Конец рода Шосе. Начало

Она мгновенно побежала искать Иткуна чтобы отблагодарить, и стараясь не думать о том почему они сделали такой подарок. Она слишком часто оперирует распадом, вену на ее кистях теперь постоянно были вздуты и не теряли черный цвет, что просматривался через кожу. Она постоянно прятала руки, и солдаты видели эти ее ужимки, но перчатки не помогут ей, вчера у нее выпал зуб, сегодня утром прядь волос выпала сама по себе. Если она и все так же будет часто использовать силу распада на грани своих возможностей, то сила будет и дальше изменять ее. Потому ей так нужна косметика и магазин одежды, она не сахарная барышня, но смотреть в зеркало и считать сколько дней пройдёт и ты станешь уродиной безвозвратно, видеть медленный процесс до точки невозврата, это мучительно. Она сделала свой выбор, и менять его не будет, что бы я ей не сказал.

Проклятая сила манипулятора, я не хотел этого знать, и теперь я не знаю как, но я должен всеми способами не дать впасть этому лучику радости в уныние.

Время, будильник противно запищал, пора встретиться с этим пешеходом, да поговорить с полковником надо обязательно. Не суждено мне записать все что я хотел, но может, когда я вернусь, продолжу писать свой нехитрый дневничок, а потом пошлю его маме, когда выберусь из этой западни.

Конец первой части главы десятой.

Глава 10 Часть вторая

На небе несмело затухали звезды, а вершины гор начали наливаться алым. Настало моё время, Чихеро может до полудня спокойно спать. Скоро облака укутают небо, а в горах они так низко что можно принять за туман. Самолетам будет не то что сложно сбрасывать кассетные бомбы, летать они не смогут, имея такую видимость это практически самоубийство. Так что Чихеро может отдыхать спокойно, и только в полдень солнце разгонит тучи, и вот тогда и стоит ожидать гостинцев от высоко летящих самолетов, но они уже не смогут атаковать внезапно и на уничтожение гостинцев надо мало сил, с этим справляются наши оставшиеся в строю слабосилки. Подходя к центру лагеря, я услышал стук кувалды об мою броню, а повсюду сновали по своим делам с опухшими от недосыпа лица солдаты. Вот я и подошел к ремонтной машине, где обитают наши механики и ремонтники, которые каждую ночь спешно ремонтируют все что возможно, от пробитого колеса, стараясь заделать изношенную резину, так как запасок осталось с десяток на сотню машин, до двигателей машин и пусковых установок. Не удивлюсь что они и микросхемы паяют. Так же они каждую ночь корпят над моей броней и вооружением.

Все-таки выбрать груду железа в качестве бронекостюма было верной идеей, по крайне мере ремонтировать ее мог практически кто угодно, не было в ней сложной механики или очень точно подогнанных деталей. Грубоватый внешне он был прекрасно продуман и строился мамой на вырост, правда уже подходит предел этого выроста. Броня уже как полтора месяца не сверкала, а внешние пластины бронекостюма уже были заменены на более некачественные и более толстые, но это была вынужденная мера. Столько попаданий и столько воздействия разных стихий не выдержало бы большинство лучших бронекостюмов, а мой выдержал и до сих пор готов исправно служить, хоть ему теперь и нужен ежедневный ремонт и обслуживание. Проходя мимо ремонтной машины, я услышал, как матерятся механики между собой меняя очередную пластину на моём бронекостюме, они что-то кричали о том, что заклепки не держаться и что рама и общий каркас изношен на семьдесят процентов, а потом тихо добавили, словно сказав друг другу страшный секрет, что бронекостюм от перегрузок развалится и пойдет их демон практически голым нещадно разрывать на части врагов.

Перед палаткой полковника я глубоко вдохнул, и лишь затем вошел. Смрад ударил мне в ноздри, смесь крови гниющего мяса и разных медикаментов создали практически невыносимый аромат. Мне не нужно было разрешение войти, но солдаты в респираторах внимательно следили за каждым мои движение. Полковник по обыкновению лежал на раскладном кресле каталке, ну как полковник, кусок гниющего мяса, и только потому что обладает железной волей он не пустил себе пулю в лоб, а сдохнуть ему мешает сила физика, она не может побороть яд и залечить раны, а вот поддерживать жизнь может. Безногий, с одной рукой и двумя пальцами на правой руке и одними глазом, вот каким вышел из битвы у подножия гор Алехмийских гор бравый полковник Дцоки.

— Лейтенант, рад вас видеть хр- гх- тхву, — Сплюнув кровь, помешавшую ему говорить, полковник Дцоки продолжил. — Координаты на столе, действуй по своему разумению. Возможны засады на пути дивизии, так что с этим странным владеющим заканчивай быстро, а после возвращайся и сопровождай дивизию.

— Есть быстро прикончить. — Браво и с улыбкой ответил я. — Будут ли еще приказания?

— Будут, будешь следовать пешим от дивизии, сегодня в пяти километрах, а не как обычно в семи, чую ногами что сегодня будет жарко. — Полковник улыбнулся остатками зубов. — Шосе, я не сдамся. Сегодня за ночь стали прахом сорок пустых и семеро владеющих, раненых еще много и лечить их Федерация не будет, пристрелят как бешенных собак. Если этот пеший предложит сдаться, прикончи его! Разорви мразь на куски! Две недели, и мы выйдем к своим.

