Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)

То, что Гюберт вчера отсутствовал весь вечер и появился на Опытной станции только ночью, я знал точно, и поэтому ответил:

– Я хотел это сделать вчера,но мне не удалось. Я дважды пытался попасть к вам, но вас не было. Кроме того, я считаю, что это не поздно и сейчас. Если вы подскажете мне,как себя вести с Константином, то я надеюсь прощупать его основательно. Правда, он тип очень скрытный и замкнутый, но мне думается, что я смогу его расшевелить.

– Не стоит,– произнес Гюберт.– С Константином вы больше не встретитесь.

– Совсем?

– Да, кстати, он знает вашу фамилию?

– Если и знает, то не от меня.Я ему не назвался,– солгал я и спросил:– А что?

– Так,между прочим,– ответил Гюберт и,очевидно, для того чтобы не вызвать у меня никаких подозрений, добавил: – Если вы с ним встретитесь в городе и он заговорит с вами,то ни имени, ни фамилии своей не называйте. Это лишнее. А то, что вы мне сообщили, заслуживает внимания. Я учту. У вас все?

– Все.

– Хорошо, идите.

Я направился к инструктору Рауху,затем к Похитуну, а после обеда собрался в город.

 18. ВЕСТИ ИЗ ЛЕСА

Кольчугин расчищал от снега дощатый настил, ведущий к бане. Увидев меня, он разогнул спину, снял рукавицу, осмотрел небо и почесал затылок.

– Погодка-то, господин хороший!– заговорил он.– Сейчас бы по первой пороше да по зайчишкам поплутать, а? Стоющее дело!

– Да, заманчиво,- согласился я.

– Теперь снег пойдет валить…

Я согласился и с этим. Небо затянули тучи, и с часу на час можно было ожидать снегопада.

– Куда собрались, господин хороший?

– Хочу воздуха зимнего глотнуть.

– Ну, ни пуха ни пера, гуляйте!

Я вышел со двора.Тропку, которой обычно пользовались,идя в город, занесло снегом, и я пошел по дороге, наезженной автомашинами.

Морозец пощипывал кончики ушей. Острые струйки студеного воздуха проникали под одежду и приятно холодили тело.

Лес наполняли зимние, горьковатые запахи хвои. Я дышал глубоко, всей грудью.

Кольчугин оказался прав.Не успел я добраться до города,как в воздухе тихо и беззвучно запорхали первые снежинки. Сухие и колкие, они щекотали лицо. А когда я вошел в город, снег повалил мягкими и крупными хлопьями.

За последние десять дней я уже третий раз приходил в город, но слежки за собой не замечал. Не заметил ее и сегодня, хотя все время был начеку.

Я шел не торопясь,с видом праздношатающегося, останавливался у плакатов и объявлений. Время я рассчитал строго.

Местом для встречи с Криворученко был намечен небольшой район,где я загодя поставил условный знак. По договоренности удаляться от знака в ту или другую сторону разрешалось не больше чем на сто шагов. Недалеко от единственного оставшегося в городе кинотеатра, где крутили немецкие фильмы, на деревянном заборе я разглядел свой знак.

По улице торопливо сновали прохожие.

Я пошел дальше, сдерживая нарастающее волнение. В моем распоряжении оставались считанные минуты.

Я считал шаги: двадцать… тридцать… семьдесят. Довольно.

Я остановился возле объявления бургомистра, недавно вывешенного на всех улицах, и стал его читать. Бургомистр настойчиво призывал трудоспособных горожан записываться вместе с семьями на отъезд для работы в германской промышленности и сулил им молочные реки в кисельных берегах.

С обращением я познакомился на всякий случай заранее. Сейчас я его не читал. Я смотрел на него, и буквы плясали у меня перед глазами. Волнение ширилось, нарастало, а снег все валил и валил…

Я отсчитывал про себя секунды: семь… восемь… двенадцать… и замер, скосив налево глаза,– рядом со мной кто-то остановился. Я увидел только большой волчий треух и шелковистую курчавую бородку, запорошенную снегом. Да и весь человек, залепленный снегом, походил на елочного деда-мороза.

Неизвестный тоже решил, видимо, прочесть объявление до конца.

Его соседство меня совсем не устраивало. Вот-вот должен подойти Криворученко.Я не допускал мысли, что он заговорит со мной при постороннем. Криворученко, конечно, пройдет мимо.

Я с досадой подумал: «Черт его принес, этого дядю! Не нашел другого времени».

Я решил отойти и раздумывал над тем, в какую сторону отойти лучше. Но едва я сделал движение, как неизвестный шепнул:

– Кондратий Филиппович, дорогой!.. Это я…

Нет,я даже не повернулся. В этом не было нужды. Голос Семена я мог различить из тысячи голосов. И я его узнал.

Впившись глазами в обращение, я вздохнул:

– Семенка!..

А как мне хотелось расцеловать его!

– Да, да, я… Все в порядке!– шепнул он.

– Времени в обрез,– процедил я сквозь зубы.

– У меня тоже… И подвода ожидает,– торопливо проговорил Семен.

– Ш-ш…

Подошла женщина.Ее, очевидно, привлекло любопытство:двое читают,почему ей не почитать. Может быть, что-нибудь интересное. Но, пробежав глазами текст обращения, она шумно вздохнула и ушла своей дорогой.

– Говори скорее,– торопил я.– Где бросили якорь?

– В двенадцати километрах.Лес густющий, болото,глухомань. Назначайте, где лучше встретиться.

– В кино. Запомни, в кино. Я укажу дату и время…

– Не пойдет,– прервал меня Криворученко. – В городе меня уже знают– я три раза привозил в баню дрова из леса и сейчас привез… Личность для посещения кино неподходящая…

Это меня обескуражило. Другого варианта я не подготовил.

– У вас на Опытной станции,– продолжал Криворученко, – есть истопник Кольчугин. Попытайтесь его использовать.

Я не поверил собственным ушам.

– О ком ты?

– О Кольчугине, Фоме Филимоновиче.

– Откуда ты его знаешь?

Криворученко молчал. Приближались мужчина и женщина. Они тащили за собой санки, на которых была укреплена бочка с водой. Когда они прошли, Семен ответил:

– Сказал командир партизанского отряда.Я был у него. Кольчугин– участник городского подполья. Он прорвался к вам при содействии старшего подпольной группы,а тот работает в управе…У Кольчугина два сына на той стороне. Одного звать Петром, второго– Власом.

– Тут не провокация?

– Что вы! И лесник говорил мне о Кольчугине.