Конструктор

Раскрытие темы «конструктор» требует показа творческого пути как отдельных конструкторов, судьбы которых, естественно, индивидуальны, так и процесса становления, творческого роста ОКБ в целом — коллективного конструктора — автора сложнейших техничес-. ких объектов. Этим объясняется и значительное число действующих лиц этой повести, и рассказов об их делах. А точкой отсчета начала деятельности многих из них является создание ОКБ Мясищева в памятном многим 1951 году.

… Первое, на что обратил внимание будущий сотрудник проектного отдела Д.Ф. Орочко, придя оформляться на работу, были признаки повышенно жесткого режима работы. В двери, ведущей в отдел, имелся кодовый замок, а над ним табличка: "Сотрудников вызывать". Он нажал кнопку звонка.

— Вам кого? — спросила открывшая дверь девушка.

— Мне начальника, — отвечал Орочко, показывая приемную записку из отдела кадров.

— Минуточку обождите, я его вызову, — сказала девушка и закрыла дверь.

"Ну и ну", — только и успел подумать новенький, как дверь вновь открылась и вышел плотный мужчина в белой безрукавке.

— Здравствуйте, я — Селяков Леонид Леонидович, — представился он и крепко пожал руку новичку. Он взял приемную записку Орочко и пригласил его присесть к небольшому столу около входной двери. "22 июня 1951 года, Орочко Дмитрий Федорович", — вслух начал он читать приемную записку, — "инженер, окончило МАИ в 1950 году, переведен из ЛИИ"…

— Значит, вы один из учеников Владимира Михаиловича Мясищева? — спросил он.

— Да, — отвечал Орочко.

— Как же вы оказались в ЛИИ? — поинтересовался Селяков.

— Был там на преддипломной практике. — отвечал Орочко, — заместитель начальника ЛИИ тогда преподавал в МАИ. Он предложил мне у них же делать и дипломную работу под его руководством. После зашиты оставлен там для работы.

Селяков молча слушал, пристально и даже сурово глядя на новенького.

— А потом приехал в ЛИИ Владимир Михайлович, — продолжал Орочко, — и предложил мне работать в ОКБ…

— Это я знаю, он мне говорил, — перебил новенького Селяков, — идите, заканчивайте оформление, — расписался он на приемной записке, — а завтра прошу на работу.

Он снова крепко пожал руку Орочко, пожелал не опаздывать утром и вдруг улыбнулся так, что на его лице не осталось ни малейших признаков недавней суровости…

Работали в проектном отделе, как и во всех других подразделениях ОКБ, весьма напряженно. Ни о каком нормированном рабочем дне, окончании работы по звонку не было и речи. Не только плановые, но и новые задания и вопросы, требующие немедленной проработки и решения, возникавшие у проектировщиков непрерывно, необходимо было так же быстро решать…

Ежедневно сюда приходил главный конструктор. Он обходил рабочие места, иногда присаживался к тому или иному конструктору — смотрел, спрашивал, советовал. А затем, в кабинете Селякова они разбирали и текущие вопросы, и новые проблемы. Особенно много внимания Владимир Михайлович уделял комнате, где работали трое: О.А. Сидоров, Н.Г. Колпаков и А.И. Турпаев. Там оттачивалась основная компоновка самолета СДБ 103М (по внутреннему обозначению проект "25").

Параллельно с этим проектом в отделе прорабатывались различные его варианты под индексом «26», «27», «28». Под индексом «26» шел проект транспортного самолета большой грузоподъемности < турбовинтовыми двигателями. Орочко получил задание на проработку компоновки грузового отсека этого самолета.

Ветераны вспоминают, что, несмотря на чрезвычайно большую нагрузку, а может быть и благодаря ей, в отделе установилась удивительно дружная рабочая обстановка. Этому в значительной степени способствовал Леонид Леонидович Селяков. Внешне суровый, даже замкнутый (что так смутило Орочко при первом знакомстве), Леонид Леонидович на самом деле был душевным, увлеченным своим делом человеком. Работать с ним было легко и приятно. Никогда никто из его сотрудников не слышал от него резкостей, ни на кого он не повышал голоса. В трудные минуты для каждого у него находились добрые слова, дружеская поддержка. Он не давил своим авторитетом и опытом. Рассматривая то или иное предложение своего конструктора, даже в том случае, когда оно требовало существенных поправок с его стороны, Селяков старался сделать это так, чтобы сохранить уверенность конструктора в его авторстве, не только не погасить, а усилить заинтересованность конструктора в успешном завершении своей разработки.

