Конец вечной мерзлоты

— Ну как вам сказать, — пожал плечами Тренев. — Это все зависит…

— Верно, Иван Архипыч, это зависит! — поднял палец Громов. — Да вы не думайте о деньгах! Нет их и нет! Лежат на дне реки Казачки! А может, их уже унесло далеко течением… Ведь верно, Иван Архипыч?

— Течение, оно, конечно, так-так-так.

Тренев был в полном замешательстве. Поверил Громов или играет с ним? Смирился с потерей денег? Нет, такой человек так просто не выпустит из своих рук деньги. Черт дернул взять этот сверток! Леший попутал. А теперь вот изволь выкручиваться.

— Нынче у нас другая забота, — приглушенно заговорил Громов, глядя прямо в глаза Треневу. — Вернуть себе власть.

Тренев внутренне вздрогнул.

— Другого выхода у нас нет, — продолжал Громов. — Весной будет пароход или не будет — нас все равно расстреляют.

Громов смотрел в бегающие глаза Тренева и все больше и больше убеждался, что его деньги лежат в укромном местечке в этом доме.

— Нужно запасаться оружием и действовать, пока не вернулся этот латыш со своими друзьями, — продолжал Громов.

— Оружие есть, — громким шепотом сообщил Бессекерский. — Мне удалось припрятать семь винчестеров. Наберем еще столько у друзей.

— Иван Архипыч. — Громов смотрел на Тренева почти с умилением. — Уж извини нас, но будем собираться у тебя… Местоположение твоего дома удобное, в окошко в хорошую погоду виден ревком.

Гости уходили поздней ночью, в пургу.

Тренев запер за ними дверь и в изнеможении повалился на измятую Громовым постель.

Пойти в ревком и рассказать все Мандрикову? Поверит он? А самому как потом жить? Ну хорошо, с деньгами останешься, а дальше? Большевики не выпустят с Чукотки в Америку.

Тренев стонал и метался в постели, и Агриппина Зиновьевна, понимая его состояние, ни о чем не расспрашивала.

Булатов, Милюнэ и Мандриков пришли в ярангу Тымнэро.

Обитатели яранги сидели в чоттагине. По заведенному обычаю Тынатваль тут же занялась приготовлением чая, а Милюнэ стала переводить завязавшийся разговор. Сначала шли обычные вопросы о жизни, о дороге на угольные копи.

— Как тебе нравятся новые цены на перевоз угля и на товары? — спросил Мандриков.

— Очень хорошие! — живо ответил Тымнэро. — Справедливые. Теперь не так обидно.

Мандрикову был симпатичен этот чукча, обстоятельный, казалось, всегда углубленный в свои мысли. Среди нескольких человек, намечаемых ревкомом в будущий Совет, был и он, Тымнэро. Об этом и пришли поговорить с ним Мандриков, Булатов и Милюнэ.

— А сети так и не взял, — с упреком заметил Мандриков.

— Не могу чужое брать, — упрямо заявил Тымнэро.

— В скором времени в Анадыре избрана будет новая власть, — начал Мандриков.

Когда Милюнэ перевела это, Тымнэро с испугом спросил:

— Опять?

— Да не пугайся, — улыбнулся Мандриков. — Ревком — это переходный период, как бы мостик к настоящей советской власти, власти народа. Сегодня такая власть на большей части России. И вот мы пришли к тебе, чтобы сказать — хорошо бы, Тымнэро, и тебе быть среди тех, кто будет избран.

Тымнэро внимательно слушал через Милюнэ то, что говорил Мандриков, и страх поднимался у него в душе. Ну, зачем они хотят втянуть меня в свои дела? Кому мешаю?

— Я не буду! — твердо и решительно заявил Тымнэро и, прежде чем Милюнэ открыла рот, добавил: — Не хочу ввязываться в их дела.

— Если все так будут рассуждать, — грустно сказала Милюнэ, — вернется Громов, а то и Солнечный владыка. И снова нас не будут считать за людей…

— Ну и пусть не считают! — вспылил Тымнэро. — Я тоже не очень-то считаю их за людей! Разве настоящие люди будут из-за власти убивать друг друга? Разве настоящий человек обманывает другого?

Булатов и Мандриков внимательно прислушивались к разговору Милюнэ и Тымнэро.

— Не хочет он, — вздохнула Милюнэ и взяла чашку…

На обратном пути Милюнэ передала содержание перепалки с родичем.

— Еще не созрел политически, — грустно произнес Булатов, — или, как бы сказал Ваня Куркутский, не доспел…

Мандриков некоторое время шел молча, а потом вдруг остановился и громко произнес:

— А все-таки он мне нравится, этот Тымнэро! Придет время — и он поймет нас, будет с нами! Я верю в это!

Дома Булатов зажег лампу, и Милюнэ принялась готовить ужин.

Мандриков присел к столу. Он достал список предполагаемых членов Совета, снова перечитал его и, дойдя до имени Тымнэро, остановился. Подумал, но вместо того чтобы вычеркнуть, подчеркнул это имя.

— Михаил Сергеевич, — как-то смущенно обратилась к Мандрикову Милюнэ.

— Что, Маша?

— Я тут говорила Булату… У нас будет ребенок…

— Что ты говоришь! Вот это здорово! — Мандриков искренне был обрадован. — Поздравляю вас!

— Маша просила меня сказать тебе… — Булатов замялся. — Свидетельство бы надо нам…

— Сделаем! — сказал Мандриков. — Завтра же выпишем — от имени ревкома.

Снаружи раздался стук в дверь. Милюнэ выглянула в сени и сказала:

— Волтер пришел.

— Бессекерский много ходит! — возбужденно рассказывал Волтер. — К Треневу ходит, к Громову ходит, к Струкову ходит. Нехорошо это! Я видел Громова…

— Он же хворый, больной, — заметил Мандриков.

— Я думал так, — нерешительно произнес Волтер. — Большая шуба, большая шапка — трудно узнать.

Булатов встревоженно посмотрел на Мандрикова. Тот встал и сказал:

— Пойдем проведаем арестанта. Кто-нибудь бывал у него, проверял, как он соблюдает условия домашнего ареста?

Булатов растерянно развел руками:

— Ну, больные и больные, как-то в голову не приходило.

Они шли, держась друг за друга в пурге.

Порой Мандрикову мерещились какие-то тени, но когда подходили — оказывалась стена дома или сарая.

Булатов громко постучал в дверь.

Пришлось ждать порядочно.

Наконец послышался испуганный голос хозяйки:

— Кто там?

— Отворяй, это Мандриков.

Евдокия Павловна долго возилась с засовами, никак не могла отворить дверь, но когда увидела перед собой троих, испуганно вскрикнула.