Конторщица
Шрифт:
— Римма Марковна, я завтра с работы буду идти, забегу и куплю вам яйца, — попыталась успокоить и приободрить старушку я, — ну, не хотите котлет, я могу макарошек по-флотски организовать. Или гречку с подливой.
— Какая гречка! — рассердилась вдруг Римма Марковна, — При чем здесь гречка?! Ты что, совсем забыла? Пасха завтра. Я хочу ночью тихонько на службу сходить, мне тут шепнули, где служба будет, посвятить крашенки надо бы. Кулича только нет, испечь не вышло — там Клавдия бдит, сразу стукнет куда надо, а вот крашенок можно было бы и покрасить. Тем более у тебя плитка в комнате, никто не увидит. Но яиц забыла
У меня в голове сразу щелкнуло: и странный взгляд продавщицы, и завтрашний субботник в воскресенье, и отсутствие яиц в магазинах.
— Римма Марковна, вроде в холодильнике одно или два осталось, — неуверенно предположила я, — надо глянуть.
— Глянь, Лидочка, — воодушевилась Римма Марковна, — даже если хоть одно, уже лучше.
— Ага.
— Только смотри, чтоб Клавдия не увидела, — в спину напутствовала меня соседка.
Я прошла на кухню. Там, кроме апатично ковыряющегося в консервной банке чуть поддатого Петрова, больше никого не было.
— Привет, Лида, — вяло отсалютовал вилкой с наколотым кусочком азовского бычка Петров.
— Привет, Фёдор, — кивнула соседу я. — Приятного аппетита.
— Да какой там аппетит, — жуя, пожаловался Петров, тщетно пытаясь выудить из банки остатки рыбы. — Пенсия через три дня, а я давно на мели. Слышь, Лидка, одолжи пятишку до десятого?
— Пить меньше надо, — на кухню крейсером вплыла Клавдия Брониславовна и брезгливо уставилась на Петрова, который допивал остатки томатного соуса из банки. — Алкоголизм в вашем возрасте, милейший, — враг разума!
— Знаем-знаем, — хихикнул Петров, вытирая томатные усы, точнее растирая их по щетинистому подбородку. — Друг водки — враг профсоюза! Напился, ругался, сломал деревцо, стыдно смотреть людям в лицо!
— Вы бы поменьше ёрничали, товарищ, — побагровела Клавдия Брониславовна. — Я вот участковому сообщу, как вы вчера с собутыльниками нарушали общественный порядок.
— Когда это мы нарушали?! — удивился Петров, через всю кухню запуливая банку в мусорное ведро.
— Вчера! С утра!
— Да что мы делали такого?! — вытаращился Федя, при этом рука его дрогнула, траектория полета нарушилась и банка усвистала мимо, щедро украсив томатными брызгами стенку и пол.
— А кто песни орал на всю квартиру?! — уперла руки в бока Клавдия Брониславовна.
— Не орал, а пел, — наставительно поправил ее Петров, задумчиво рассматривая испачканные томатным соусом руки. — Мы пели днем, и в моей личной комнате. Имею право предаваться искусству!
— Теперь это так называется? — закатила глаза Клавдия Брониславовна.
— Эх, тёмная вы женщина, — попенял Петров, вытирая руки об занавеску на окне. — Ничего-то вы не понимаете в советских песнях!
От такого явно несправедливого заявления Клавдия Брониславовна на секунду опешила, чем и воспользовался Петров, отодвинул ее в сторону, и вышел из кухни.
— Хулиганье! — отмерев, взвизгнула та.
— Рюмка, стопочка, стакан — вот и вышел хулиган! — дурашливо блея пропел Петров из коридора.
— Ну, ты глянь, — всплеснула руками Клавдия Брониславовна и вдруг увидела, что я достаю из холодильника последние три яйца.
— А зачем тебе яйца? — поинтересовалась Клавдия Брониславовна, моментально переключившись на меня.
— Маску для лица хочу сделать, —
с честным видом ответила я. — С яйцами, глицерином и медом. Улучшает цвет лица и увлажняет кожу.— Ну да, ну да, — покивала головой Клавдия Брониславовна, — сделай маску, Лидия. Муж бросил, так сделай маску, вдруг поможет мужа вернуть.
— Горшок смотался, зато жив! — вступился за меня Петров, возвращаясь на кухню с надорванной пачкой чая "со слоном". — Лида, чайку бахнуть хошь? Индийский.
— На что ты намекаешь, алкаш!? — взъярилась Клавдия Брониславовна.
— Твой Грубякин сам давно алкаш, довела мужика! — отмахнулся Петров, ставя на плиту чайник. — Сперва своих всех мужей довела, теперь на зятя переключилась.
— Да как ты смеешь, пьянчужка! — раненым бизоном взревела Клавдия Брониславовна, и, под шумок набирающей обороты традиционно-ежевечерней склоки, я по-тихому ретировалась к себе в комнату.
— Вот! — продемонстрировала "улов" Римме Марковне.
— Замечательно! — обрадовалась та и чуть в ладоши не захлопала. — Давай, садись пить чай, Лида, я как раз заварила, а потом покрасим яйца. Ничего, что я тут похозяйничала, пока ты на кухне была?
— Да нормально, — отмахнулась я.
— А что там было, на кухне? — заинтересовалась соседка. — Чего это наша мегера опять пенится?
Я рассказала, как Петров троллил Клавдию Брониславовну, мы посмеялись.
— Я вот не понимаю, почему Клавдия Брониславовна, которая постоянно ищет к чему прицепиться, а тут даже замечание Петрову не сделала, когда он всю кухню томатом забрызгал? — удивлялась я. — Даже когда руки об шторки вытирал — и то промолчала. Как так?
— Все просто, — вздохнула Римма Марковна, — знает, зараза, что эту неделю я дежурю, потому и промолчала. Зато, когда принимать дежурство у меня будет — мигом и шторки вспомнит, и стены увидит. Хорошо, что ты мне рассказала, я-то уже плохо вижу, могу пропустить, а Клавдия опять все нервы вымотает.
А потом мы начали красить яйца. Чтобы не спалиться перед бдительными соседями, луковую шелуху брать поостереглись, воспользовались пищевым красителем.
Римма Марковна забрала крашенки и мой кекс, обещала всё посвятить и рано утром принести. Мне тоже хотелось пойти на богослужение, в той, прошлой, жизни, я особо верующей не была, но пасхальные службы не пропускала никогда. Но соседка категорически запретила:
— Что ты, Лида, — замахала она руками, — Я уже старая, никому до меня дела нет. А ты молодая, вся жизнь впереди, не дай бог узнают — неприятностей не оберешься. Зачем тебе это надо! Даже не думай!
Когда за соседкой закрылась дверь, я вытащила из шкафа спортивный костюм Горшкова, закинула в сумку мыло. Ну, что ж, завтра пасхально-воскресный субботник.
Глава 5
Субботник встретил лошадиным духом спешки, бестолковой суеты и запахами прелого чернозема. Громкий перестук молотков смешивался с хохотом девушек из восьмой бригады и сердитыми криками из гаража. Динамик на столбе пару раз чихнул, захрипел и вдруг бравурно выдал марш монтажников. Восторженно проинформировав, что "не кочегары мы, не плотниии…вжиш…", он сразу же запнулся и тихо сгинул, растворившись среди бряцанья инвентаря и треска из третьего-вагонного участка.