Консервный нож (др. изд.)

Ефремов прошелся вдоль пульта, закинув руки за спину, словно обыкновенный человек, учитель, озабоченный нерадивостью своих учеников. Флоренс наблюдала за ним расширенными глазами, ее била дрожь, и Никита крепко прижал ее к себе, успокаивающе проведя ладонью по волосам.

– В какой-то мере ситуация в Сфере напоминала спектакль, преследующий одну-единственную цель – заинтересовать одного-единственного зрителя, то есть дайсониан, но играть этот спектакль нужно было так правдиво, что никакая инсценировка, игра, малейшая фальшь не прошли бы – наблюдатель дайсониан тут же разобрался бы, что это просто пьеса, и дайсониане никогда не вышли бы из кокона. – Короткий взгляд на Флоренс. – Мы не могли рисковать и пошли на связь с Чужими, как вы назвали представителей цивилизации дилеров, деловых посредников, доживающих свой век. Каким образом этот тип разумных существ-торговцев сумел остановиться на грани вымирания, каким причудливым поворотом эволюции он вообще достиг высот технологии и вышел в космос, нам еще предстоит разобраться. Их цивилизация пошла по иному пути: не самостоятельного развития научно-технического потенциала, а заимствования достижений у других цивилизаций, купли-продажи и промышленного шпионажа. Таланты, знания, информация, мастерство, культура, искусство – все для дилеров является товаром межрасовой коммерции, хотя сами они почти ничего не создали и ничего не приобрели. Представляете, в каком они социально-эволюционном тупике? Заимствование неизбежно ведет к пробелу в информационном базисе, к резкому замедлению развития и, главное, – к извращению логики и эрозии морали.

Мы лишь недавно открыли цивилизацию дилеров, но лечить ее придется долго.

К сожалению, в Галактике еще много неблагополучных цивилизаций, занесенных в Красную книгу психозоя, и дилерам есть где приложить свои способности. Но не будем отвлекаться. Вы уже поняли, в чем состояла суть нашей игры: дилеру надо было продать Сферу, а для этого прежде выгнать оттуда вас. Да, вы понесли потери, закрыв собой амбразуру Чужих, веками росших в атмосфере циничных расчетов и жажды наживы, всеобщей ненависти и лжи, высокомерия и корыстолюбия. Да, вы пережили боль утрат, гнев и тревогу за судьбы своих соотечественников, но скажите – слишком ли велика эта цена для спасения цивилизации? Не человека, не коллектива, даже не народа – цивилизации?!

Все молчали. Флоренс снова вздрогнула.

Ефремов остановился, вглядываясь в глубину виома, отражавшего две светящиеся фигуры в центре – облако и снежинку, и в его голосе вдруг прорвалась нотка тоски:

– Мы не боги, увы, и тоже теряем людей. – Он так и сказал – «людей», хотя едва ли облик его сородичей был схож с человеческим. – При одной из попыток выковырнуть дайсониан из их «скорлупы» погибла моя… жена, друзья… – Ефремов обернулся. – Я сделал свое дело, как и вы, Никита, диалог-контакт уже начался, а это главное. Приглашаю ваших специалистов ВНК.

– Обидно на чужом пиру быть незваным гостем, – пробормотал молодой начальник группы контакта.

Ефремов покачал головой.

– Вы не будете в этом диалоге «родственниками из провинции», потому что решающее значение для контакта имеет не высокий уровень техники, а высокий уровень культуры. Думаю, земная культура достаточно развита и самобытна, чтобы стать достойным партнером в контакте. У вас есть еще ко мне вопросы?

– Выходит, мы сыграли роль консервного ножа? – тихо спросил Пинаев.

Ефремов посмотрел на него как сквозь слезы.

– Я понимаю ваши чувства и, хотя не имею полномочий продолжать разговор на таком уровне, от имени Совета и от себя лично прошу прощения. Но мы не нашли иного пути.

Никита молчал, молчали Строминьш, руководитель группы ВНК, Флоренс. Кто-то невидимый, но ощущаемый, продолжал шевелить мир вокруг, заглядывая в их души, оценивая, сравнивая, размышляя, а они стояли и смотрели на представителя высшего разума, ничем не отличимого от человека, даже способностью совершать ошибки, и только Никита наконец нашел в себе силы ответить Ефремову:

– Я не вправе судить и осуждать… может быть, в самом деле невозможно помочь дайсонианам иным путем, но я уверен, можно было удержаться от ненужных жертв, объясни вы нам все раньше.

На мгновение глаза у Ефремова снова стали больными, измученными, растерянными, словно колоссальная тяжесть ответственности за все происшедшее и сломала барьеры воли и выдержки, и обнажила ранимую, исколотую шипами сомнений душу. Он не собирался оправдываться, но не мог уйти, не ответив на обвинение, и колебания его были красноречивее слов.

– Пойдемте, – сказал он наконец начальнику группы контакта. – Вас ждут.

И тут Флоренс, высвободившись из объятий Никиты, шагнула за Ефремовым и сказала ему в спину с отчаянием:

– А что теперь будет со мной?!

Ефремов обернулся, лицо его изменилось, разгладилось, улыбка впервые промелькнула на его губах.

– По-моему, на этот вопрос может ответить только Никита Пересвет.

Флоренс растерянно оглянулась…