Конституционные идеи Андрея Сахарова (сборник)
Шрифт:
27 ноября 1989 года Андрей Дмитриевич положил перед Горбачевым проект будущей Конституции Советского Союза.
Новая страна должна носить новое имя. Сахаров удачно воспользовался известной формулой Ленина, писавшего о Союзе Республик Европы и Азии. Но смысл формулы разительно изменился. Ленин после победы в гражданской войне ждал разворота мировой революции, от Европы до Индии и Китая. Советский Союз казался ему — как, впрочем, и всем большевикам — первым отвоеванным у «буржу'aзии» плацдармом такой революции, к которой будут затем присоединяться все новые и новые страны, так что Россия, запалившая мировой пожар, окажется в конце концов довольно скромной частью гигантского сообщества, которое включило бы и самые многочисленные народы Востока, и гораздо более передовые, чем Россия, западноевропейские нации.
Вместо революционаристского пафоса старой ленинской формулы понятие «Европейско-Азиатского Союза» подразумевает, помимо очевидного геополитического факта, идею синтеза «нравственных
Таким образом, наша страна никогда больше не будет претендовать на некую особую ведущую роль спасительницы и благодетельницы остального мира. Политический мессианизм любого толка (большевистского, православно-шовинистического, исламско-фундаменталистского и т. д.) запрещен конституционно. Никто, следовательно, не должен опасаться, что Советское государство вновь станет кому-либо навязывать свои идейные представления и образ жизни.
«Земля» с заглавной буквы, «Земля в целом» упоминается в проекте Сахарова и вторично, в ст. 4, где говорится: «Глобальные цели выживания человечества имеют приоритет перед любыми региональными, государственными, национальными, классовыми, партийными, групповыми и личными целями». Еще ни в одном государстве мира эта мысль не была записана в Конституцию! Конечно, теперь она получила широчайшее международное признание, она едва ли не тривиальна, но вряд ли кто-либо способствовал этому в такой степени, как сам Сахаров. «Приоритет» общечеловеческого А. Д. толковал позитивно: как необходимость во имя выживания — «гармонизации экономического, социального и политического развития во всем мире». А «гармонизация» могла означать лишь одно — то, что Сахаров еще двадцать лет тому назад назвал «конвергенцией», ту идею, которую он сам считал наиважнейшей и самой дорогой для себя…
Признаться, я предложил Андрею Дмитриевичу убрать из текста ст. 4 стоящее в скобках слово «конвергенция», потому что, во-первых, смысл его развернуто описан фразой в целом («встречное плюралистическое сближение социалистической и капиталистической систем»). Во-вторых, иностранный термин звучит чуждо и непонятно для большинства советских граждан; в-третьих, вокруг него накручено слишком много идеологических кривотолков. Наконец, казалось бы, в Конституции незачем упоминать о «капиталистической и социалистической системах». Можно по-разному понимать, что такое «капитализм» и «социализм»; особенно последнее понятие после 72 лет звучит для большинства людей вряд ли утешительно и уж никак не вразумительно. Скорее, это каббалистический знак или просто жупел. Вообще «общественный строй» — не правовое определение. Над его реальным содержанием изо дня в день трудится крот истории. Его неизбежное, постоянное изменение — не что иное, как естественноисторический процесс. Конституция может и должна фиксировать лишь то, что поддается юридической фиксации: гражданские, государственные, судебные и прочие формы (институты, процедуры), которые имеют нормативный характер для всех жителей страны. Безотносительно к «общественному строю», то есть к подвижному и конкретному экономическому, политическому, культурному наполнению этих форм, что зависит уже от обстоятельств, традиций, исторической борьбы в рамках Конституции. Закон не сводится к «отражению» интересов тех или иных групп, но сплачивает их в гражданское общество, защищает интересы каждой группы от каждой из других групп, короче, создает формализованное, нейтральное поле общежития, на котором вечно сталкивающиеся живые интересы людей уравновешиваются, приводятся к компромиссу, разумно ограничиваются надличным и надгрупповым законом. С этой точки зрения стоит ли упоминать, скажем, о «социалистической системе»? Конституция должна лишь обеспечивать гражданам ненасильственную возможность сделать «систему» такой или вовсе иной, устраивать социальные отношения по своему вкусу, как угодно, не нарушая закона.
Однако Андрей Дмитриевич, внимательно слушая, твердо остался при своем. Видимо, он считал, что «встречное плюралистическое сближение» недостаточно выражает сложнейший процесс парадоксального преобразования, отнюдь не гладкого взаимопроникновения отдельных элементов каждой из систем в другую систему, их смешения и слияния «в долгосрочной перспективе». Сахаров был убежден, что, начавшись пусть с самого скромного сотрудничества («сближения»), в конце концов когда-нибудь на Земле возникнет — при всем локальном разнообразии — одна наиболее эффективная и безопасная «система»… и ее трудно будет счесть «капиталистической» или «социалистической». Слово «конвергенция» многозначно определяло весь этот процесс, долгий и неотложный, включающий сиюминутные малые политические шаги — и всечеловеческое будущее. «Конвергенция», для А. Д. Сахарова, вмещает альфу и омегу, микро- и макроуровни «выживания».
