Контора Кука

На всякий случай он сразу попробовал дверь — она была не заперта, нет, и он тогда решил и в самом деле здесь немного помедитировать… Пожалел только, что не взял с собой пиво, но тут же обнаружил и кружку — прямо возле газовой плиты… Усомнился было, что это его, он как-то не помнил, чтобы брал с собой, но, махнув рукой, решительно взял её и сделал большой глоток. Поставил кружку, открыл выдвижной ящик, второй… И в третьем увидел картину… В массивной золотистой раме. Масло, холст… Лев достал её и поставил на железную панель, рядом с решёткой газовой плитки, прислонив к стене.

На картине была изображена Мария с младенцем на фоне какой-то лимоновой… или, во всяком случае, лимонного, щемящего цвета рощицы… При этом и у Марии, и у младенца были закрыты чёрными повязками глаза… Да нет, просто полосками — как на фотографиях, если хотят, чтобы конкретного человека нельзя было узнать… Но тут-то не узнать было невозможно, ни один человек в мире, наверно, не смог бы их не узнать, значит, этими чёрными чёрточками, закрасившими глаза, художник явно хотел сказать что-то другое…

«На лучших картинах нет лиц и в лучших книгах — имён… — вспоминал Лев слова старой песни, — чтобы… как там дальше? Леди и джентльмены… могли спокойно продолжать… свой утренний кофе… или нет, чай, как-то так… хотя почему бы тогда уже и не вечернее пиво… по крайней мере, больше тут уже точно ничего мне не приходит в голову», — подумал Лев и сделал глоток. Он не мог бы сказать, художник ли это вообще, ну, в смысле, автор картины провёл две чёрные чёрточки, или это сделал кто-то другой, другой художник, поверх первого, сейчас ведь все — художники, в кого ни ткни, кого ни копни…

Впрочем, Лев даже не уверен был, что перед ним не копия какого-то настоящего художника, кого-то из старых мастеров, которого немного более образованный, чем он, человек узнал бы с первого взгляда. «Техническое образование», — говорил Лев, когда кто-то удивлялся, что он чего-то не знает, и даже уже не парился по такому поводу… Как, впрочем, и по всем почти другим: «Зрелость — это когда недостатки начинают выдавать за достоинства»… Он отвлёкся наконец от картины и стал заглядывать в другие ящики, в многочисленные пустые холодильники… Но больше нигде ничего не было, хотя, по идее, там должна была бы «мышь повеситься»…

Да он, собственно, и сам не знал, что ожидал там увидеть — ещё одну картину или пистолет, о котором говорил Паша, — то ли детский, то ли нет… пистоль, да, или, скажем, две фигурки… оловянных солдатиков… или оффшорных рыцарей… или тогда уже богатырей… или, скорее, тогда уже — местных кобольдов… ну кто-то же тут живёт, наверно… природа боится пустот… Но все ящики, тем не менее, были пусты, и Лев снова обернулся к картине, зачем-то перевернул её — ах да, узнать, нет ли там подписи, названия… Но нет, там ничего этого не было — и над входом в заведение, кстати, тоже, никакой таблички, — вспомнил он, — то есть не стали писать «Ohne Titel» [11] , что правильно, конечно, зачем тавтология… Боязнь тавтологии…

11

Без названия (нем.).

Допив пиво, Лев напоследок оглянулся по сторонам, а потом закрыл глаза, выключил свет и попытался ещё раз представить море и белый кораблик, на котором он должен был уплыть в какое-то другое настоящее… Но, услышав звук, открыл глаза: на кухню ввалился явно что завсегдатай, судя по тому, как он уверенно в темноте нашёл выключатель.

— О, — сказал он, — im Dunkeln ist gut munkeln [12] .

