди. Виски.

А потом он просыпается, но сны кажутся такими живыми, такими настоящими. Он только что полтора года провёл, страдая от недоедания и, вдруг, всю эту еду у него забирает жестокая реальность. Когда в парке Капиолани кто-то кричал, скорее всего, он кричал после того, как ему приснилась еда.

И всё же, даже если вам не снится жареная говядина, сон, всё же, лучше бодрствования. Лучше только общий наркоз. Япошки, правда, могли предложить слишком долгое успокоение.

Когда Флетчу не снилась еда, ему снилась война. Иногда американская армия побеждала япошек. Просыпаться после таких снов было так же ужасно, как просыпаться после снов об индейке на День благодарения. Иногда его расстреливали или, что хуже, закалывали штыком. Избавляться от таких сновидений, осознавая себя в лагере военнопленных, становилось для него настоящим облегчением.

Этой ночью ему снилась война. В голове гремела артиллерийская канонада, что хуже штыков. Флетч командовал расчётом 105мм орудия. Он прекрасно знал, что с человеком делает разорвавшийся снаряд. Если бы не знал, увиденное на войне засело в нём накрепко.

Он проснулся, выбравшись из войны во сне... на войну в реальности. Рядом стрекотали пулеметы, рявкали винтовки, рвались мины. Над лагерем, в основном, с юга на север, пролетали трассеры. Они были красного цвета. Чтобы всё понять, Флетчу потребовалось какое-то время. У япошек были сине-белые трассеры. Красные означали... американцев!

– Господи Иисусе!
– прошептал Флетч.

По щекам потекли слёзы. Возможно, он плакал от слабости. Плевать. Кто-то вспомнил о нём и его товарищах по несчастью. Кто-то пытался их спасти.

Раздался усиленный громкоговорителем голос, похожий на Глас Божий, но скорее всего, принадлежавший морпеху или матросу:

– Военнопленные! Американские военнопленные! Двигайтесь к берегу! Мы вас вытащим!

Словно в подтверждение этих слов, в пулемётную вышку угодила мина. Та рухнула наземь. Пулемёт на ней уже ни по кому, включая пленных, стрелять не станет.

Впрочем, охранники и солдаты, расположенные рядом с парком Капиолани, без боя сдаваться не собирались. Насколько мог судить Флетч, япошки вообще не сдавались. Сражаться они прекращали, только, умерев. В сторону американцев полетели ледяные трассеры. И, как только пленные двинулись к своим спасителям, лагерь огласился треском автоматического оружия.

Люди погибали, получали ранения, кричали, находясь у самого порога на волю. Такая несправедливость сильно задела Флетча. Как и первобытный ужас. Он в списки потерь записываться не собирался, ни сейчас, ни когда бы то ни было. Но пленные никак не могли защититься. Прятаться было негде. Пули либо попадали в них, либо пролетали мимо. Полагаться можно было только на удачу.

На территорию парка забежал отряд охранников и прицелился в пленных из "Арисак". Видать, решили, что смогут вернуть американцев на место. Вместо этого, пленные, уже наплевав на собственные жизни, бросились на них. До конца подчиняясь дисциплине, япошки разом опустошили в них обоймы. Но, пока они перезаряжались, их захлестнула волна американцев. Картина, достойная кисти Дюрера или Гойи: скелеты нападают на живых. Япошки завопили, но недолго. Раньше Флетч считал, что рвать людей на куски может только артиллерия. Он понял, что ошибался. Это можно делать и голыми руками.

Пулеметы на вышках, один за другим, затихали, подавленные наступающими.

– Давай! Давай! Давай!
– орали в громкоговоритель.
– Американские пленные, продвигайтесь на юг!

Вспышки трассеров позволили Флетчу разглядеть тех, кто высадился на берег, чтобы освободить лагерь. Чтобы узнать спасителей потребовалось время. Одеты они были в тёмную - тёмно-зелёную, догадался Флетч - форму, а не в хаки, в котором воевал он сам. У них даже каски другие: горшкообразные шлемы, которые закрывали голову, а не открытые британского типа, стальные шляпы, что носил Флетч сотоварищи. На какое-то мгновение он усомнился: а это, точно, американцы? Но винтовки и пистолеты-пулемёты в их руках стреляют по япошкам. Так, какая разница? Он бы расцеловал даже марсиан Орсона Уэллса, если бы те направили свои тепловые лучи на пулемётные вышки.

Только это не марсиане. Это американцы, пусть и забавно одетые.

– Шевелите булками, мужики!
– кричал один с чисто нью-йоркским говором.
– На берегу вас ждут лодки. Давай, шире шаг!

Флетч торопился, как только мог. Ему казалось, что при попутном ветре его обгонит даже черепаха, но поделать ничего не мог. Морпехи высадились вместе с бульдозерами с бронированными кабинами, чтобы прорезать себе путь через ряды колючей проволоки. Флетч зацепился за один ряд, споткнулся, когда перебирался через Калакауа-авеню, и, оказавшись, на песке, упал.

Нейтрализовать удалось не всех япошек. Вероятно, падение спасло ему жизнь, потому что, в тот же самый миг над головой просвистела пуля. Флетч поднялся на ноги и заковылял дальше. Берег был полон таких же скелетов.

– Сюда! Сюда!

Морпехи и матросы махали им фальшфейерами, указывая на ожидавшие лодки.

– Места хватит всем! Не толкайтесь! Не напирайте!

Подчиниться этому приказу оказалось непросто. Как можно стоять и ждать своей очереди к свободе? Флетч стоял на месте, повсюду свистели пули, он стоял и смотрел на лодки, что пришли за ними. Он прекрасно знал, что до войны у армии не было таких мощных бронированных машин. Как и самолётов, и формы. Всё это было придумано и построено с нуля, пока он сидел где-то в стороне. Будучи кадровым офицером, он задумался, оставят ли его на службе, когда он восстановит силы.

Пока Флетч стоял и таращился на десантное судно, члены экипажа таращились на спасённых пленных.

– Во, бедолаги-то, - сказал один.
– Мы за вас всех япошек перехуярим.

Не успел Флетч ответить, как его опередил другой американец.

– По мне, неплохо.

Одна за другой лодки заполнялись и отчаливали от берега. На воде они выглядели такими же неуклюжими, как и на суше. Наконец, подошла очередь Флетча. Он взобрался по железному пандусу. Матрос раздавал пленным курево.