Что до терминов «социалистическая» и т. п., то А. Д. мало интересовался
их теоретическим значением. Сахаров был, мне придется подчеркивать это еще и еще раз, реалистом и прагматиком. Что ни говори, две совершенно разные общественные системы и военно-политические блоки впрямь существуют. И очевидно, их глубокое различие еще долго будет накладывать отпечаток на мировое сообщество, тая в себе гибельную угрозу. Поэтому почему бы не воспользоваться общепринятыми этикетками? Ведь все знают, к чему они относятся.Надо добавить, что сахаровская «конвергенция» противостоит также хрущевско-брежневскому «соревнованию двух систем», пусть даже «мирному». Двух, стало быть, тождественных себе и непроницаемых друг для друга, неизменных и борющихся «лагерей» (правда, благоразумно «сотрудничающих», но по правилам все той же экономической, идеологической, пропагандистской, разве вот только не военной борьбы). Конституция А. Д. Сахарова радикально отказывается и, более того, запрещает это привычное, тупое противостояние «капиталистической системе» как угрожающее человечеству… и нашему, нашему собственному выживанию!
А пока эта конституционная и нравственная норма не укоренилась, пока обе «системы» опасаются друг друга и держат наготове ядерное оружие — Сахаров считает обязательным впервые в мировой практике ввести в Конституцию не только принцип «оборонительной достаточности» (ст. 12), но и пространную ст. 13, где речь идет о принципах и правилах, сводящих к минимуму угрозу применения ядерного оружия.
Итак, ст. 2, 3, 4, заключительные две фразы ст. 5, а также ст. 12, 13 и заключительная фраза ст. 14 с полнейшей определенностью основывают Конституцию Советского Союза на его принадлежности к мирному мировому человеческому сообществу. Это первая, исходная идея проекта.
Из сахаровского глобализма, из принципа всечеловечности с необходимостью вытекает вторая исходная идея Конституции. Точнее же — идея двуедина. «Человечество», «всечеловеческое» в качестве вездесущей и всегдашней реальности, непосредственной правды и жизненного, практического, повседневного наличия, нуждающегося в правовой защите, — это индивид, каждый «вот этот» человек. Таковы два лика единого приоритета. В сахаровской (но, конечно, не им созданной… а лишь всецело воспринятой умом и сердцем) новоевропейской иерархии ценностей — сначала и выше всего права отдельного человека. А уж из них вытекают все остальные права — национальные (как не отчуждаемые от индивида), социально-групповые, вообще коллективные, вплоть до «интересов общества в целом» (как принадлежащие индивиду, а следовательно — и разнохарактерным объединениям индивидов). Любое коллективное право есть, с одной стороны, одно из прав индивида как члена этого коллектива; с другой стороны, коллективное право ограничивает права отдельного человека таковыми же правами другого члена этой группы; наконец, согласовывает права индивидов, принадлежащих к разным группам. Все группы (народности, социальные слои, религии и т. п.) равны, ибо все принадлежащие к ним индивиды рождаются равными. И всякая национальная, групповая принадлежность есть часть индивида, одна из природных или свободно выбранных им характеристик, потребностей, целей.
Правам человека в Конституции Сахарова полностью посвящены ст. 5—11, 41, косвенно также ст. 2, 14, 37—40, 42. Причем Андрей Дмитриевич скрупулезно перечисляет и личные свободы, выкованные в западном мире; и социально-экономические права индивида, на которые обычно делался акцент в нашей стране; и права, связанные с распоряжением своей рабочей силой («физическими и интеллектуальными трудовыми способностями»); наконец, права частной собственности и наследования. Существенно упоминание «Всеобщей Декларации прав человека ООН» и «Пактов о правах человека», а также других международных соглашений, подписанных СССР, как «имеющих на территории Союза прямое действие и приоритет перед законами Союза и республик» (ст. 5).
Третья сквозная идея проекта А. Д. Сахарова состоит в конституционном обеспечении многопартийной парламентской демократии.
Эта идея нигде не сформулирована в лоб. Но: прежде всего, есть ст. 7: «В основе политической, культурной и идеологической жизни общества лежат принципы плюрализма и терпимости». Оговорены «свобода слова и информационного обмена», а также «свобода ассоциаций, митингов и демонстраций» (ст. 6). Запрещается в какой бы то ни было форме деятельность тайной политической полиции (ст. 14). Исключается подмена государственной власти («всей полнотой», которой обладает законно и демократически избранное правительство), вмешательство в отправление этой «высшей власти в стране» «руководящими органами какой-либо партии» (ст. 28). Иными словами, конституционно запрещены властные постановления или распоряжения в отношении страны со стороны Политбюро, ЦК КПСС, партийного съезда этой или любой другой партии. Провозглашена надпартийность функций Президента. Наконец, всеобщие и прямые выборы в обе палаты Съезда и таковые же выборы Президента на альтернативной основе (ст. 29, 35), а также вся система прерогатив и баланса законодательной, исполнительной и судебной властей — все это (ст. 28—36) соответствует, несомненно, принципам последовательной демократии: с сильным парламентом и сильным президентом. Не считая нужным изобретать велосипед, Сахаров охотно принимал во внимание мировой, особенно североамериканский, опыт.