Конторщица

— Бедненькая какая… — насмешливо хмыкнул Иван Аркадьевич.

— Да нет, не бедненькая, — я обвела рукой коридор, — наоборот, живу одна в двухкомнатной квартире, как вы правильно заметили. Правда при увольнении все почти удержали, но мать продуктов с деревни подкинула, так что месяц как-то продержусь. Не привыкать. А вот работать с вами не желаю больше. И поездку вы мне сорвали, между прочим, очень важную. Возможно, даже сломали жизнь хорошему человеку.

— Рассказывай, — коротко велел Иван Аркадьевич. — Куда опять влезла?

Ну, я и рассказала о Римме Марковне… и все остальное.

— Хорошо, — устало потер виски Иван Аркадьевич и подытожил, — давай поступим так: ты возвращаешься на работу, мы преодолеваем комиссию, а я верну тебе твою старушку. Как там ее?

— Римма Марковна, — подсказала я.

— Вот любишь ты всяких старушек убогих, Горшкова, — поморщился Иван Аркадьевич.

Я только развела руками.

— А сама туда не лезь. Я запрещаю!

Когда Иван Аркадьевич ушел, я долго-долго сидела на кухне, медленно пила остывающий кофе и думала, какая же я дура: вместо того, чтобы выторговать новый кабинет, приличный оклад, повышение в должности и другие плюшки, вместо этого я выпросила себе на голову Римму Марковну.

Ну вот не дура ли?

Глава 23

Ранним весенним утром я шла по направлению депо "Монорельс", влившись в суетливый поток людей, которые торопились попасть на работу до гудка. Время поджимало, и я ускорила шаг. Краем глаза уловила брошенный на меня косой взгляд. Затем — второй, третий. Стало зябко и неуютно. Я скрутила в кармане фигу и, успокоившись от такой детской выходки, зашагала дальше.

На проходной притормозила — пропуска у меня не было. Но тут мне замахала тетя Нина, сегодня она дежурила:

— Лида, здравствуй! — обрадовалась мне она и торопливо продолжила, сгорая от любопытства. — А у нас говорили, что Щука тебя уволила. Это правда?

— Здравствуйте, тетя Нина, — широко улыбнулась я. — Как там ваша внучка?

И тетя Нина моментально переключилась на то, какая же Оленька умненькая, какая красивенькая и вообще это самый лучший в мире ребенок. А как она кушает! А как какает!

— Ой, чуть не забыла, — виновато спохватилась она, — тут тебе Чайкина где-то пропуск оставила. А, вот же он, держи. Сказала идти в 21 кабинет сразу.

Я поблагодарила тетю Нину и, еле отделавшись от детального рассказа о том, на кого Оленька больше похожа, торопливо зашагала в 21 кабинет.

Контора депо "Монорельс". Всё как всегда: длинные узкие коридоры, много-много дверей, и много-много людей. Запахи бумаги и канцелярского клея внезапно разбавляет шлейф духов "Красная Москва". Все куда-то бегут, разговаривают, шутят, смеются, ругаются, спорят, кашляют, ворчат, болтают. Хлопают двери, шелестит бумага, журчит смех и разговоры, но всю эту какофонию звуков враз перекрывает рев гудка.

Всё.

Время пошло. Трудовой день начался.

В коридоре, за поворотом, я чуть не столкнулась с Гиржевой. От неожиданности она выронила несколько листов бумаги:

— Смотри, куда прешься! — возмутилась она, подбирая листы. Когда выпрямилась и увидела, что это я, то вытаращилась словно болеющий с бодуна Петров на недопитую бутылку пива, — Горшкова?

— Именно, — кивнула я.

— Тебя уволили! — заявила Гиржева, изумленно захлопав густо накрашенными ресницами.

— Как видишь — нет, — ответила я.

— Этого не может быть! — сообщила она мне безапелляционным тоном.

— Такова жизнь. Сегодня я, а завтра — ты, — улыбнулась я и пошла дальше, оставив Гиржеву в глубокой задумчивости.

На двери того самого "аквариума", где мы с Аллочкой и Алевтиной Никитичной на прошлой неделе приводили в порядок документы, висела табличка с номером "21".

Прошлый раз никакой таблички на двери я не видела.

Ну, ладно. Я дернула ручку — заперто.

Все ясно. Я развернулась и отправилась искать Аллочку. В кабинете ее не оказалось, а девочки сказали, что она у Ивана Аркадьевича.

Вздохнув, я спустилась в знакомый полуподвальчик. За дверью кабинета неистово и громко ругались. Подождав немного, постучалась и открыла дверь.

— Я занят! — рявкнул Иван Аркадьевич, прикрыв ладонью телефонную трубку.

— Извините, — сказала я, закрывая дверь.

— Лида, это ты? Заходи давай! — крикнул хозяин кабинета.

Хм. Интересно.

Я вошла в кабинет. Иван Аркадьевич сидел на углу стола и яростно накручивал телефон. Он махнул мне рукой, чтобы я присела. Из угла ободряюще улыбнулась Аллочка и жестом показала, что все отлично.

Тем временем Иван Аркадьевич дозвонился:

— Что-о-о?!! Когда они приедут?!! — кричал он в трубку.

В трубке что-то шипело и щелкало. Сквозь металлический лязг донеслось неразборчивое бормотание.

— Хорошо! — прокричал Иван Аркадьевич. — Жду!

Бросив трубку на аппарат, он развернулся к нам:

— Алла, отметь, завтра я прям с утра к Григорьеву. И напомни мне часа в три, чтобы я акты сверил.

Аллочка послушно записывала в пухлый блокнот.

— Так, дальше, — поморщился Иван Аркадьевич, — комиссия приезжает завтра днем. Московским поездом. Скажи Альберту, чтобы зашел сегодня, после четырех, обсудим, как встречать их.

Аллочка кивнула и записала.

— Накладные подвезли?

— Нет еще, — пискнула Аллочка, роясь в записях.

— Так какого ангела ты до сих пор им не позвонила?! — взорвался Иван Аркадьевич. — Быстро, одна нога тут, другая там! Чтобы через час у меня уже все было!

Аллочка выскочила за дверь, подмигнув мне на прощанье.

— Скажи, Карягин ругается! — вдогонку прокричал Иван Аркадьевич.

Мы остались одни. Иван Аркадьевич пристально смотрел на меня, что-то раздумывая. Пауза затянулась.

— Добрый день, Иван Аркадьевич, — решила, что не стоит затягивать разговор, я.

— Ты вернулась, — констатировал он, не обратив внимания на мое приветствие. — Хорошо.

Опять помолчали. Иван Аркадьевич морщил лоб и что-то напряженно думал.

— Слышала? Комиссия приезжает завтра, — наконец, сообщил он. — Думаю, после обеда уже приступят.