Контрольный выстрел

Лидия Максимовна с облегчением вздохнула. Теперь банкир был вне опасности. Сказав «да», он оказался не только под защитой Монитора, но и всецело в ее власти. Услышанное за столом стоило много.

«Удивительно, — подумала Терехова, — еще час назад я желала только одного — отблагодарить этого юнца за фразу «Я к тебе хотел!». А сейчас?»

Сейчас он стал ей глубоко безразличен.

— Я согласен!

— За это надо выпить! — заявила Терехова.

— Я не пью! — процедил Монитор.

33

Прибывший в столичное управление госбезопасности капитан милиции Сергеев поискал глазами филера. Никого из подозрительных поблизости не увидел. Это давало уверенность: пост снят, и теперь он мог входить в Контору с чистой душой и открытым сердцем.

Еще днем капитан ломал голову, как корректно выйти из положения. Было немного стыдно (ни за что обидели коллегу) и немного боязно (вдруг накатает рапорт о применении методов «аргументированного убеждения»). Поручение руководства оказать всяческое содействие Сергеев принял, как утопающий соломинку. Содействуя, он проявил поразительную сноровку, и, как в студенческие годы, на ходу придумал и проверил не менее десятка версий. Для их изучения он, с упорством агрегата для забивания свай, давил авторитетом непосредственного начальства, кое-где прикрикивал, кого-то припугивал, притопывал... За несколько часов напряженного труда Сергеев получил весьма обнадеживающие результаты.

Сжимая в руке папку с бумагами, он вошел под своды Лубянки.

Как ни странно, здесь его встретили так, словно не было происшествия, которое на некоторое время омрачило настроение сотруднику со странной кличкой Зеленый.

Лев Александрович распахнул объятия Сергееву, как лучшему другу.

— С посещеньицем!

Сергеев осмотрелся. Кабинет как кабинет. Сейфы громоздятся серыми доисторическими чудовищами. На подоконниках — пыльные консервные банки: паек. На вешалке камуфляж, фуражки с васильковым околышем от бывшей формы КГБ. Из пустых сигаретных пачек склеен симпатичный робот. Подстаканники и пепельница, вырезанные из пивных алюминиевых банок... Оранжерея кактусов...

«Не ЧК, а Дом пионеров», — подумал Сергеев, но тут же решил, что по большому счету и они такие же «пионеры»: народное творчество — общая болезнь мужских ведомств. Разница только в том, какие пачки используют для изготовления роботов и какое пиво любят...

Зеленый сидел левым боком к окну. На спинку стула был небрежно наброшен китель с погонами полковника.

«Так я и поверил тебе, что ты «настоящий полковник». Я же твою ксиву видел, товарищ старший лейтенант».

— Кофе, чай?

— Что угодно.

Зеленый набрал четыре цифры.

— Любочка, если можно, два кофе...

Лейтенант Степанова была готова на все. Даже сделать чай. Хотя это несколько сложнее, чем насыпать в чашку и размешать растворимый кофе.

Сергеев не стал тянуть кота за хвост.

— Лев Александрович, мы тут кое-что проверили...

— Минуточку, — притормозил его Зеленый. Безусловно, он мог внимательно выслушать, надуть щеки и сделать умный вид. Однако Лева отчетливо понимал, что решение придется принимать не ему.

Медведь, явившийся на зов младшего товарища, хлебнул кофе из чашки Зеленого и превратился в статую.

— Мы проверили кое-что и неожиданно вышли на интересные факты. — Сергеев отомкнул замочек папки. — Человек, который вас интересовал, оказался личностью невероятно любопытной. Я пробросил его по нашим информационным массивам, и вот что там обнаружилось. Левченко Евгений Васильевич, пятьдесят шестого года рождения, дважды судимый. Первый раз — в восемьдесят четвертом году, второй раз — в восемьдесят шестом. Первая судимость была связана — статью опускаю — с разного рода махинациями, или, как тогда называли, хищением социалистической собственности. Работая в качестве директора картины на киностудии, он мошенническим путем присвоил значительную сумму государственных средств. С таким механизмом мы, в данном случае ОБХСС, никогда не сталкивались.

