Конгрегация. Гексалогия

– Ну и что, – равнодушно откликнулся Курт, понимая, что надо перетянуть порезанную руку, но не желая больше двигаться; изнеможение пришло внезапно, замешанное на усталой злости на себя, на безликого, сумевшего вот так просто выйти из комнаты, забитой вооруженными бойцами, словно бочка – сельдью…

Сейчас топот бегущих людей он услышал издалека, услышал надсадное дыхание, а когда в каменную комнату ворвались еще пятеро, стали слышны и ругательства – долгие, от души.

– Абориген, жив? – оборвав поток пламенной речи, ничего общего не имеющей с благородным немецким, спохватился Ланц, всматриваясь в его лицо; лицо самог одознавателя второго ранга было исполосовано, точно минуту назад он продирался через покрытый шипами куст.

– А розы где? – спросил он с усмешкой, не ответив, и, встретясь взглядом с негодующим взором Ланца, уточнил: – Что вас так задержало?

Керн махнул рукой за спину с нервной усмешкой:

– Сделали пару привалов по дороге.

Вот так, при оружии, в простой куртке, он видел майстера обер-инквизитора впервые, и выглядел тот каким-то даже незнакомым и неестественным без своего стола с бумагами и отчетами; от болезненного смешка Курт едва удержался, вообразив своего начальника в виде этакого кентавра, представляющего помесь человека и стола.

– Не поверишь, – Райзе, такой же исчерканный глубокими царапинами, присел на корточки напротив, взяв его за порезанную руку, скривился. – Н-да… Не поверишь, академист: кошки. Целая армия злобных, как сам дьявол, кошек.

Он улыбнулся.

– Кошки?..

– Смешного в этом мало. Посмотри на его лицо, – кивнув через плечо на Ланца, нахмурился тот. – Это сделала одна из этих тварей. Ты хоть отдаленно представляешь себе, на что способна сотня бешеных кошек?.. Однако это еще полбеды; потом появились… – он на миг замер, глядя мимо руки Курта, лежащей в его ладони, и встряхнул головой. – Тени. Правда, они кошек расшугали; nullum malum sine aliquo bono.[246]

– Тени… – повторил он отстраненно, передернувшись.

Тени…

Кошки – это армия темной жрицы, в этом нет сомнений; однако тени, живые тени… Даже его познаний хватало на то, чтоб ощутить различие между силой Маргарет и тем, что вплетал в ее слова безликий колдун. Вот почему не повторил он своей попытки, вот чем был он занят; знать бы это тогда, в ту минуту – и вместо того, чтоб пытаться устранить источник его средств и связей, можно было бы практически безнаказанно убить его самого…

– Спасибо, что спросили, – чуть слышно вклинился кардинал. – Я тоже в полном порядке.

– Боже, – спохватился Райзе, – простите, ваше высокопреосвященство. Вы ранены?

– Да, – кивнул тот, глядя на свою левую руку, точно на неведомо откуда взявшееся, чуждое собственному телу дополнение; Густав выпустил плечо Курта, пересев ближе к кардиналу, и осторожно ощупал его запястье.

Кисть руки Сфорца напоминала лапу мертвой птицы – скрюченную, сухую; Райзе переглянулся с Керном, и тот предположил нерешительно:

– Быть может, просто онемение… после отпустит…

– Не отпустит, – равнодушно отмахнулся здоровой рукой кардинал. – Сердце сдюжило – и то утешает, но хорошим instructor’ом мне теперь уже не быть.

– Он пытался проделать то же самое и со мной, – тихо произнес Курт. – Почему у него не вышло?

– Потому что к твоему прикрытию привлекли едва не весь выпуск особого курса прошлого года, – откликнулся кардинал, прикрыв глаза и откинувшись к стене спиною. – И целиком абиссус.[247]

– Целиком – что? – уточнил Ланц; Курт вздохнул, глядя в пол.

– Мы так называли монастырь, – пояснил он негромко, – куда переводят тех, кто отчислен из академии или тех, кто честно выучился, но работать по каким-то причинам не смог; мы наивно полагали, что наставники об этом прозвании не знают… Ходили слухи, что братия этого монастыря – вся сплошь праведники. Значит, не слухи? – уточнил он; кардинал, вновь предавшись созерцанию своей ладони, через силу улыбнулся.

– Не сплошь, разумеется, и не лишь только праведники, однако силы их молений за тебя хватило, как видишь. Подробности после, Гессе. Во-первых, стоило бы для начала покинуть сие премерзкое место, а во-вторых, многое из того, о чем ты спросишь, столь секретно, что даже для ушей майстера обер-инквизитора не назначено. В-третьих, – хмуро добавил он, вперив требовательный взгляд в Райзе, – кто-нибудь, наконец, забинтует моего курсанта?

Тот послушно выпустил похолодевшую скорченную руку кардинала, пересев снова к Курту, Ланц со вздохом отошел в сторону, и утихшая было суета вновь завертелась вокруг.

Курт сидел неподвижно, закрыв глаза и снова чувствуя безмыслие, пустоту в рассудке, однако теперь – блаженную и отстраненную, успокоенную. Отчетливость восприятия мира отступила куда-то за грань разума и ощущений – от усталости или, быть может, развеивался постепенно чуть сладковатый дымок неведомых благовоний в курильницах; или же попросту теперь, когда закончено было дело, коему отдавались все силы, мысли, чувства, каждая минута жизни последнего месяца, тело и разум желали насладиться тем, что беспрерывного напряжения сил более не требуется, что мысли теперь не надо держать в узде каждый миг, а чувства выверять и укрывать. Этого временного покоя не нарушала даже впивающаяся в кромки ран игла…

– Не спи, – тихо окликнул его голос Райзе; по щеке осторожно, но все равно ощутимо хлопнула ладонь. – И встань с пола.

Курт разлепил веки, понимая, что скатывается в сонное оцепенение, и вяло усмехнулся.

– Хоть бы однажды для разнообразия завершение моего расследования выглядело иначе, – вздохнул он, упершись в пол ладонью, и с усилием поднялся. – Меня опять бинтуют, я вот-вот отрублюсь, и – снова упустил главного подозреваемого.

– Бинтовать я закончил, – возразил Райзе наставительно, – уснуть сможешь, как только доберемся до Друденхауса, а что касается последнего – не гневи Бога, академист. Fecisti quod potuisti, faciant meliora potentes;[248] спасибо, что вообще жив.

– Да. И это я тоже уже слышал год назад…

– Выведи его на воздух, Дитрих, – приказал со вздохом Керн. – Кроме того, что ему не помешало б проветрить голову, вскоре очнется наша одаренная дама; лучше, чтоб она его сейчас не видела. Истерик нам здесь еще не хватало.

Курт не возразил, послушно пойдя за потянувшей его рукой, слыша позади шаги молчаливого арбалетчика.

В катакомбах было по-прежнему мрачно, сыро, темно, однако прежнее ощущение давящей тяжести, угнетения исчезло; недалеко от выхода из-под ног метнулась прочь, зашипев, перепуганная насмерть кошка с всклокоченной шерстью и огромными ошалелыми глазами. Ланц тихо выругался ей вслед, явно жалея о том, что не может ускорить бедную тварь хорошим пинком.