Контрафакт

– А я вычислила, – сказала Марина, – окольными путями вычислила, что Вове – по четырнадцать.

– И у и что, – как бы соглашаясь с этой цифрой, парировал Князь, – Вова же заранее вкладывался на бумагу, а вы – на готовое. – Он уже разговаривал конкретно с Мариной. – Во-первых, у меня двухсот пачек и не осталось – сто пятьдесят, во-вторых, деньги сразу, в-третьих – на витрину не выставлять и никому не говорить. Короче, чтобы Вова не знал.

– Так вот почему такая конспирация, – догадался Леонид Петрович.

– Согласна? – спросил Князь.

– Согласна, – сказала Марина, – если по четырнадцать.

– Ты чего такая упрямая? – повысил голос Князь. И после короткой паузы постановил. – Пятнадцать.

Марина не согласилась, и Князь стал кричать на нее, употребляя вскользь и матерные слова, и Марина поняла, что это – всерьез. Больше Князь не скинет.

– Хорошо, – сказала она. – Мы согласны.

– Сейчас заберете? – мгновенно успокоившись, будто и не было никакого крика, спросил Князь.

Марина кивнула.

– Езжайте за мной. Я вас объеду. У меня серая «БМВ». Я вам помигаю.

Пока ехали, Леонид Петрович все думал о том, как непостижимо сложилась его личная жизнь. Ведь что привлекло его в Марине тогда, шесть лет назад? Женственность и одухотворенность, музыкальность и тонкость вкуса. «Какой-то праздник музыки и света» – писал он в одном из очень личных своих стихотворений. А что нашла и что искала в нем Марина? Опору. Нашла – что нашла, не будем об этом, а искала опору, твердое плечо. Он был заметной фигурой в Эстонии, не чужим и в московском литературном обществе. Его книги, например, выходили в «Советском писателе» – это было престижно. Значит, их союз собирался быть таким: с ее стороны – хрупкость, с его стороны – сила.

А вышло по-другому.

Привычная лестница достижений разрушилась, приходилось карабкаться по другой, совсем другой лестнице. Они оба были старательными на ступеньках этой новой лестницы, но в новых условиях поменялись ролями. Марина оказалась сообразительней, инициативней и трудолюбивей Леонида Петровича, Леонид же Петрович оказался не то что ленивым, но не таким упорным, как Марина. Он легко, без досады это признал, и если в прямом смысле ихкрасным автобусом управлял Леонид Петрович, то в переносном смысле автобусом их совместной жизни управляла, безусловно, Марина.

В голове у Леонида Петровича завязалось начало нового стихотворения:

Стремительно менялся мир,И чувства изменили краски…

Он знал, что строчка эта не отвяжется от него, будет возникать, будоражить, вытаскивать из небытия другие строчки, пока не сошьется из них законченное стихотворение. Это было святое в своем бескорыстии творчество: Леонид Петрович не рассчитывал возвращаться в литературную жизнь.

Читать стихи жене также не входило в его планы: она изменилась за три года и к стихам теперь не проявляла интереса. Да и уставала очень от практической жизни. Музыка еще могла ее тронуть. Стихи – нет.

Да, «стремительно менялся мир, и чувства изменили краски».

Машины тем временем въехали в большой складской двор с ангарами и эстакадами. (Князь что-то сказал охраннику, и высокий микроавтобус проследовал в разъехавшиеся ворота вслед за «БМВ».)

Затем Князь велел автобусу подъехать к эстакаде. Леонид Петрович «притер» машину и раздвинул боковую дверь. Князь забежал на склад, спустя три минуты вышел и спросил Марину:

– Двести пачек возьмете? По пятнадцать.

Марина согласилась, не медля.

Трое молчаливых парнишек дважды выкатывали на эстакаду поддон со ста пачками и, встав цепочкой, грузили автобус. Леониду Петровичу оставалось только укладывать пачки, стоя под высокой крышей кузова своей машины.

Загрузились быстро, без паники, расплатились и поехали восвояси.

Это была хорошая сделка. Лиха беда – начало, нужно было продолжать в том же духе.

– Да откуда же деньги-то такие? – возникает вопрос у коммерчески неопытного читателя. – Ведь не продадутся же в одночасье эти сотни пачек!

Не продадутся, верно. Сотни не продадутся, а десятки все-таки по недорогой-то цене уйдут и зимой. Ну а с прошлого сезона неужели не оставили денег на межсезонную раскрутку? Обязательно оставили. И вот оно – зимнее накопление склада – штабели, которым суждено провалиться в канун учебного года в бездонную утробу свободного рынка.

Штабели, конечно, – у кого какие. У кого, как у Вовы – тысячи пачек, а у кого – сотни, а то и десятки. Но есть расчет, есть средства и есть стремление: вперед и выше!

Следующим был Альберт Михайлович Горюнов.

Не станем повторно описывать физкультурную внешность Альберта и его аскетическую кухню. С момента первого посещения Вовы Блинова ни сам Альберт, ни обстановка в его квартире не изменились. У Альберта Горюнова купили «Биологию» Корчагиной – для шестого, «Человек и общество» для десятого и «Введение в обществознание» для девятого класса. На двух последних книжках не было уже фамилии Горюнова, а на месте названия издательства скромно стояло слово «Москва». Но ни Марина, ни тем более Леонид Петрович не обратили на это ровным счетом никакого внимания, как не обращали на это внимание и оптовики, покупавшие у них за недорого нужные книги.

Цены у Горюнова были низкие, о таких ценах можно было только мечтать! Купили у него всего по сто пачек – еле в автобус погрузили. Задок просел – брызговики легли на асфальт. Так что ехали осторожно, в правом ряду, тормозили плавно. Грузились-то на большом складе при мощном полиграфкомбинате. Пачки подавались по элеватору через погрузочное окно. Элеватор прямо заходил в кузов. Так что погрузка прошла бойко. До того бойко, что Леонид Петрович взмок, как мышь, но настроения это не испортило, напротив – подняло.

На прощанье же Альберт Михайлович сказал очень серьезно:

– Значит так. На витрину не выставляйте, никому не говорите, что я вам продал. Главное, чтобы Вова не узнал.

– Да как же тогда торговать? – взмолился Леонид Петрович.

– А вы не пожадничайте, купите у Вовы пачек по пять и торгуйте как бы Вовиными. Это мое условие.

– Это что же получается, – удивлялся по дороге Леонид Петрович, – Вова ему проплатил, а он его кидает помаленьку! А говорят, книжники честные.

– Честные, – согласилась Марина. – Они не забудут вернуть три недостающие книжки и догонят, чтобы всучить сдачи двадцать рублей. Но на сто-двести пачек кинут, не задумываясь. Так что имей это в виду и бдительности не теряй. – И добавила важно: