Контингент (Книга 2, Шурави)

– Ну вот, видишь, - радовалась Елена Федоровна, - а Кузнецова говорила, что ее сыну в Германию посылки не доходят! Вот заглянет, я ее порадую. Ты не знаешь, Ирочка, она не заболела? То часто заходила, а то вот уже почти полгода нет.

– Я уж говорила, мам, - отвела глаза Ирина, - она к дочери на Север уехала пожить, пока Генка в армии.

Письмо оканчивалось обычными поцелуями, пожеланиями здоровья, приветами друзьям и знакомым.

Пока читали, за окном совсем стемнело. Осенний ветер постукивал сучьями старых тополей за окном. Поужинали. Ирина прибрала, помогла матери умыться, уложила ее в постель:

– Мам, ты спи, я не надолго.

Что ж, дочь взрослая, нужно устраивать личную жизнь.

Ира вышла из дому, дошла до неподалеку от них расположенной воинской части и стала ждать. Через проходную проскочил рядовой, подбежал к девушке:

– Привет!

– Привет! Принес?

– Да, бери, только быстро, а то сюда дежурный по части идет.

– Все, удачи, я побежал, - у КПП обернулся и крикнул; - Ир, ты, если что, приходи еще, поможем. Да, и еще. Сержант может быть заместителем командира взвода, и вилок солдатам не дают, все ложками лопаем. Ну, пока, - махнул рукой и скрылся в ярком прямоугольнике проходной.

Ира вернулась домой, заглянула к проснувшейся матери:

– Мам, я дома, спи.

– Ирочка, ты письмо Севушке напиши.

– Да, мама, прямо сейчас и сяду.

Пока Ира приготовила место на кухонном столе, переоделась в домашнее, Елена Федоровна заснула. Ирина заглянула в комнату матери, чтобы выключить свет и посмотрела в лицо спящей. Подумала о том, что врачи не дают больше года при таком сердце, даже если уход будет идеальный и лекарства самые современные. Сильно сдала мама. Если бы знала, почему Кузнецова перестала заходить!

Поправляя одеяло, увидела конверт с письмом, зажатый в руке матери. Елена Федоровна улыбнулась во сне и губы, едва шевельнувшись, позвали тихонько-тихонько:

– Севушка!..

Ира прошла на кухню, села за стол. Развернула тетрадку с вложенным в нее солдатским конвертом без марки, принесенную ею из военной части. Выдернула аккуратно двойной листочек и, вздохнув, начала писать:

"Дорогая мамочка и сестренка моя, с солдатским приветом к вам ваш сын и брат Всеволод Авдеев!"

И дальше текст письма сообщал в только одному Севе присущем стиле, что служба идет хорошо, что он теперь уже годок, что недавно его назначили заместителем командира взвода, а в прошлые выходные замполит возил их на автобусе в Дрезден на экскурсию. Ирина старательно описывала Цвингер-дрезденскую галерею, о которой специально читала в читальном зале Краевой библиотеки.

Письмо ладилось, и только дойдя до места: "вот хохма-то, давно хотел вам написать, что в столовой и первое и второе едим ложкой, а в Дрездене зашли в гаштет - это кафе у немцев так называется - а там вилки и ножи, так я...", Ира остановилась, дала передохнуть уставшим пальцам и глазам. Вспомнилось ей, как сама-то, старше брата на два года, водила его, пятилетнего мальчишечку, за руку в парк гулять, кататься на аттракционах. Какой белоголовый, хороший, послушный мальчишка был Сева. Как хорошо они дружили и любили друг друга, прямо как в сказке про братца Иванушку и сестрицу Аленушку. Вспомнился совсем пацан, стриженный наголо, с оттопыренными ушами и тонкой шеей, какой-то беззащитный в своей детскости, призывник Сева, растерянно, смешно приникнувший к окну вагона сплющенным о стекло носом, и его голос на перроне, на прощанье сказавший: "Не грусти, сестренка"

Протянув руку, Ира достала из-за картины, висящей на стене, маленький серый казенный бланк. В который уже раз прочитала сообщение о том, что на шестом месяце службы рядовой-десантник Авдеев Всеволод Георгиевич - пропал без вести во время выполнения интернационального долга на территории Демократической республики Афганистан. Не пропал Сева, а погиб от взрыва мины, и разнесло его бедного в клочья, почему и сообщили, что пропал. Только Генка Кузнецов, друг Севы, рассказал все Ирине, жутко плача пьяными слезами, глухо и страшно пристукивая протезами ног об пол этой самой кухоньки, когда Елена Федоровна лежала в кардиоцентре.

