Контракт на невинность

— Прости меня, — вырывается у меня и Камиль поднимает голову, посмотрев на меня, как на умалишенную.

— Ты угораешь, цып? — у него вырывается усмешка и он снова подходит ко мне, передвинув кресло так, чтобы усесться прямо напротив, — честно говоря, ты мне дочерта наговорила, пока была в полубессознательном состоянии. Я не хочу это еще раз слышать.

— Например?

— Из приятного я помню только признание в любви. Остальное хочу забыть.

У меня дергается уголок губ.

— Это правда. Я про любовь… Мне сегодня снился сон, перед тем, как я очнулась — там я маленькой гуляла с мамой по зоопарку, и она держала меня за руку. Мне было ужасно уютно. Наверное, так чувствуют себя только дети, когда для них родитель — это весь мир и в нем безопасно… и они знают, что мама и папа их обязательно защитят от всех бед. Когда я проснулась, то увидела, что на самом деле я держала тебя за руку. И внезапно поняла в тот момент — теперь ты стал для меня тем человеком, с которым мне так же хорошо, как было в детстве.

Я вздыхаю, сделав паузу.

— А ты что мне тогда сказал на это признание?

Камиль в ответ как-то криво улыбается.

— Я тогда говорил Зайцеву, что если ты не очнешься — я его замурую в бетонные стены этой клиники, несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Был занят другими, вещами, короче. Вообще, я не знаю, как чувствую себя дети, которых любят родители и что такое безопасный мир. У меня немного другие воспоминания о детстве.

— Ты не умеешь любить, потому что не знаешь, что это такое, — подвожу итог я, пожав плечом. Вряд ли Камиль действительно понимает, что такое любовь, и вряд ли я когда-нибудь услышу от него слова признания, но я счастлива и от того, что просто жива и сейчас рядом с ним.

— Да? — Камиль приподнимает на секунду брови, глядя на меня, — если честно, ты единственный человек, с кем мне комфортно и за которого я готов убивать. Если мне осталась пара месяцев — я их проведу с тобой, а не с кем-то другим. Если останется вся жизнь — тоже, и мне нахер никто больше не нужен. Если это не любовь, то я хрен знает, цыпа. Что случилось с твоей матерью?

Я не успеваю осознать внезапное признание Камиля, как он задает новый вопрос. Я теряюсь, пытаясь унять бурю чувств, охвативших меня в этот момент, но, все же, отвечаю:

— Честно говоря, никто не знает. Отец считает, что она ушла от нас. Но на самом деле она однажды просто не вернулась домой. Ничего не предвещало…поэтому, я думаю, что ее просто нет на этом свете. Она очень любила меня и Лялю. Вряд ли она бросила бы нас вот так.

Мы некоторое время молча смотрим друг на друга.

— Ясно, — произносит Камиль и я благодарна ему за то, что он не начал строить предположения и давать мне ложные надежды, как это бывало, когда я рассказывала эту историю знакомым. Это только тревожило старые раны.

В этот момент дверь со стуком распахивается и в палату бодро заходит Зайцев с шишкой на лбу.

— Ну, доброе утречко, — громко объявляет он, а я про себя обозленно рычу, думая, что он разрушил такой прекрасный момент между мной, Камилем и нашей малышкой, — Евик, слава богу. Рад видеть тебя в сознании, и твой яростный взгляд. Значит, ты идешь на поправку. Я ненадолго.

Он подходит к корытцу и склоняется над малышкой.

— Очень миленький ребенок. Чаще всего я достаю деток пострашнее, а у вас, похоже, модель вырастет. Температура в порядке, в памперсе вас уже ждут первые какашки. Они страшные, но это нормально. Дальше будут симпатичнее. Советую разбудить, покормить и подмыть. Как себя чувствуешь, Ев?

— Нормально. Относительно нормально, потому что у меня дикая слабость.

