Контракт с Господом
Шрифт:
Еще один легкий поворот колесиков управления, и робот оказался на уровне земли.
– Есть мысли, какое расстояние преодолел Фредди?
– спросила Андреа.
– От стены - два с половиной метра, - ответил Давид, вытирая пот со лба. Внутри становилось всё жарче из-за генераторов и прожекторов.
– И еще... Стой!
– Что случилось?
– По-моему, я что-то увидела.
– Ты уверена? Повернуть будет непросто.
– Томми, поверните налево, пожалуйста.
Айхберг посмотрел на Паппаса, тот кивнул. Изображение на экране начало медленно разворачиваться, показывая лишь темноту вокруг.
– Немножко
Два треугольника с острыми краями, один рядом с другим.
Ряд мелких острых квадратиков.
– Еще чуть-чуть!..
Наконец, геометрические формы сложились в нечто узнаваемое.
– О Боже! Это же череп!
Андреа с торжеством посмотрела на Паппаса.
– Ну вот и ответ: они строили стену изнутри, Давид.
Археолог ее не слушал. Он глядел на экран, почти приникнув к нему, и что-то тихо бормотал. Обеими руками он вцепился в монитор с отчаянием безумного предсказателя, держащего перед собой хрустальный шар. Капелька пота скатилась по его лоснящемуся носу и упала прямо на изображение черепа, туда, где у мертвеца когда-то была щека.
Прямо как слеза, подумала Андреа.
– Быстро, Томми! Обогни его и поехали дальше!
– велел Паппас, Андреа с каждым разом все меньше узнавала его голос.
– Налево!
– Спокойно, парень. Будем делать всё медленно. Думаю, что тут...
– Ладно, я сам!
– рявкнул Давид, схватив пульт управления.
– Эй, что ты делаешь?
– рассердился Айхберг.
– Отпусти, черт бы тебя побрал!
Айхберг с Паппасом пару секунд боролись за пульт управления, в процессе двигая колесики. Лицо Давида стало пунцовым, а щетина под носом Айхберга поднималась и опускалась от его яростного дыхания.
– Осторожней!
– закричала Андреа, взглянув на экран, который снова бешено задергался. И вдруг перестал двигаться.
Айхберг внезапно выпустил из рук пульт, и Давид упал ничком, оцарапав висок о край монитора. Но сейчас его гораздо больше заботило то, что он видел на экране, чем ущерб, нанесенный его собственной голове.
– Об этом-то я и пытался тебе сказать, парень. Там обрыв.
– Вот дерьмо. Почему ты его не выдернул? Теперь он перевернулся. Перевернулся!
– Заткнись. Это ты всё испохабил своей спешкой.
Андреа криком заставила их обоих замолчать.
– Хватит уже спорить! Смотрите, он всего лишь лежит на боку, - сказала она, указывая на экран.
Оба неохотно приблизились. Брайан Хэнли, который выходил за какими-то запчастями и во время этой короткой стычки как раз спускался, тоже подошел.
– Это можно поправить, - сказал он, посмотрев на экран.
– Если мы все одновременно дернем за кабель, то сможем поставить его на гусеницы. Если будем тянуть слишком слабо, то просто протащим его по полу, и он засорится. Нужно дернуть резко, как хлыстом.
– Это ни к чему не приведет, - ответил Паппас.
– Мы просто выдернем кабель.
– Но мы же ничего не теряем от попытки, так ведь?
Все заняли нужную позицию, схватившись за кабель обеими руками, как можно ближе к отверстию. Хэнли вытянул кабель, так что он натянулся.
– По моему сигналу. Раз, два, три!
Все разом дернули.
Внезапно кабель в их руках стал болтаться слишком свободно.
– Черт, мы его вырвали.
Хэнли потянул, пока не вытащил весь кабель.
– Что ж, так и есть... мне жаль, Паппас.
Но археолог не обратил
внимания на то, что произошло. Он на мгновение в отчаянии повернулся, готовый наброситься с кулаками на любого, кто встретится на пути. Он поднял разводной ключ, чтобы разбить монитор - возможно, это была месть за полученный пару минут назад удар - когда его взгляд устремился к экрану.Андреа с любопытством приблизилась. И тут она поняла.
Нет.
Не могу в это поверить.
Потому что в действительности я никогда в это не верила, так ведь? Я никогда не верила, что он действительно существует.
Изображение застыло на последнем кадре, который сделал робот. Он сделал этот снимок, когда перевернулся и встал на гусеницы перед тем, как выдернули кабель. Череп больше не загораживал ему обзор. На изображении была видна вспышка, и Андреа не сразу поняла, что это инфракрасное излучение, отраженное от металлической поверхности. Девушке показалось, что она различила неровную поверхность, без сомнения, принадлежащую крупному ящику. Наверху имелась какая-то фигура, но Андреа не была уверена.
А Паппас был уверен и бормотал с безумным взглядом:
– Он там, профессор. Я его нашел. Я нашел его для вас...
Андреа повернулась к профессору и машинально щелкнула камерой, пытаясь запечатлеть первое удивление и радость на его лице, компенсацию за целую жизнь в поисках, жизнь, посвященную лишь одному этому, жизнь в одиночестве. Она сделала три снимка, прежде чем по-настоящему его рассмотрела.
В этих глазах была лишь пустота, из этого рта не вышло ничего, кроме струйки крови, стекающей по бороде.
Брайан подбежал к профессору.
– Черт. Нужно вытащить его отсюда. Он не дышит.
НИЖНИЙ ИСТ-САЙД. Декабрь 1943 года
Юдель был так голоден, что едва ощущал другие части своего тела. Он чувствовал лишь, что тащит по улицам Манхэттена свой желудок. Он искал убежище в подъездах и переулках, но нигде не мог оставаться достаточно долго. Через некоторое время шум, свет или голос пугали его, и он бросался бежать, сжимая потрепанный узелок с одеждой - свое единственное имущество. Не считая небольшого промежутка времени в Стамбуле, он не знал другого безопасного места, кроме трюма корабля. Шумный, бесшабашный и сверкающий Нью-Йорк казался Юделю сумрачным лесом. Он пил в фонтанах и канализационных канавах. Пьяный нищий вцепился ему в ноги, когда он проходил мимо. На углу его окликнул полицейский. Его форма напомнила Юделю то чудовище с фонарем, которое искало их в доме судьи Рата. Он убежал.
Вечером, через три дня после схода на берег, мальчик в изнеможении рухнул в грязь в закутке на Брум-стрит. Над головой шумели жильцы доходного дома, гремели посудой, спорили, затевали любовные ссоры, в общем, шла жизнь. На несколько минут Юдель потерял сознание. Он пришел в себя, почувствовав, как что-то пробежало по его лицу. Он понял, что это, еще до того как с отвращением открыл глаза. Крыса не обращала на него ни малейшего внимания, направляясь к перевернутому помойному баку, откуда торчал кусок черствого хлеба. Это был крупный кусок, слишком большой для бегущей к нему крысы. Она начала его грызть.