Конец света

– Кажется, так.

– Поэтому и телевизионщики, если врут, получают не эквивалент, а пособие из общака.

– Ты расскажи это новым русским, только боюсь, они не сразу оценят твой марксистский пафос.

– А в это время Система…

Грушин деликатно вздохнул.

«Любит, любит поговорить о высоких, особенно опасных материях русский интеллигент!», – воскликнул бы, наверно, классик нашей литературы позапрошлого века. Сколько таких возвышающих душу разговоров помнит ободовский «летописец», сам немалую часть молодой жизни посвятивший им – в компаниях московских друзей, под сорокоградусную водочку, в синем дыму крепких сигарет!

…Волнуясь и все чаще поправляя на носу очки, аптекарь уже в течение нескольких минут растолковывал Грушину «тайные псевдодемократические процессы», инициированные коррумпированным Кремлем, и, судя по всему, собирался еще долго освещать «современные политические стороны жизни», но давно переболевший подобными забавами Грушин решил по возможности покорректнее, но и побыстрее закончить ставший ему не интересным разговор.

– Ты, Миша, скоро станешь пересказывать мне учения Бенедикта Спинозы или Егора Гайдара, но сначала разъясни про оторвавшийся от планеты «кусок» – как ты понял ту информацию, – на полуслове прервав далеко отвлекшегося от злободневного события аптекаря, попросил Павел Петрович (хотя он приблизительно и представлял себе, как ответит на его просьбу Гурсинкель, «но тут уж придется потерпеть»).

Пробормотав по поводу Спинозы «вообще-то его звали Борух», аптекарь, с каждой минутой все энергичнее жестикулируя, стал «разъяснять»:

– Повторю, Паша: задумана крупная политическая акция! Чтобы отвлечь разоренную и разворованную страну от главного!.. Рассуди сам: о чем сто сорок восемь миллионов думали до этой передачи? Думали: как жить на одну зарплату – цены у нас, ты знаешь, как в Париже; как спасти свой «малый бизнес» от официальных и неофициальных рэкетиров, как не встретиться с бандитами, изловчиться и не купить «паленую» водку… А теперь о чем будем думать? О том, что скоро все полетим в пекло! Это, конечно, отвлекает…

Слушая об «ужасах», которые предстояло в очередной раз пережить бедному российскому народу, «летописец» рассеянно думал о новом модном направлении в мыслях большого числа современников: с мазохизским, порой просто необъяснимым удовольствием почти все стали где попало вслух по-всякому ругать власть – благо, дело это, еще недавно немыслимое, стало, кажется, безопасным. «Есть тут кроме справедливой неудовлетворенности властью (а когда и в какой стране все довольны властью?), еще и немалая доля примитивного лукавства: на власть можно списать и те свои неудачи, в которых виноваты вовсе не некие высокопоставленные злоумышленники, а только собственная лень, нежелание лишний раз пошевелить мозгами или руками, проявить инициативу, в конце концов, рискнуть… Возможно, и Гурсинкель, сплетая сейчас свою банальную филиппику, еще и оправдывается перед самим собой за неудачную, сложившуюся хуже, чем честолюбиво мечталось в молодости, и уже к закату повернувшуюся жизнь…».

Крупными звездами засветилось вдруг потемневшее небо.

Грушин поднялся со скамейки. Его словоохотливый собеседник, у которого, судя по всему, оставалось еще много невысказанных идей и не было желания расставаться с человеком, которого он считал приятелем, тоже встал.

– Хочешь, Паша, анекдот?

– Новый?

– Хорошие анекдоты, Паша, не бывают старыми. Они – как библейские притчи, или как никогда не умирающее классическое искусство, или, на худой конец, как хорошо и правильно выдержанное виноградное вино. В них – вечное!.. Так хочешь… про партизан?

Грушин улыбнулся и подал аптекарю руку:

– В другой раз, Миша.

3.

Дома Павел Петрович включил телевизор. Сел на край рядом с телевизором стоявшего стула, быстро «пробежал» по каналам. Передачи были обычными. Президент поехал в Марокко; вкладчики в строительство, не получив еще не построенных, но уже купленных квартир, в своем новом доме, кем-то проданном на сторону, построили баррикады и организовали голодовку; в Чечне убиты два бандита и пять милиционеров; канал «Евроньюс» сообщал новости о взаимоотношениях израильских евреев с палестинцами – взаимоотношения были такими же, какими были и вчера, и позавчера, и все последние десятилетия…