Лев кивнул и перевёл было это про себя как: «Темнота — друг молодёжи», и даже хотел об этом сказать незнакомцу, но подумал, что это выглядело бы так, будто он, Лев Ширин, что ли, примазывается к молодёжи — «молодится», какая он уже на фиг молодёжь… Он хотел сказать иначе: «темнота — друг молодости в том смысле, что, закрыв глаза и выключив свет, старый человек может эту самую молодость вспомнить…» — но это было уже как-то маразматично сложно… Лев просто промолчал, кивнув.

12

В темноте хорошо шептаться, сплетничать (нем.).

Сразу уйти ему было неудобно, как будто незнакомец ему чем-то помешал, ну, или не то чтобы неудобно… Но он так или иначе не отказался от протянутой сигаретки, задержался и выслушал историю, даже сразу не заметив, что они уже не одни, в кухню вошли ещё несколько человек, и незнакомец — очень высокий и пластичный парень… в том смысле, что, рассказывая, он делал такие движения руками, как это делают рэперы, но более плавно, и получалось всё вместе довольно складно при всей абсурдности слов, которые он при этом быстро произносил…

Он долго жил за границей — в Афинах, вместе со своей греческой женой, пока в один прекрасный день она не ударила его палкой по голове…

— Да-да, — оглянулся он, когда кто-то из вновь прибывших на кухню курильщиков сказал со смешком: «Да ладно тебе заливать, Михи!»

— Палкой, — сказал Михи, — это последнее, что я запомнил. А потом всё — расплывчато, как в этом клипе «Роллинг стоунз»… Ну, неважно, я помню, что летел как-то странно, через Будапешт… Почему через Будапешт? Я понятия не имею. Всё в тумане, и только здесь он начал рассеиваться, этот туман, хотя он и был утрированным… Вот что бывает, когда человек женится. Не женитесь никогда и ни при каких обстоятельствах!

— А из-за чего она тебя так?

— Из-за денег. Была какая-то небольшая ссора, ничего особенного, как лучше распределять семейный бюджет… я совершенно не ожидал такого, совершенно… Всё было как в бреду, очнулся — её нет в квартире, и что-то мне подсказало, что надо побыстрее смываться, что пошла за подмогой, родню звать… и я как был поехал в аэропорт, без вещей, без ничего, слава богу, эта тварь паспорт оставила и одну карточку, хотя, как покупал билет… я ничего этого не помню, и почему вдруг Будапешт, чёрт возьми? Но факт, что там я очнулся, в аэропорту, и всё как будто бы во сне… но при этом я в Будапеште, в аэропорту…

— Может, она тебе что-то подмешала, — предположил один из слушателей.

— Не думаю, — сказал Михи, — она простая была такая деваха… фармацевтика не по её части, она вот — железной палкой по голове, это да… Вот её сестра младшая, та могла бы…

Перед тем как выйти, Лев ещё раз оглядел кухню, подумав, впрочем, что вряд ли последний раз — здесь и в самом деле что-то было, какое-то расслабленное, лёгкое безумие… «Как будто ты дома, — подумал он, — вот да, как будто ты дома… но на уровне какого-то более глубокого слоя, чем внешний… внешне — какой же это дом, это бог знает что, затерянный мир, как правильно говорил Паша, где кто-то исчезает, а кто-то появляется… после нуль-транспортировки, прямо из Греции… Ну, или транзитом… эттрактор…»

В баре теперь было тесно, публика была в основном совсем уже юная… Одна девушка просто даже смутила Льва — при его появлении она отставила кружку с пивом, распахнула объятия и воскликнула: «Папочка! Я наконец-то тебя нашла!» Лев криво усмехнулся и стал протискиваться к стойке. «Счёт», — сказал он официантке. «Уже, так быстро? — сказала она. — Вам у нас не понравилось?» «Да нет, — сказал Лев, — очень даже. Хотя я, наверно, немного староват для вашей кнайпы». «Отнюдь! — воскликнула Софи. — Посмотрите вон туда — у нас не только малолетки бывают. Отнюдь!»