Контракт на рабство

Мэтью? Нет. Это не мог быть Мэтью, не мог!

Она закрыла ладонями лицо и съежилась еще сильнее.

Все вокруг было как в тумане, и в этом тумане чавкал, лакая кровь, монстр.

Регина не хотела его видеть. Не хотела слышать — ни звуков, ни запахов. Не хотела чувствовать на своем теле брызги чужой крови.

Не хотела помнить.

Но память не спрашивала. Она просто была, и Регина не знала, куда от нее деться.

Если только умереть…

— Как мало надо, чтобы ты сдалась, куколка, — прозвучал ненавистный голос, и ее обдало потоком обжигающе-горячей воды. — Поднимайся.

— Убирайся, — прохрипела она.

Но на этот раз Лоренцо не послушался. А Регина против воли обрадовалась: настоящий монстр рядом — вполне себе повод вспомнить, что у нее есть цель.

— О, куколка показывает шипы. Жить будет, — усмехнулся Лоренцо и, схватив ее за плечи, вздернул на ноги.

Вода попала Регине в лицо, залилась в горло. Она закашлялась, поскользнулась, едва не упав. Ее поддержали за плечи. Без капли нежности или заботы. Совсем не похоже на Мэтью.

Мэтью.

Монстр в тумане. Чавканье. Запах крови и кишок. Склизкая каша под ногами. Вонь псины.

Нет! Это — не Мэтью!

— Фрустрация и фиксация. — И видя непонимание в глазах Регины снисходительно пояснил. — Разочарование в собственных ожиданиях и невозможность думать о чем либо другом. Пройдет, куколка. Наверное, — Лоренцо засмеялся ей в лицо и оттолкнул к кафельной стене.

— Чтоб ты сдох! — выплюнула она вместе с остатками воды и собственными волосами, попавшими в рот.

— Запоздалое пожелание, котенок, — негодяй сверкнул алыми глазами, даже не давая себе труд притвориться понимающим или заботливым. Притвориться человеком. — Кстати, не хочешь ли навестить нашего друга Мэтью? Расколдовать его своей любовью, например? Только представь: ты поцелуешь его в морду… Только не забудь, зажмуриваться и затыкать нос ни в коем случае нельзя.

Регину скрутил сухой рвотный спазм, так явственно она почувствовала вонь смерти и ошметки чужой плоти на собственных руках. Прижав руку ко рту, задыхаясь, она потянулась к воде, смыть отвратительную горечь.

На нее любезно полили из душа. Прямо на голову.

Она пила горячую воду, жмурилась и мечтала забыть. Просто забыть. Все, что было с ней в этом проклятом городе.

— Не выйдет, котенок. Забвение стоит слишком дорого, — в голосе Лоренцо послышались печально-понимающие нотки. — И никогда не бывает настоящим. Поверь, я слишком хорошо это знаю.

Регина помотала головой. Она не верит монстрам. Особенно — этому монстру. Только он виноват в том, что…

— …что ты родилась в этом мире, сунулась в этот город… в том, что Мэтью жрет людей…

— Ты!.. — она яростно стерла воду с глаз и уставилась на Лоренцо.

— Конечно, я, — он встретил ее взгляд так же прямо, и даже не попытался давить. Почти нормальный человеческий взгляд, разве что слишком уж печальный. — Во всех твоих бедах виноват только я. Каюсь. Посыпаю голову пеплом, прекращаю пить кровь, ухожу в монахи. Прямо сейчас. Ты же этого хотела?

— Я хочу, чтобы ты сдох!

— Я мертв уже пять сотен лет, Регина. Извини, я не могу воскреснуть, чтобы дать тебе убить меня снова, — он так же печально улыбнулся и развел руками.