«Оторвавшийся «кусок» планеты, наверно, – всего лишь легкомысленная гипотеза не признанного в ученом мире «авторитета», – Павел Петрович выключил телевизор, пересел в старое, но все еще уютное кожаное кресло. Прислушался к себе и с неудовольствием отметил, что прогулка в городской сквер и разговор с Гурсинкелем не освежили голову. С грустью подумалось: «Чем дальше живешь, тем уже круг людей, с которыми хотелось бы поговорить…»

А между тем вопреки некоторому внутреннему сопротивлению что-то нет-нет да и возвращало мысли к услышанной сегодня новости – о космическом обломке, изготовившемся уничтожить Землю. Уничтожить самую теплую, самую уютную во Вселенной Планету! – со всем прошлым, настоящим и будущим; в миг испепелить ее и развеять бесполезный мертвый пепел по бесконечности («что такое бесконечность?»)…

«Верующие в Бога люди, видя, что живем не так, как должны жить, убеждены: Всевышний готовит нам за это неизбежный конец Света, – безбожник Грушин сейчас почти верил в то, в чем всегда были убеждены верующие в Бога и свято чтящие его заповеди люди. – Цунами, землетрясения, эпидемии новых, ранее на Земле не известных болезней, катастрофы, войны, потепление климата, сибирские морозы зимой на европейской территории России – все это знамения: дело идет к Возмездию… Бог когда-то ниспослал людям, которых искренне собирался любить, единственно правильную программу жизни, по его учению, человек обязан был жить любовью, дружбой, полезной работой, эстетическими и интеллектуальными радостями, творчеством, книгами, музыкой… Но мы то Учение высмеяли, выдумали свои моральные кодексы… И как стали жить по этим кодексам? Не устаем убивать друг друга – вся старая, вся новая эры – одни войны! бессовестно крадем чужое… Спаситель заповедал: «люби ближнего», а мы? Ненавидим порой даже самых близких, родных; чуть кто, талантливый и трудолюбивый, стал побогаче – злобно завидуем, чуть кому, настырному в работе, улыбнулась удача – торопимся оболгать… Очистительный Потоп оказался опытом неудачным, появившиеся после него люди, как и их предки, продолжили и продолжают жить в жестокости и грехе… Ищем причины несчастий в несовершенствах государственного строя, слабостях экономики, в ошибках властей, продажности чиновников (ну, и, конечно, в «кознях евреев», «вражеском окружении» и пр.), а первопричина всему в том, что укоротилась жизнь человеческого духа.

Богу надоело видеть все это»…

Глава четвертая Что делать?

1.

Чтобы обсудить встревожившую город новость, сотрудники газеты «Ничего кроме правды» отложили утренние служебные дела и собрались в самом большом кабинете редакции – в секретариате. Собрание никем не планировалось, организовалось стихийно, но, несмотря на это, прошло без обычных для такого рода мероприятий споров, потому что на этот раз у всех было общее понимание главного и не было желания тратить время на лишнее.

Из заготовок Грушина: У газеты «Ничего кроме…» тираж невелик, и если бы не финансовая поддержка городской администрации, она уже давно бы самораспустилась. Конечно, власти поддерживают издание не потому, что питают большую любовь к печатному слову и гласности; в ответ на бюджетное «вливание» (впрочем, весьма скромное) газета в каждом номере, не жалея площади, пропагандирует положительный опыт работы администрации и никогда не критикует ее главу Петра Ивановича Мыслюкова и его команду.

Ответственным секретарем в редакции работает Анатолий Витальевич Новиков. Ему уже за пятьдесят, но все зовут его Толя. Толя когда-то работал старшим корреспондентом в московской газете «Советская культура» и хорошо проявил себя в организации входивших тогда в моду «острых дискуссий». Организовывал он дискуссии оригинально: убедившись, что знаменитые лауреаты, готовые выступить в «Советской культуре», не только не могут писать статьи, но и по острым вопросам никаких собственных мнений не имеют, он, не выходя из редакции, сам стал сочинять за всех нужные газете мнения: в один день на половине страницы излагал одну точку зрения, на другой день в таком же объеме – прямо противоположную. Получалось остро, забавно, деятели культуры охотно подписывали «свои» статьи, а руководство газеты, получив по телефону похвалу отдела пропаганды из ЦК, в свою очередь хвалило Толю за умение работать с именитыми авторами. Толя так привык спорить сам с собой, что, когда наступило новое время, вдруг обнаружилось, что ни в каком другом газетном жанре он сочинять уже не может. Поэтому с работы его уволили, Толя долго не мог найти себе пристанища в неспокойном море гласности, зарождавшейся демократии и первоначальной рыночной экономики, пока житейские волны, наконец, не прибили его к берегам Канала – в Обод, на должность ответственного секретаря городской газеты «Ничего кроме правды».