— Чихеро нужен отдых. — Сказал я, зная ответ, полковник схватился единственной рукой за подлокотник и его лицо осветилось пробившимся сквозь палатку лучом солнечного света. Безносое лицо, пустая левая глазница, волос не было, как и кожи которая осталась в шлеме, прикипев от температуры, когда он в одиночку сразился с огневиком и пустотником одновременно. Его противники сдохли, и это был последний выполненный приказ генерала Дао. С того момента и перестала существовать группировка войск.

— Я знаю! — Прохрипел полковник, а его лицо исказилось в ужасной гримасе, Дцоки откинулся на спинку и уже спокойно проговорил — Знаю, лейтенант, знаю, ступай, я рад бы дать ей отдых, но не могу, ступай, дивизия нуждается в вашей силе.

Выйдя из палатки, я встряхнулся и нацепил дежурную улыбку, никто не должен видеть моего печального лица, мы выберемся, мы справимся, и никто не сможет нас одолеть.

Когда подготавливалось десантирование, и я проходил инструктаж, нам говорили, что армия Империи близко к группировке войск, и наша помощь поможет минимизировать потери, да и не было у противника столько сил чтобы организовать молниеносное наступление. Не было, как же, Империя планомерно выбивает противника со своих территорий. Первый сигнал о том, что все очень плохо, я получил, когда выпрыгнул следом за Чихеро из самолета, который был обстрелян таким количеством ракет что десяток психокинетиков справлялись с трудом, ну а в воздухе, обхватив Чихеро руками, и летя вниз спиной, я сходил с ума от того количества стали и свинца что летело в нас, а сверху разрывало на части самолеты с элитным десантом внутри, владеющие умирали десятками. За полсотни метров до земли я рванул кольцо парашюта Чихеро и, держась за стропы, принял страшный удар смягчив своей броней и спиной жесткую посадку для девушки, которая не стала долго думать и приняла бой, наша посадка оказалось в центре врага, совсем недалеко от штаба противника, но это мы узнали уже после битвы. Серпы распада и столпы тлена разносили округу не щадя ничто и никого, когда я вскочил на ноги уже сотни отдали свои жизни, а глаза Чихеро заполнила тьма.

Пулеметный короб в двадцать килограмм опустел в считанные минуты, и мне пришлось взяться за личное оружие, иногда выхватывая у врагов стрелковое оружие. Но кукри все равно были моей основой, прослужили, впрочем, и они недолго, уж слишком сложно было выковыривать попавшихся мне физиков, и вот на очередном ублюдке нож сломался, и я взялся за плети. Их хватило надолго, чувствовались они иначе чем обычно, каждая нить тянулась к живому чтобы забрать эту жизнь, меня жгли огнём, били молниями, пустотник долго пытался раздавить меня, но ничего у них не выходило, обезумев от пламени и одурманенный электричеством я не чувствовал ни боли, ни усталости, ни ударов снарядов. Меня заботило что плети становятся все тоньше и тоньше, теряя свои нити и то что я потерял из виду Чихеро, которая не спешила находить меня. Добравшись до пустотника мои плети пришли в негодность, и выдрав голову из тела пустотника руками я начал давить, рвать, раздавливать, раздирать всех, до кого мог дотянуться. Кровь, кишки, все едино, владеющий иль пустой, попал под руку мне и тебе конец, иного варианта нет.

Снаряд это был или удар стихии я не знаю, но на какое-то время я потерял сознание, очнулся от удара об гусеницу танкового тягача, на его боках были тросы, и я сорвал их. Безумной идеи не было, да и не озарило меня, я просто сунул руки в металлические тросы и только коснувшись моей кожи они сразу расплелись и начали оплетать мои руки, касаясь кожи и раздвигая броню, что им мешалась. Дойдя до лопаток нити впились в моё тело, усиливая контакт и увеличивая контроль над этими монструозными, гибкими и состоящими из тысяч нитей тросами. Ко мне неслась какая-то владеющая молнией под прикрытием трех десятков пустых и двух закованных в глухую броню физиков, и все они атаковали меня. Что-то я отклонял, что-то попадало в меня и мне было больно. Надо убрать боль, с хлопком одна плеть сплелась, сила физика дала начальный заряд тросу, а сила психокинетика подхватила инициативу, разгоняя хлыст до бешенной скорости. Щёлк, нет больше боли, нет владеющей нет физиков, нет пустых, только какие-то кровавые ошмётки.

Было ли сложно управляться с моим новым оружием? Да я не знаю, помню, что я радовался и смеялся как ребенок, играясь с новой игрушкой, помню, как срывал с брони фильтры очистки воздуха, вокруг меня был воздух только вперемешку с кровью, костями и содержимым желудков, фильтр забился за секунды и я стал задыхаться. Потом дышал плотью своих врагов, а по мне стали бить по площадям, не жалея своих сил пытаясь остановить меня. В этом аду боли и страха, что пытались мне внушить, я окончательно потерял остатки рассудка, я убивал, рвал, втаптывал и нес погибель. И остановился я впервые в своей вакханалии смерти, когда мои нити облизнуло пламя тьмы, и я напал на это пламя, пытаясь достать то, что подпитывает это пламя, а оно пыталась сожрать меня, когда я скармливал ей, защищаясь, трупы, машины, да все, до чего могли дотянуться хлысты, но не могли они дотянутся до сердца пламени, и когда я уже был близок, вдруг понял кто сердце. Чихеро.