Только сейчас Регина заметила, что он полностью обнажен, в отличие от нее: тяжелая мокрая юбка липла к телу и путалась в ногах. Костюм безнадежно испорчен. Боги, о чем она думает? Почему сейчас ей кажется, что Лоренцо вовсе не монстр, а она сама — всего лишь глупая девчонка, не умеющая посмотреть дальше своего носа? Нет! Он — монстр. Чудовище. Он изнасиловал ее, он пил ее кровь, он чуть не убил ее, он фактически взял ее в рабство, он издевается над Мэтью…

…его не было рядом, когда Ани Рет похитила ее, и вовсе не он сделал Мэтью чудовищем, и кто-то совсем другой убил Вайсс, и…

— Но я могу оставить тебя. Сейчас. Никогда больше не появляться в твоей жизни. Даже во сне, куколка. Я могу плюнуть на этот город и вернуться в свой гроб. Лет этак на сто. Это будет достаточно похоже на смерть, как ты думаешь?

— Нет, недостаточно! — она снова откинула с лица прилипающие волосы и уставила на Лоренцо палец. Сейчас она не боялась его. Совсем. Впервые с тех пор, как услышала о хозяине города, впервые… пожалуй, за все свои двадцать лет. Она не боялась древнего могущественного вампира, способного стереть в порошок всю ее жизнь. Сюр. Бред. Сон. — Я хочу, чтобы ты умер раз и навсегда. Я ненавижу тебя, Лоренцо, и ты ничего с этим не сделаешь.

— Что ж, — он пожал плечами. — Ты права, смерть с последующим возвращением — это совсем не то. Значит, нам нужна смерть окончательная и бесповоротная, не так ли?

Ощущение сна и бреда усилилось, но страх так и не появился.

Странно.

— Я не знаю, к чему ты ведешь, Лоренцо, но я тебе не верю.

— Не веришь в чем, куколка?

— Ни в чем.

Лоренцо рассмеялся, мягко и как будто… нежно?

— Маленькая недоверчивая девочка. Ты, наверное, никогда не задумывалась, что значит — жить пять сотен лен. Как это скучно, Джин. Скучно, пусто и бессмысленно. Настолько пусто, что… короче, ты не поймешь. Но ты попытайся. Всего лишь представь, ты — и мир, который не меняется пять сотен лет. Ничего нового. Никогда. И ты сама ничего не чувствуешь, потому что забыла, что это — чувствовать. Быть живым.

Регина встряхнула головой, отгоняя наваждение. Что это — Лоренцо репетирует роль раскаявшегося кровопийцы в дешевой мелодраме? Или считает ее настолько дурой, чтобы поверить вот в этот весь бред?

— Не бред, Джин, — он усмехнулся и ласково погладил ее по щеке. — Всего лишь та сторона, о которой не принято упоминать в приличном обществе. Но ведь мы с тобой достаточно близки, чтобы быть откровенными.

— Недостаточно…

— Маленькая, упрямая Джин. Ты делаешь меня настолько живым, что мне страшно. Так что… ты говорила о моей окончательной смерти? Тебе достаточно сказать лишь слово, и ты получишь ее. Сегодня же.

— Не знаю, зачем, но ты лжешь.

— Посмотри мне в глаза, — он взял ее за подбородок, приблизил ее лицо к своему. — Просто загляни, Джин.

Она, как завороженная, заглянула в алое пламя, полыхающее в глубине его зрачков, и ухнула вниз — задохнувшись от нахлынувшей обреченности, от тоски и усталости, от древней неутоленной жажды — и бесконечного одиночества…

Покой. Все, чего она хочет — это покой. Тишина. Навсегда. Избавление от сумасшедшей жажды… Покой холодного алого пламени, которое никогда никого не согреет…

Показалось, она сейчас сама растворится в нем, потеряется, исчезнет.

Нет, нельзя! Тогда она не сможет…

— Не сможет чего? — холодное пламя отпустило ее, дрожащую и растерянную.

— Стать репортером… — пробормотала Регина, сама понимая, насколько глупо это звучит.

— Ты уже им стала, куколка. Ты не заметила, что уже получила все, о чем мечтала?

— Нет, я не…

— …не подумала, о чем мечтать дальше. Маленький котенок. Это не беда. Тебе сейчас не нужно ни о чем мечтать. Достаточно решить, хочешь ты моей смерти сегодня же, или нет. Клянусь, будет так, как ты скажешь. Смерть или жизнь.