Контра

— Надеюсь, ты не собираешься взять пистолет и выстрелом в свой висок, избавить мир, в своём лице, от одного из мерзких чудовищ?

— Да как ты смеешь…!

— Смею. — тихо, но тоном не допускающим никаких возражений, прервал эмоциональный выкрик своего друга Александр. — Ты открыл мне душу, спасибо, что счёл это уместным. Я тебя внимательно выслушал, не перебивая. Пришла моя очередь с тобою откровенничать. А начнём с того, что перейдём в мой кабинет, где тебя ожидает мой подарок. И это пистолет моего производства.

Надо было видеть, как загорелся взгляд Михаила, стоило ему открыть подаренную ему увесистую лакированную шкатулку из орехового дерева. И не мудрено, в ней лежала пулелейка, пороховница и самое главное, пистолет, почти такой же, какой его отец выкупил у купца. Главное заключалось в формулировке, в волшебном слове почти, разница была в том, что над ним, этим изделием, поработал искусный гравёр, изобразив на нём сцены загонной охоты на волков. Ствол и барабан оружия были воронёными, в местах гравюр, покрытые позолотой, рукоять была изготовлена из надраенной до блеска бронзы и морёного дуба, неизвестно зачем испещрённого косыми, пересекающимися насечками. Но, несмотря ни на что, всё вместе, это, смотрелось просто великолепно.

— Надеюсь ты понял, почему я переживал по поводу твоего возможного выстрела в свой упрямый лоб. — поинтересовался Александр, любуясь реакцией своего друга. — Я не желаю, чтоб ты сводил счёты с жизнью, моим подарком. Или вообще, каким-либо другим образом совершил самый тяжкий и не поправимый грех.

— Ох, да этот револьвер просто великолепен! Спасибо Алекс!

— Всегда, пожалуйста. Но мне кажется, что ты меня не слушаешь.

— Нет, нет. Я тебя прекрасно слышу. Просто не ожидал получить в дар такое великолепие.

— Я рад, что смог угодить тебе, друг мой. Как впрочем, и своему любимому брату. Видел бы ты, как загорелись у него глаза, сколько было эмоций. Это когда я ему вручил точную копию того, что ты сейчас держишь в своих руках.

— Да! И сколько же ты их наделал?

— Увы, эта пара была последней, и единственная побывавшая в руках гравёра. К сожаленью, в моей мастерской закончилось оружейное железо. Так что, Даниил, познакомивший меня с одним талантливым ювелиром, по совместительству и гравёром, отчасти был прав. Но только отчасти.

— Стой, стой, подожди. Ты сказал, что подарил такое же чудо брату. Выходит что, Виктор гостил у тебя?

— Нет. Мы с ним встретились в родительском доме, куда он не так давно приезжал на побывку.

— И как ему служится? Если мне не изменяет память, он с детства мечтал об этом.

— О-о, судя по его рассказам, великолепно. Он рад, что находится в своей любимой стихии. Но мы отвлеклись от темы нашей беседы, я обещал, что расскажу тебе всё о своих планах. Так что присаживайся и слушай. Если сочтёшь нужным, возражай.

Разговор получился нелёгким и долгим. Правда и рассказ Александра был строго дозирован, без некоторых подробностей, которые могут восприняться как симптом душевного заболевания. Но, не смотря на это, молодые люди обсуждали множество разных тем, например то, в каких муках зарождалась британская промышленность и сопутствующих этому людских жертвах. Михаил утверждал, что это всё неизбежное зло, а вот Саша ему возражал, говоря, что всего этого можно избежать, или, по крайней мере, существенно уменьшить, чем он сейчас и занимается.

"Да, ты прав. Кто пошёл по пути прогресса первым, многое выигрывает и становится маяком, указывающим курс для отстающих. — спокойно возражал другу Александр. — Но идущие следом, не должны повторять все ошибки допущенные лидером. Смотря со стороны, они их видят и имеют возможность их исправить. Например, кто-то проторил дорожку к большому, прекрасному городу всеобщей мечты, но она идёт мимо болот, через топи, со всеми вытекающими из этого неудобствами. Но это не значит, что я не должен искать более комфортный и безопасный путь. И я уверен, если я его найду, то другие люди им с радостью воспользуются. Ведь это правильно, так оно и должно быть…".