Благодаря всему этому и несмотря на очень напряженную работу, в отделе не было атмосферы нервозности, не было «дергания». Дело успешно продвигалось.

… Ранее упоминавшийся ученик В.М. Мясищева, выпускник МАИ Г. Д. Дермичев пришел в ОКБ-23 в середине июля 1951 года сразу после окончания института. Получив от начальника отдела кадров В.И. Левицкого направление в модельную бригаду Некрасова, Дермичев, идя по заводскому двору, неожиданно встретился с Мясищевым.

— Здравствуйте! Вы что здесь делаете, товарищ Дермичев? — поинтересовался главный конструктор. — Насколько я помню, вас распределили на работу в ЦАГИ, как вы просили.

— Потом меня перераспределили к вам, Владимир Михайлович, — показал приемную записку ученик.

— Это очень хорошо. Тогда зайдемте ко мне, — взяв под локоть молодого человека, пригласил Мясищев.

Оказалось, что кабинет главного конструктора размещался как раз в том двухэтажном невзрачном домике, возле которого они встретились…

Войдя в кабинет и усадив Дермичева за стол, главный конструктор начал разговор по телефону. — Леонид Леонидович, вы все ворчите на меня, что я плохо помогаю вам кадрами. Так вот, я исправляюсь и направляю к вам молодого способного работника. Зовут его Геннадий

Дмитриевич Дермичев. Сейчас он у меня в кабинете, скоро придет к вам, встречайте.

— Я разговаривал с начальником проектного отдела Селяковым Леонидом Леонидовичем, — пояснил новенькому Мясищев. — Предлагаю вам поработать там. Думаю, что у Селякова вы найдете себе занятие по душе. Желаю вам творческих успехов, до свиданья. Хотя подождите, — остановил Дермичева главный. — А как решился ваш вопрос с жильем?

— Пока никак, придется ездить сюда из Жуковского, — отвечал Дермичев. — В отделе кадров меня записали как нуждающегося в жилье…

— Селяков меня долго расспрашивать не стал, — вспоминает Геннадий Дмитриевич. Он познакомил меня с Орестом Александровичем Сидоровым и сказал ему, чтобы он обеспечивал меня рабочими заданиями. Сидоров стоял у чертежной доски и что-то дорисовывал на чертеже самолета, хвост и крылья которого украшали красные пятиконечные звезды.

— Выслушав мой краткий рассказ о дипломном проекте, на то время моей единственной проектно-конструкторской работе, Сидоров дал мне первое задание. Мне предстояло выполнить расчет температурных полей, образующихся от выхлопных газовых струй реактивных двигателей в районе хвостового оперения самолета под индексом «25» (103М). Для сравнения аналогичные расчеты я должен был сделать и по ряду известных нам иностранных самолетов с турбореактивными двигателями. Едва закончив эту работу, результаты которой — я это с удовольствием про себя отметил — пригодились при выборе места расположения горизонтального оперения самолета 103М, я получил новое задание. Требовалось определить размеры воздухозаборника турбореактивных двигателей, расположенных в корневой части крыла, и произвести их увязку с лонжеронами крыла.

— Как и предыдущее, это задание не было просто «загрузочным» или испытательным для новичка, — подчеркивает Дермичев. Результаты моего труда — я это снова мог увидеть — пошли в дело, были моим скромным, но реальным вкладом в конструкцию того самолета, для создания которого образовалось это ОКБ. Сознание такого необыкновенного для меня факта здорово воодушевляло, работалось легко, без оглядки на часы. А когда меня как-то незаметно подключили к группе, которая во главе с Леонидом Леонидовичем занималась анализом различных схем шасси с целью выбора оптимального варианта для самолета «25», я почувствовал себя почти полноправным членом коллектива проектного отдела, — заключает Геннадий Дмитриевич.