Медведь напрягся. Он был неравнодушен к аномалиям. Людей же, способных на нестандартные криминальные выкрутасы, заочно уважал.

— Как правило, Левченко работал на картинах, снимавшихся в Средней Азии. Здесь им была отработана своя методика хищений. Представьте: ему требуется массовка. Это могло быть и сто человек, и двести. Режиссер ставит задачу набрать людей — он ее выполняет. Левченко выходил на главную площадь села, кишлака, если там была площадь, или просто шел по домам и приглашал на съемки. На Востоке люди тщеславные. Сами знаете, они готовы фотографироваться даже без надежды получить снимки. А тут — целое кино! Приглашал Левченко оригинально, с одним, но весьма важным условием — иметь при себе три рубля шестьдесят копеек. Желающие собирались, переодевались, гримировались. Их, естественно, снимали. Но наступал час расплаты. Статисты из массовки подходили, платили деньги и расписывались в раздаточной ведомости.

— О, сюжет! — Медведь был в восторге. — Это значит с государства по три шестьдесят, и с бедуинов по три шестьдесят. Итого семь двадцать. Помножим на число душ, и... Блеск! А говорят, что в России мозгов нет.

— Да, вот такие мозги. Правда, эти мозги не учли, что по одному фильму уже работал ОБХСС, вот тут он и вляпался. Сначала поступил сигнал со стороны. Якобы деньги на строительство несуществующих декораций списывают тысячами. Проверили и ахнули. Например, такая смета: «на строительство моста, подлежащего сожжению». Мост что! Целые деревни по сметам строили. Якобы. Ни мостов, ни деревень, естественно, не было.

— А в кино? На пленке, я имею в виду. И в самой картине этого не было?

— Естественно? Правда, отсутствие в фильме объектов — реальных или мнимых — оправдывалось изменением творческого замысла. Ну, не захотел режиссер вставить этот эпизод в картину. Творческая мысль, понимаешь, посчитала его неуместным.

— Но ведь можно проверить черновой материал.

— Конечно. Если он есть. Но его, как правило, не бывало. Именно поэтому огромное число подобных эпизодов не удалось доказать. Они утверждают, что мост строили. А потом его сожгли. То есть мост был, но теперь его нет. А на нет и суда нет. Даже самого гуманного. Даже начать проверку не всегда удавалось. Стоило только зацепить столичную киностудию — такое начиналось! И обком, и горком...

— Ну жулье, твою мать! Инженеры человеческих душ! — Медведь мотал головой. — Но ведь черновой материал все-таки оставался?

— В том-то и дело. По положению, существовавшему тогда, комиссия не принимала фильм, пока всю неиспользованную отснятую пленку — тот самый черновой материал — не сдавали на смыв. Там же в эмульсии много серебра. Как только фильм готов, смонтирован, озвучен, весь черновой материал отправляют на фабрику. Все как положено, по акту...

— И на этом Левченко сгорел?

— Нет, эти операции всплыли позже. — Сергеев полистал бумаги. — А сгорел он на гробах.

— На чем?

— На гробах. Осиновых. — Сергеев поправил очки.

— Ну-кась, ну-кась... — Медведь заерзал на стуле.

— Снимался фильм «В краю далеком» — это рабочее название, как он называется сейчас, я не знаю. Фильм снимали там, где услуги местной киностудии дешевле. Не тащить же из Москвы свет, декораторов, транспорт. Все арендуется на месте. Причем чем дальше от Москвы, тем дешевле. Правда, иногда случались казусы: лето снимали зимой, зиму летом. В данной ситуации в Киргизии, где с лесами проблемы, снимали сибирскую деревню.