Глава 24

Сегодня Сенька впервые в жизни сидел во главе большого стола. Да, ещё недавно о такой чести он даже и не мечтал. Но произошло то, что произошло и гости ели, пили, произносили в его честь здравицы и даже староста Юрьевки, дядя Тимофей, употребивший изрядное количество разнообразнейших настоек, снизошёл до тёплых слов, посвящённых виновнику торжества. После чего, немного подумав, он вышел из-за стола, проковылял шаткой походкой по хате к Сенькиному столу и, перегнувшись через него, троекратно облобызал поднявшегося со скамьи рекрута.

"Знаю, ты муж молодой, сильный, — смотря помутневшими от хмельного глазами из обильных зарослей волос, закрывающих почти всё его лицо, продолжил свои напутствия староста, — так что, давай, это. Служи справно. Да так, чтоб нам не было за тебя стыдно. Ну, ты это, меня понял?"

При этих словах, староста проронил слезу умиления. Однако Сеня не обратил на это никакого внимания, он смотрел на неизвестно почему привлёкшие его внимание хлебные крошки, и кусочек квашеной капусты, живописно украсивших бороду слегка покачивающегося главы селения.

"Правильно говоришь, Тимофей Иванович! Да Сенька, служи исправно! Не подведи нас! Не посрами наших, Юрьевских! А турку наши предки бивали, так что, и ты сможешь! Бей этих басурман, Пусть только сунутся! Мы в тебя верим…" — Одновременно загалдели все гости. Так что, через несколько секунд, что-либо расслышать было невозможно.

Немного погодя, гомон потихоньку стих и на его фоне стали различимы отдельные реплики, и стук деревянных ложек о глиняные миски. Поэтому Сеня чётко услышал, как возмущалась захмелевшая соседка из двора напротив, баба Софа: "Дык как это получается. У Меланьи забрали сына в солдатчину, так не единственного же. А наш молодой барин её семью так богато одарил. Подумаешь, одного из мужиков забрал". — "Молчи старая перечница, — ответил ей чей-то моложавый, женский голос, — наш барин знает что делает". — "Ага, я то хорошо помню, как раньше наших молодых мальчишек рекруты… рекрута-э-рыровалы, тьфу ты господи, ну и слово выдумали. Так вот, никаких тебе даров не было. Пришёл староста, оповестил, что такой-то должон тогда-то явиться в усадьбу, где его будут ждать. Мол, ему честь великая оказана, служить царю и отечеству будет. И всё. А тут на тебе". — "А тебе что, завидно?" — "Не по-людски всё это! Ой, не по-людски и не правильно! Значит, когда моего Егорку забирали, ещё при старом барине, не спросили, есть ли во дворе ещё мужики, чтоб соху могли в своих руках удержать. А тут на тебе, задарили. Тут тебе и продухты для пира, и посуда, и отборные зёрна на посев, и железную соху, или как там её называют; да ещё, назначили гайдуков, которые в первое время с пахотой подсобят. Тьфу, глаза бы мои этого не видели". — "А что ты возмущаешься, поди, и сама попроси у барина милостыню, может чего и тебе перепадёт, от щедрот хозяйских". — "Нет уж, не надо мне такого счастья, я…".

Что там ещё плела пьяная баба, дослушать было не судьба. Возле рекрута материализовался его старинный товарищ детства, успевший не так давно жениться, и, дыша в лицо чем-то кислым и перегаром, пробормотал: "Сенька, друг, я это, вот, желаю с тобою выпить. Вот. Давай, наливай".
– стоило виновнику торжества пригубить содержимое своей кружки, а его товарищу осушить свою, как позади послышался обиженный голос жены Кирьяна: "Кирюша, любый мой, хватит пить, ты лучше по-боле закусывай. Не то я тебя до дому не дотащу". — "Цыц, баба! Не смей мужу указывать! Я может, хочу выпить с другом на посошок. Могёт быть, чо я, его, боле не увижу — никогда. Ик-а-а-а".