– Ведь вот он, Севка, передо мной бежал. Брали мы тогда кишлачок один под Баграмом. Суки-духи плотно били по нам из минометов из-за дувалов. Видел я, откуда бьют. Кричал Севке, чтобы брал левее, там дыра в дувале была, можно было оттуда падлюк достать. Да куда там! Они стреляют, мы стреляем. Грохот... Тут-то и взрыв, прямо под ногами Севки...
– умолк Генка, налил неверной рукой стопку водки, проглотил:

– Как рвануло! Я смотрю, ищу, а Севки нет нигде. Потом второй взрыв, ноги мне до колен - в кашу, - Генка тяжело вздохнул и протянул Ирине медаль покореженную "За отвагу", - это его, Севкина...

Ирина зажала в кулак медаль, уткнулась лицом в руки, лежащие на тетрадях, тонко пахнущих гуталином, кирзой, табаком и еще чем-то неуловимым, и горько беззвучно заплакала.

Глава 14. Тварь

Крепко спит Андрей, сквозь сон смутно чувствуя, что что-то тревожит его, не дает полностью погрузиться в сладкие ночные грезы. Вздрагивает, понимая, что чей-то взгляд сверлит его ненавистью и злобой. Осторожно Андрей переворачивается на спину, открывает глаза и цепенеет от ужаса. Низкий брезентовый потолок нависает над ним, но не это пугает Андрея. С провисшего палаточного полога, уцепившись суставчатыми лапами - когтями, свисает прямо над лицом огромный скорпион. Неуловимо быстро насекомое протягивает клешни к голове Андрея, впивается ими в лицо и приближает к шее мерзкое жало с каплей яда и смотрит немигающим взглядом равнодушной злобной твари в остановившиеся от страха глаза человека...

Какое нехитрое развлечение - бродить по залам краеведческого музея, глазеть на всяческие диковинки, предметы быта стародавнего, такие смешные, трогательные. Любоваться красотой природы, пусть даже такой - заспиртованной и засушенной.

По воскресеньям, когда родители заняты накопившимися за неделю и отложенными до выходных делами: стирка, генеральная уборка, готовка пищи на следующую неделю, они сами выпроваживают детей на улицу:

– Иди-иди, погуляй. Сходи с друзьями куда-нибудь. Ну что дома-то сидеть!

Занятие найти не трудно, даже в маленьком городе. Библиотека, кино, парк с аттракционами, да мало ли куда можно пойти. Но все это хорошо, когда тепло, а вот зимой здорово по городу не погуляешь, на лавочке не посидишь. Зато в музее и тепло, и интересно.

Андрей жил в этом городе недавно и ему очень нравилось знакомиться с необычными особенностями нового для него края. С недавних пор Андрей ходил по залам музея не один. Теперь он проходил вдоль витрин, сжимая осторожно хрупкую ладошку любимой девушки. Посидев в кино, побродив по заснеженному городу, Андрей и Ленка заходили в музей. Прелесть! Начиная от встречающего их на втором этаже лобастого чучела зубра, заканчивая немецким шестиствольным минометом. Андрей ахает, удивляется, слушая Ленкины рассказы, лукаво посматривает на лицо девушки, воровато оглядываясь по сторонам, и если в зале они оказываются одни, Андрей целует Лену. Ленка дурачится, балуется и ведет Андрея к единственной экспозиции, которая восторга у него не вызывает.

– А теперь... Мы пойдем...
– загадочно начинает Ленка, - и посмотрим...

– Ну, Аленушка, ну, перестань. Не могу я...

– На бабочек, на бабочек, - заканчивает хитрая Ленка.

– Да, прошлый раз ты тоже говорила "бабочки, бабочки", - не верит наученный опытом Андрей, - А там - скорпионы!

Ленка тихонько хихикает, вспоминая, как шарахнулся от выставки с насекомыми Андрей.

Андрея, еще маленького, ударил своим жалом крупный скорпион. Это было в Средней Азии, где семья Андрея жила по месту службы отца - офицера. Серьезных последствий не было. Быстро помогли медики из гарнизонного госпиталя. Но Андрей никак не мог забыть, как потянулся ладошкой к интересному забавному насекомому, чтобы погладить его колючую спинку, пожалеть за то, что все его не любят, давят сапогами и не разрешают играть с ним. Скорпион затих на потрескавшемся асфальте, расставил пошире членистые лапы, загнул к спинке хвост с жалом-крючком на хвосте, заметив приближающуюся к нему, сначала в виде тени, а затем - ненавистной человеческой руки, опасность. Как только рука человека приблизилась, почти касаясь панциря, скорпион метнул свой хвост, моментально пронзил жалом нежную кожу ребенка, вспрыскивая под нее яд, и как только рука отдернулась, тварь тут же исчезла в одной из многочисленных трещин. С тех пор Андрей видел в кошмарных снах скорпионов, а уж чтобы самому подойти к витрине музея и любоваться этой мерзостью было выше его сил.