— Немудрено, после того, что с тобой было. Придется тебе у нас задержаться подольше, но я уверяю, что этот несдержанный человек тебе обеспечит тут комфортное пребывание, — Зайцев кивает на Камиля, и тот мрачно смотрит куда угодно, только не на него, полностью игнорируя, — слышь, Камиль? Может, обернешься? У меня для тебя тоже кое-что есть.

Камиль поднимается с кресла, выпрямляясь и поворачиваясь к врачу. Со стороны они смотрятся комично. Пухлый, низкий Зайцев, дышащий в грудь здоровому мужику с татуировками на руках. В эту самую грудь врач и впечатывает какие-то листы бумаги.

— На. Твои результаты анализов и последнего осмотра. Ты их не отправляй в шредер сразу, а загляни. Там для тебя сюрприз.

— На хер мне сюрпризы, — резко отвечает Камиль, небрежно открывая скрепленные между собой листы бумаги.

— Не кипишуй раньше времени. Я не про новообразования, или что-то в этом роде. Это б была слишком хреновая шутка, а мой лоб вчера и так неудачно встретился со стеной.

— Потому что ты чуть не просрал Еву, хотя я тебе ее доверил, — произносит Камиль, а я в шоке округляю глаза. Он что, избил врача? Ну вообще…

— Читай уже давай.

Камиль и он замолкают. Я только слышу в почти полной тишине шуршание листов бумаги. И замечаю, как на лице Камиля калейдоскопом меняются эмоции. Сначала — равнодушие. С таким видом смотрят на квитанции в почтовом ящике. Потом я замечаю, как он едва хмурится. Его внимание застывает на одной странице, и Камиль спустя время поднимает на Зайцева взгляд, в котором что-то большее, чем просто удивление.

— Слышь, Зайцев, я надеюсь, ты не перепутал чьи-то результаты с моими?

— Нет, Камиль. Тебя точно не перепутали ни с кем. У тебя действительно все отлично. Можно сказать, что ты победил.

Эти слова для меня, словно внезапный удар кувалдой по голове. Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание, догадываясь, о чем они говорят. И зажимаю рот ладонями, лишь бы не вскрикнуть. Камиль в этот момент смотрит на врача так, словно не до конца верит ему, а тот продолжает со вздохом:

— Да. Тебе дали третий шанс, Камиль. Не просри его, как второй. Видимо, кто-то там сверху тебя очень любит. Бросай курить, следи за своим здоровьем и заканчивай ты, ради бога, со своей прежней жизнью. У тебя есть все, что нужно человеку — ребенок, деньги и хорошая жена. Тебе больше не нужно нарушать закон, потому что люди, которые с тобой поступили плохо, давно уже лежат в земле. У тебя есть шанс начать новую жизнь.

— Поболтай мне еще здесь, — перебивает этот вдохновленный спич Камиль, выразительно глядя на Зайцева, и тот тяжело вздыхает.

— Да и может, характер у тебя попроще станет. Полегче, оптимистичнее. Ладно, оставлю вас переваривать новость. Говорю же — хороший сегодня день, — врач хлопает Камиля по плечу напоследок, — и извинись перед теми, кого вчера угрожал пристрелить, что ли, не будь ублюдком. В общем, с этого можешь начать новую жизнь — с расплаты за свои прежние грехи. Отличного дня тебе.

Зайцев уходит, оставив нас втроем. Камиль медленно садится обратно в кресло, еще раз перелистнув пачку листов в своей руке и пробежавшись по ним взглядом, словно убеждаясь еще раз в том, что видит.

— Ты вылечился, — вылетает у меня на выдохе. Я ведь правильно поняла все? Пусть это будет то, о чем я думаю. По-другому быть не может!

— Да, — следует короткий, но понятный ответ.

— И оно не вернется?…

— Нет, не вернется. Вряд ли вернется, точнее. Это не химиотерапия, цыпа. Кое-что другое.